Виталий Гладкий - Под личиной
Андрей перестал посещать секцию, несмотря на уговоры преподавателя, сулившего ему большое спортивное будущее и, как итог, золотые горы. Не по годам серьезному подростку здоровье матери было дороже любых житейских благ.
По выходу из больницы немного оттаявшая мать все-таки разрешила ему заниматься спортом, но только гимнастикой. Обладая немалой физической силой, цепкий, как обезьяна, Андрей быстро наверстывал упущенное – ведь его одногодки занимались в секции гимнастики с дошкольного возраста.
Конечно же, он не стал звездой первой величины, хотя в конце концов и получил звание мастера спорта. Но Андрей и не хотел достигать в гимнастике больших вершин. Его тайной страстью так и остались боевые единоборства.
Лишенный возможности посещать тренировочные занятия по тэквондо, в субботние и воскресные дни он удалялся в укромный уголок городского парка и часами отрабатывал всевозможные приемы, пользуясь купленным по случаю руководством по боевым единоборствам.
Андрей был неглуп и понимал, что его книжные знания без кумитэ[2] – это нуль без палочки. Но выйти на татами с каким-нибудь случайным партнером не решался. Он знал, что любая схватка оставляет следы…
С девушкой, из-за которой у него случился конфликт, закончившийся избиением, он познакомился недавно, когда был на сборах перед соревнованиями. Она тоже занималась гимнастикой, только художественной.
До этого Андрей избегал контактов с юными представительницами противоположного пола. Он не был некрасивым, отнюдь. Но его мрачная застенчивость и желание оставаться неприметным в любых ситуациях ни в коей мере не могли привлечь к нему внимание эмансипированных раскрепощенных одноклассниц.
А в спортзале все его помыслы были сосредоточены только на отработке разнообразных технических элементов и связок. Ведь ему приходилось на ходу учиться тому, что его товарищи по команде умели с детства.
Она подошла к нему сама. Что было просто невероятно: Алена (так звали девушку) слыла красавицей среди городских гимнасток. Андрей, конечно же, видел ее не раз, но у него даже мысли не возникало, что он может чем-то заинтересовать эту "Принцессу"; так прозвали ее спортсмены-гимнасты.
А потому Андрей мимо Алены и компании – возле нее всегда толпились воздыхатели и подруги – старался проскользнуть как можно незаметней. Правда, с некоторых пор ему начало казаться, что Алена попадалась у него на пути чересчур часто.
Но он по своей юношеской наивности не придал этому факту должного значения, и по-прежнему избегал встречаться с нею даже взглядами.
Она подошла и, немного смущаясь, предложила ему, будто давнему другу, лишний билет на какой-то фильм. Андрей даже не понял, на какой именно.
Все смешалось в бедной голове юноши, и он, вместо благодарности, вдруг начал не очень связно объяснять, что пойти в кино не может, так как очень занят, потому что он должен что-то сделать…
Тогда Алена сказала: "Пожалуйста. Я хочу, чтобы именно ты составил мне компанию. Я очень тебя прошу".
И он сдался. Он очень хотел сдаться…
Два месяца пролетели как утренний сон. Андрей не мог поверить своему нежданному счастью. Первая юношеская любовь сделала его безумцем. Он засыпал и просыпался с именем Алины на устах. Он буквально бредил ею.
В гимнастическом зале, зная, что за ним наблюдают ее жгуче-черные глаза, он творил чудеса. Даже видавший виды тренер в ужасе хватался за голову, когда Андрей работал на перекладине. Юноша играючи выполнял элементы высшей сложности, добавляя свои, невероятные с точки зрения здравого смысла и человеческих возможностей.
Увы, убеленный сединами специалист забыл (а может и не знал), что любовь способна на невозможное.
Впрочем, тренеру было невдомек, что его воспитанник пребывает в состоянии любовной эйфории.
Первое предупреждение, если быть точным, Андрей получил не от вощанской братвы.
К нему подошел товарищ по команде и сказал, что лучше будет, если он оставит Алину в покое. Ни для кого из гимнастов их отношения уже не были секретом. Трудно что-либо утаить от небольшого, крепко спаянного коллектива, в котором проводишь по несколько часов почти каждый день.
С трудом сдерживая внезапный приступ гнева, Андрей как можно спокойней спросил товарища – почему?
Тогда он и узнал, что на Алину накинул глазом местный бугор, бригадир какой-то мафиозной группировки.
Андрей не послушался умного совета. Он просто не мог послушаться. Его влечение к Алине было неподконтрольно здравому смыслу. В конечном итоге Андрея все-таки поймали в темном переулке, хотя он и старался быть предельно осторожным.
– Пойду. Мне пора. Спасибо вам… за все. – Андрей поднялся.
– Я провожу тебя. Так сказать, во избежание…
– Не нужно, – самую малость поколебавшись, твердо ответил Андрей.
Он не был уверен, что те, кто его избивал, не поджидают сорвавшегося с крючка фраера в какой-нибудь подворотне. Вощанские всегда отличались злопамятностью и бульдожьей цепкостью. Но согласиться на предложение Дрозда ему не позволяла гордость.
– Тогда вызовем такси. Через пять минут машина будет у подъезда.
– Я лучше пешком…
Дрозд внимательно посмотрел на смущенного Андрея и с пониманием улыбнулся.
– Ясно, – сказал он и достал портмоне. – Меняю свои седины вместе с богатой мошной на твою молодость и пустые карманы. Держи полста. Этого вполне хватит, чтобы проехать город из одного конца в другой. И никаких возражений! Это не спонсорская помощь. Даю в долг. Когда-нибудь вернешь. Я готов ждать хоть сто лет.
Дрозд снова показал свои крепкие белые зубы в веселой улыбке.
– Будем считать, что я застраховался, – сказал он. – А это значит, что мне обязательно нужно дождаться конца страхового срока.
– Я отдам. Честное слово!
– А я в этом и не сомневаюсь. Но не шибко торопись. Это дурной знак.
– Почему?
– Некоторые, чтобы долго жить, покупают себе заранее место на кладбище и даже надгробие. Есть такое поверье. А я коллекционирую должников. Появляется, знаешь ли, смысл в жизни. Очень уж хочется получить на исходе лет долги, собрать друзей-приятелей, а также всех остальных, которые числятся в доброжелателях, и закатить последний пир. Эдакий шикарный сабантуй. Чтобы всего было вдоволь. Все веселее будет дорога в мир иной.
– А как быть с теми, кто долг не возвратит? Ведь такое случается…
– И чаще, чем хотелось бы. Как там сказано в святом писании? "И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должникам нашим". Одни будут в открытую веселиться на прощальном пиру, а другие – втихомолку, под одеялом; это когда я копыта откину. Ведь в таком случае долг будет считаться погашенным. А мне будет вдвойне приятно, что моя кончина окажется для многих сплошным весельем.
Может, на том свете зачтется.
По и так темному лицу Дрозда неожиданно пробежала тень. Но он омрачился только на короткий миг.
Спустя минуту Дрозд снова балагурил и ерничал, провожая Андрея к такси.
Хороший человек, вспоминая своего спасителя, думал с благодарностью юноша, когда машина везла его по оживленным, несмотря на достаточно позднее время, городским улицам – сегодня была суббота.
И все же непонятное беспокойство, угнездившись где-то в подсознании, мелкими булавочными уколами шпыняло возбужденный мозг.
Лишь когда такси свернуло под арку во двор дома, где жил Андрей, он вдруг понял, что его несколько смутило в облике с виду добродушного Дрозда.
Глаза. Голубовато-серые, белесые, они иногда покрывались тонким прозрачным льдом, сквозь который, как из замерзшего речного омута, время от времени проглядывала холодная расчетливая жестокость.
Волкодав
Если в книге судеб кому-то написано служить вышибалой в баре, то он может нацепить пенсне не только на нос, но и на заднее место, однако профессором все равно не станет. Когда в голове некоего индивидуума извилины построены в армейские шеренги, то хоть винтом завейся, а в зигзаги и петли свободного предпринимательства они не превратятся.
И вообще – на хрен я связался с этим бизнесом!?
– Вам чай или кофе?
Медоточивый голос секретарши вернул меня в реальный мир, заставив вздрогнуть. Немалым усилием воли задавив в зародыше внезапно возникшее раздражение, я ответил:
– Или…
– Простите, не поняла…
Я нехотя оторвал взгляд от столешницы и посмотрел на доморощенную Кассандру.[3] Вообще-то, в миру ее звали Марьей, но своим даром предвидения она ни в коей мере не уступала древнегреческой пророчице.
Увы, я тоже не прислушивался к умным советам Марьи. А жаль. Уж в чем-чем, а в людях она разбиралась, дай Бог каждому. В отличие от меня.
– Лучше принеси мне пистолет, – буркнул я, тяжело вздохнув. – Пуля в лоб – и все дела. И больше никаких забот. Ни тебе шустрых дельцов, которые так и норовят обвести ближнего вокруг пальца, ни налоговых инспекторов, способных за один заход ободрать фирму как липку.
