Владимир Колычев - Страсть по понятиям
— Э-э, Жмыхов Илья Геннадьевич… Но почему он должен был мне говорить про трупы?
— Потому что эти трупы придумал его брат, Жмыхов Игорь Геннадьевич. Вернее, не придумал. Он этих людей убил. А вину за это решил свалить на нас… Ничего, будет комиссия, она во всем разберется…
— Комиссия?! — все глубже уходил в аут Кольчугин.
— Да, из Москвы. Из Главного управления МВД…
— Так, вы здесь пока побудьте, а я сейчас…
Кольчугин вышел из своего кабинета. Только я глянул на зарешеченное окно, как появился усатый старшина с автоматом на плече. Он оперся плечом о дверной косяк, приложился ртом к зеленому яблоку и с громким хрустом отгрыз кусок. Я скривился, глядя на него. Не похоже, что яблоко сладкое, скорее наоборот, а у меня кислотность повышенная, и такое зрелище обычно вызывает у меня оскомину.
Кольчугин отсутствовал около получаса. За это время старшина успел сгрызть три кислых яблока. Это была самая настоящая пытка.
В кабинет Кольчугин вернулся с язвительно-торжественной улыбкой на губах.
— Ну и мастер ты врать, Плотников! — усаживаясь за стол, хмыкнул он.
— И где я наврал? — удивленно спросил я.
— Ну как же! Нет у твоего шурина никакого дяди. И у твоей жены тоже. Тетя есть, а дяди нет…
Не очень я удивился тому, что Жмыхов смог пробить подноготную Ивана. Я так понял, дело у него поставлено на широкую ногу. И на меня у него наверняка есть досье. Может, и не самое полное, но все-таки…
— А что, тетя не может быть заместителем министра?
— Тетя?! Заместителем министра?! — Недалекий Кольчугин снова повелся на мой серьезный тон и даже поставил руки на стол, чтобы помочь себе подняться. Но вдруг передумал идти к начальнику, решил вдруг, что это была шутка.
И пригрозил мне пальцем: — Ты мне это брось, Плотников! Нету министра МВД женщин в заместителях!
— Вы уверены?
А уверенности Кольчугину явно не хватало.
— А если есть, то что? Косарев задержан на месте преступления! Ему будет предъявлено обвинение!
— По какой это, интересно, статье?
— Как это по какой? — удивленно вытянулся в лице дознаватель. — Статья сто пятьдесят восьмая. Кража. Кража, совершенная организованной группой лиц. От пяти до десяти лет с конфискацией имущества. Что здесь непонятного?
— Ну, имущество вы у нас конфисковали.
— Какое ваше имущество?
— Ноутбук, видеокамеру, прочую технику…
— А кто докажет, что это ваша техника?
— Хозяйка дома. Она была с нами. Вернее, мы были с ней. Мы пришли в дом вместе с ней.
— И где она, хозяйка дома? Не было ее там.
— Она ушла. Сказала, что скоро вернется…
— Вернулась?
— Не знаю.
— И я не знаю. Не было у нас никакой информации. Так что не надо хозяйку дома сюда приплетать! — ухмыльнулся Кольчугин. — Надо в краже признаваться. Ноутбук украли, видеокамеры, пытались угнать моторную лодку…
— Вас, капитан, не поймешь, то людей мы убили, то дом обокрали. Вы уж определитесь, — совсем не весело улыбнулся я.
Исчезла Настя. Случайно исчезла, поддавшись внезапному порыву, или злонамеренно, так или иначе, но подставила она нас, что называется, конкретно. Сколько времени уже прошло с момента нашего задержания, а от нее ни слуху ни духу. Почему? Уж не потому ли, что она смогла договориться со Жмыховым и его хозяином? Может, Ремезовы заключили перемирие с ними, а одним из условий договора были наши с Ваней головы. Может, Настя и хотела бы выручить меня из беды, но своя рубашка ближе к телу…
— Сначала убийство, потом кража. Что здесь непонятного?
— Но к убийству мы не имеем никакого отношения…
— Показания вашего друга говорят об обратном.
— Я могу ознакомиться с ними?
— Пока нет. Всему свое время.
— Хорошо, когда это время подойдет, тогда и поговорим. В присутствии адвоката.
— Потом уже будет поздно.
— Не понял.
— Чем быстрей вы признаете свою вину, тем лучше.
— Кому лучше? Как лучше?.. Если Косарев признался, то какой смысл мне торопиться… Но ведь он не признавался, так? Если не признался, тогда есть смысл торопиться… Может, я не при делах? Может, это все он?..
— Вот и напишите, как было дело! — расцвел Кольчугин.
И я окончательно уверился в том, что Ваня ничего не рассказал про убийство. Значит, не зря я инструктировал его. Да и Кольчугина знатоком своего дела никак не назовешь: слишком топорно он работает.
— Так не было ничего! Не убивали мы никого. Нас хотели убить. Да, такое было…
— Кто хотел?
— Не знаю, какие-то люди… Они потом Ремезова убили…
— Кого, простите, убили?
— Ремезова… А разве нет?
Я нарочно смотрел на Кольчугина с растерянностью, близкой к испугу, провоцируя его на торжествующий укол в мою сторону.
— Нет, живой он! — расплылся в улыбке дознаватель.
— Что, всего лишь ранили?
— Да, всего лишь ранили…
— В больнице он?..
— Да… Кто в больнице? — спохватился капитан.
— Ремезов.
— Не знаю ничего.
— Значит, в больнице… Значит, договорились, — вслух подумал я.
— Кто в больнице? О чем договорились?
— Да паны, говорю, дерутся, а у холопов чубы трещат. Я хоть и не холоп, но мне досталось. А ты, капитан, холоп, на панов этих работаешь. Рано или поздно и тебе по самое не хочу достанется.
— Плотников, ты это, говори, да не завирайся-то! — вспылил Кольчугин. — Где ты здесь холопа видишь?
— Я бы тебе сказал, да только какой в этом толк?
Действительно, какой толк метать бисер перед се^ ей, только слова понапрасну тратить. Кольчугин лицо подневольное, что ему скажут, то он и сделает.
— Ты с хозяином своим поговори. Скажи, что я с ним встретиться хочу. Вину мы свою поняли, поэтому согласны все забыть и уехать отсюда раз и навсегда.
Увы, но я говорил об этом совершенно всерьез. Челюсть мне сломали, ливер отбили — это серьезно, но не смертельно. Я мужик и не должен падать духом от таких неприятностей. Потому и продолжил я поиски Альберта. А сейчас все гораздо более серьезно. Если Настя не даст показания в нашу пользу, то нас ждет тюрьма. Увы, у моей жены нет родственников среди заместителей министра МВД. Даже среди заместителей заместителя министра. И мои личные связи слишком слабы против обвинения в краже. Лет пять могут дать, а с учетом предвзятого к нам отношения и все десять… А еще Настя может заявить, что я ее изнасиловал. А сестрицей Аленушкой мне становиться совсем не улыбалось. Если уж тонуть, то под собственным именем…
— О каком хозяине идет речь? — возмутился Кольчугин. — Плотников, ты не забывайся!.. Ты меня слышишь, Плотников?
Я все слышал, но не отзывался. Я все сказал, и ни к чему больше слова. Кольчугин отчитается перед своим начальником, а тот передаст все своему брату, который, конечно же, догадается, о каком хозяине речь…
Глава двадцатая
Ушли дождевые тучи, небо, как назло, чистое, солнце палит нещадно — душно в камере. А сыро здесь так, что капельки воды выступают на стене. И одежда у меня сырая. После полудня ощущение такое, будто находишься в парилке.
Камера старая, со сводчатым потолком. Стены каменные, массивные, темные Убрать нары, стол с табуреткой, и впечатление будет такое, как будто это темница старинного тюремного замка. Вчера ночью в дальнем углу камеры кто-то сдавленно простонал, а рано утром, открыв глаза, в густом сумраке я увидел скелет, с железным ошейником на шее. Он сидел на полу, спиной опираясь о стену, и тяжелая железная цепь тянулась от него к железному кольцу, намертво вмурованному пол. Я продрал глаза, и видение исчезло. Тогда я понял, что у меня поехала крыша.
Шестой день я в этих застенках, и ничего не происходит. Как увели меня с первого допроса, так больше никто меня никуда не вызывал. Следователь должен был предъявить мне обвинение, суд — установить меру пресечения. Мне должны были предоставить возможность позвонить жене, родным, но ничего этого не было. Такое ощущение, как будто меня похоронили заживо. Где-то неподалеку от меня содержался Иван, но я, как ни пытался, так и не смог с ним связаться…
Я сидел на нарах в позе китайского болванчика. Духота, депрессия, нервная чесотка. Казалось, еще чуть-чуть, и я снова увижу истлевший труп узника…
Но вместо этого я увидел надзирателя, который зашел ко мне в камеру с наручниками в руке. Один браслет он нацепил мне на запястье, а другим опоясал железную трубу, из которых были сварены двухъярусные нары.
— И что это такое? — тускло спросил я.
— Сейчас узнаешь, — усмехнулся старшина.
Я вдруг решил, что сейчас в камеру ворвутся двое из ларца с дубинами в руках и начнут выбивать из меня показания Но в камеру зашел всего лишь один человек. Белая рубаха на нем с коротким рукавом, галстук, черные наглаженные брюки. Но галстук он сразу стал снимать, вытягивая при этом тощую шею.
