Стеклянный дом, или Ключи от смерти - Устинов Сергей Львович

Хода нет — ходи с бубей. Так и не придумав ничего дельного, я тяжко вздохнул и брякнул прямолинейно, по-солдатски:

— Все, Котик, дела на сегодня закончены, вставай, пошли ко мне наверх, выпьем за Женьку, тебе это сейчас полезно, а там, если хочешь, оставайся пока у меня, и будем...

Бравурный этот треп застрял в моем горле, потому что Шурпин, словно только что очнувшись от летаргии, поднял на меня воспаленные глаза, и в них я увидел нечто, что мгновенно заставило меня позабыть о роли душевного лекаря. В глазах Котика было страдание, но было в них и еще что-то, какая-то совсем не присущая ему в обычной жизни твердость. Если не сказать — жесткость.

— Ты, наверное, не понял, Стас, — проговорил он медленно, вязко растягивая слова. — Мне твои сопли ни к чему. Я к тебе не за утешением пришел.

— А за чем? — довольно глупо спросил я.

Шурпин помолчал немного, уставившись хмурым сосредоточенным взглядом куда-то мне в переносицу, словно в последний раз что-то взвешивал, прикидывал, и сообщил ровным голосом:

— Я хочу тебя нанять. Официально.

— Нанять? — не понял я. — Для чего?

— А для чего тебя можно нанять? — едко переспросил он. — Полы помыть? Я хочу, чтоб ты нашел убийцу.

Рот у меня сам собой открылся, но тут же и захлопнулся, потому что Котик, опережая все мои возражения, сердито воскликнул:

— Только не говори мне про маньяка! Не было никаких маньяков. И нет. Зато есть по меньшей мере пять человек, про которых я точно знаю, что им нужна Женькина смерть. Нужна — в смысле выгодна. Причем именно сейчас, ни раньше ни позже. Ясно?

Конечно, мне ничего не было ясно. Женька, прелестная и слегка по жизни бестолковая, не слишком бездарный, но и не очень удачливый художник-модельер, встала поперек дороги сразу (по меньшей мере, сказал Котик!) пяти людям, способным, если я правильно понял, на кровавое убийство. Чертовщина какая-то.

— А ты... — осторожно поинтересовался я, — ты в милиции об этом рассказывал?

— Нет, — презрительно выплюнул он.

— Почему?

Прежде чем ответить, он, шипя и чертыхаясь, оторвал прилипший к пухлой губе истерзанный сигарный окурок и яростно раздавил его в пепельнице. После чего столь же яростно заявил:

— Потому что сразу видно, они — кретины. К тому же эти люди... По крайней мере, трое из них... Менты не станут с ними вязаться. А если станут, то не справятся. Речь идет о деньгах, об очень больших деньгах, понимаешь ли. За которые можно убить кого угодно. И кого угодно купить.

— Отлично. Менты, значит, не справятся. А я, значит, справлюсь, — подытожил я. И саркастически уточнил: — Как говорится, там, где пехота не пройдет, где бронепоезд не промчится, там частный сыщик проползет, и ничего с ним не случится?

Эти стишки на известный бравурный мотивчик сочинил некогда, узнав о моей новой работе, сам Шурпин. Но сейчас, не замечая или делая вид, что не замечает моей иронии, Котик серьезно кивнул.

— Если и ты не справишься, значит, никто. Но о тебе я, по крайней мере, знаю, что просто так тебя не перекупишь. Что у тебя договор дороже денег.

Наверное, на моем лице по-прежнему отражался весь присутствующий у меня в голове здоровый скепсис, потому что Шурпин нахмурился еще больше, полез во внутренний карман плаща, долго копался там и наконец извлек наружу плотный конверт, туго перетянутый канцелярской резинкой. Раздумчиво взвесил его на ладони, а потом через всю комнату решительно швырнул мне на стол, пробормотав:

— Держи, это тебе.

Я содрал резинку и, честно надо признаться, при виде содержимого конверта изумился.

— Десять тысяч долларов, — ровным голосом прокомментировал Котик. — Все, что у меня сейчас есть, — гонорар за последнюю книжку. Но я хочу, чтобы ты знал: это тебе только аванс, на текущие расходы. Скоро у меня должно быть много денег, прямо чертова уйма. А если мы с тобой найдем убийцу, будет еще больше, понимаешь?

Я абсолютно ничего не понимал, о чем и сообщил ему прямо и нелицеприятно. Но вместо немедленных разъяснений он вцепился пальцами в подлокотники, с видимым трудом выволок свое грузное тело из моего кресла и спросил, как мне показалось, невпопад:

— У тебя сейф есть?

Я машинально кивнул.

— Вот и спрячь туда денежки, целее будут. И давай сюда свой договор, я хочу, чтоб все было, как положено.

Разумеется, заполняя бланки договора, я ему первым делом заявил, что все это глупости и что никаких денег я с него не возьму. Конечно, в ответ он немедленно встал в позу и объявил, что в этом случае будет вынужден искать другого детектива, потому что бесплатно только кошки трахаются (именно так он и выразился). Тогда я зашел с другого конца и объявил десять тысяч за работу слишком большой суммой, просто несусветной. На что Котик, многообещающе усмехнувшись, заметил, что я еще пока не узнал сути дела, а уже торгуюсь. И предложил в качестве компромисса считать указанную сумму депонированной в мой сейф с условием окончательного расчета после выполнения работы. Я вынужден был согласиться, в душе надеясь, что никакой работы не будет и мне как-нибудь удастся отговорить Шурпина от... От чего я, собственно говоря, до сих пор так и не знал.

Идти ко мне Котик отказался, объяснив, что ему необходимо быть дома, отвечать на звонки друзей и родственников, но саму идею немедленно выпить воспринял с удовлетворением. Впрочем, я не помню, чтобы он когда-нибудь воспринимал ее иначе. Состояние легкого подпития, по выражению Прокопчика, было ему столь же присущим, как цыганкам беременность, не мешая, впрочем, ни жить, ни работать. А в такой трагический день и говорить было не о чем. Короче, уже через четверть часа, завершив все требуемые Шурпиным формальности, мы двинулись к нему.

Котик жил в Стеклянном доме. Стеклянным домом называют в нашей округе кооператив «Луч». Почему и зачем «Луч» — теперь уж никто вспомнить не может, хотя старик Гарахов как-то в разговоре высказал версию, что то была великая вольтерьянская вольность шестидесятых, когда собственно и закладывался сей зиккурат: кооператив строился для разнообразной творческой элиты, объединение которой под одной крышей символически воспринималось, как некий луч света в конце долгого туннеля. Объяснение не слишком убедительное, да и Гарахов соврет — не дорого возьмет. В любом случае, название не прижилось, а пристало другое — Стеклянный дом, которое объяснялось гораздо проще и нагляднее: для уменьшения расходов по строительству на первом этаже здесь был спланирован оборудованный громадными витринами магазин (который, впрочем, так и не был никогда использован по прямому назначению и отдан в аренду какому-то учреждению), а в довершение к этому въехавшие в элитный коооператив новоселы немедленно в массовом порядке застеклили все лоджии на фасаде, и дом засверкал, как огромная хрустальная ваза.

Уже вечерело, и на подходе к подъезду Шурпина нам открылось величественное зрелище: Стеклянный дом кровавым багрянцем пламенел в лучах заходящего солнца. Дежурная баба-яга за конторкой в парадном благосклонно кивнула Котику, одновременно одарив меня подозрительным оценивающим прищуром. Зеркальный лифт вознес нас на девятый этаж. Единственная на площадке нестальная дверь принадлежала, конечно, Шурпиным. Вслед за ним я вошел в их уютную небольшую двухкомнатную квартирку, как-то разом вдруг осознав, что она больше не «их», она теперь только «его», Кости Шурпина. Что никогда больше не вылетит мне навстречу, на ходу вытирая ладони кухонным фартуком, раскрасневшаяся от плиты Женька, никогда не чмокнет меня звонко в щеку, слегка для этого привстав на цыпочки, никогда...

Никогда.

— Ты ж, небось, жрать хочешь, — уже из кухни крикнул Котик, вернув меня к грубой реальности. — Сейчас сгоношим чего-нибудь.

Спустя десять минут на кухонном столе перед нами стояла готовая яичница с ветчиной, свежий салат из огурцов, открытая банка с кальмарами и запотевшая бутылка «Абсолюта», а Котик заканчивал резать хлеб. Я заметил, что он как бы одновременно пребывал в своем горе и при этом проявлял вполне адекватную деловитость: прижимая ухом к плечу трубку радиотелефона, говорил с агентом из похоронного бюро, сам куда-то звонил — и все это, не прерывая приготовления закуски. Усевшись за стол, мы, не чокаясь, выпили по первой за упокой Женькиной души, и Котик сразу налил по второй. Я было попытался намекнуть, что не стоит так сильно гнать коней, но он в ответ только посуровел лицом, всем своим видом давая понять, что сейчас не время и не место для торговли. За второй с курьерской скоростью последовала и третья. Я понял, что на сегодня обречен, и перестал считать. Кажется, то ли после пятой, то ли после шестой Шурпин принялся рассказывать, и сразу стало ясно, что подтверждаются мои худшие ожидания.