Илья Деревянко - Отряд зомби
Вчера бешеные, а сегодня жалкие глаза уставились на меня, о чем-то горячо умоляя. «Дошел до ручки. Но связно говорить не может. Спазмы в глотке», – подумал я и подал палачам условный сигнал, означавший «работать с интервалами в полторы минуты». (До сей поры они пускали ток почти непрерывно, с промежутками в несколько секунд между каждой дозой.) Результат последовал незамедлительно.
– Почему… почему вы все молчите?!! – слегка отдышавшись и обретя дар речи, по-женски зарыдал Степанков. – Задавайте вопросы!!! Я готов отвечать!!!
Старший из «горилл» взглянул на секундомер и коснулся электродом локтевого нерва, а младший вслед за ним пустил ток в пах…. И снова девяностосекундный перерыв.
– Проклятье!!! Не молчите!!! Будьте же людьми!!! Вопрос задайте!!!
Новая порция боли…
Так повторялось пять раз подряд, и в конечном счете из глотки террориста (в перерывах) стал вырываться только скандирующий рев:
– Ва-апрос! Ва-апрос! Ва-апрос!!!
«Фрукт созрел», – решил я, движением подбородка отогнал прапорщиков от стола и резко спросил:
– Когда ты связывался с Хашарским? Отвечай быстро, не задумываясь!
– Позавчера, – прохлюпал Степанков. – Он позвонил мне на мобильный. Интересовался количеством собранных детей. На днях намечалась очередная поставка в Европу.
– А ты мог связаться с шефом?!
– Нет!!!
– Лжешь, собака. Ты предупредил его о проникновении в усадьбу фээсбэшников!
– Не-е-ет!!! – отчаянно возопил пленник. – Матерью клянусь… Не-е-ет!!! Не мог я!!! Связь у нас была односторонняя. Он всегда звонил сам мне, используя каждый раз новую сим-карту!!!
«Не врет, – удовлетворенно отметил я. – Его слова полностью подтверждаются службой прослушивания, а также распечаткой входящих и исходящих звонков за последние два месяца. „Явка с повинной“ удалась на славу! Главное – не дать ему опомниться…»
– Похищение и отправку детей за рубеж осуществлял ты?! – прорычал я.
– Да-а-а! Вместе с шестью подчиненными! (Степанков торопливо назвал фамилии.)
– Ваше «окно» в таможне! Имена, фамилии, звания, должности! В темпе, животное!!!
Захлебываясь слюной от поспешности, бывший летчик начал перечислять…
Допрос продолжался около сорока минут. В дополнение к вышесказанному я узнал следующее.
1. Последние три месяца все постоянные обитатели усадьбы жили по разработанному Хашарским уставу и панически боялись нарушить хотя бы один его параграф. За ними велось круглосуточное наблюдение при помощи расставленных повсюду телекамер и вмонтированных, где только можно, жучков (ну прямо как в дурно пахнущих телешоу «Под стеклом», «Дом-1», «Дом-2», «Большой брат», «Офис»[12] и т. д.). Однако полученная таким образом информация стекалась отнюдь не в Службу безопасности. А куда именно, главный секьюрити понятия не имел. Вместе с тем таинственный контролер работал очень четко и оперативно. Любые, самые мелкие нарушения спустя минуты становились известны Хашарскому, и провинившегося ждало неотвратимое наказание начиная с денежного штрафа и заканчивая… смертной казнью! О «рядовых» приговорах Хашарский сообщал Степанкову, и тот собственноручно «вершил правосудие»: изымал у провинившегося назначенную шефом сумму, отправлял его (ее) чистить унитазы, порол плетьми и т. д. Об осужденных на казнь босс не говорил ни полслова. Их находили поутру в постели (иногда в ванной или туалете) убитыми без помощи оружия и с большим профессионализмом. Личность исполнителя оставалась для всех загадкой. В итоге все без исключения сотрудники и охранники (в том числе мой «собеседник») жили в постоянном, липком страхе и выполняли любое распоряжение Хашарского в буквальном смысле бегом…
2. В закрытом отсеке лечебного корпуса «препарировали» детей, оказавшихся лишними (или чем-то непригодными для Запада), и отправляли их органы на российский черный рынок трансплантантов. Степанков назвал поименно «фондовых» врачей, производивших изъятие органов, продиктовал фамилии и адреса получателей «товара». Сам он с подручными только конвоировал жертвы в отсек, уничтожал их останки и доставлял «конечный продукт» потребителям. Кроме того, начальник СБ взахлеб выложил все, что знал об обитателях усадьбы, подробно поведал о способах похищения детей, их питании, содержании и т. д.
– Кто заминировал подвал?! – в заключение прорычал я.
– Не знаю, – всхлипнул вчерашний террорист. – Когда я устроился на работу туда… полгода назад… шеф просто вручил мне пульт и сказал: «Рванешь в случае чего. Лишние свидетели нам без надобности».
– А ты, стало быть, решил выдвинуть нам ультиматум, в успехе коего не сомневался, – с отвращением процедил я. – Надеялся деньги получить, истребитель, за границу смыться… Обосноваться где-нибудь на фешенебельном курорте… А детишек бы ты все равно взорвал, напоследок… Из-за страха перед Хашарским. Правильно, животное?!
– Пра-а-вильно, – сквозь слезы выдавил Степанков.
– Снимайте, – приказал я «гориллам». – Отдайте ему шмотки, сопроводите в прежнюю камеру… Нет, одеваться не здесь! Мне до смерти опротивела эта гнусная рожа… Боюсь, не выдержу, пока оно будет тут вошкаться…
– Понимаем, – эхом отозвались прапорщики и спустя секунд сорок уже гнали пинками по коридору голого Степанкова, судорожно прижимавшего к груди скомканную одежду.
– Пойду немного проветрюсь, – проворчал Кирилл Альбертович.
– Не уходите далеко, – попросил я. – В соседних помещениях идут наркодопросы, так что…
– Буду рядом, в нескольких шагах, – устало перебил Ильин и аккуратно прихлопнул за собой тяжелую дверь.
Оставшись один в комнате, я поудобнее устроился в кресле, допил остатки кофе, выкурил очередную сигарету и неожиданно для себя задремал…
ГЛАВА 2
В полусне-полуяви мелькали кровавые эпизоды двух чеченских войн и некоторые моменты моей работы на гражданке: засады, перестрелки, рукопашные схватки, ликвидации, допросы в режиме «Б», допросы под «сывороткой», под психологическим прессингом… Тоже не полностью, урывками, но с особо отвратительными подробностями. Вереницей проплывали физиономии уничтоженных мной врагов и предателей. Первые вели себя довольно смирно, зато вторые негодовали вовсю: по-вурдалачьи скалились, шипели, неразборчиво ругались, хаяли и проклинали меня. Слова некоторых, наиболее «свежих», можно было разобрать. Так, капитан Богатырева скандально-базарным тоном вопила о моей жестокости, обзывала бессердечным фанатиком и убийцей. (О своем намерении отравить Рябова, всегда относившегося к ней, как к родной дочери, она почему-то запамятовала[13].) Голый, заросший шерстью майор Азарян злобно бубнил об «испорченном удовольствии» и грозился отомстить. Но как именно – не уточнял… Эту сладкую парочку «оборотней» я накрыл ночью в любовном гнездышке и устроил им «смерть от естественных причин», использовав специальную технику из засекреченного раздела боевого самбо…
Заслоняя их, на передний план выплыла кровоточащая ладонь Степанкова с пультом и волосатым пальцем начала остервенело давить на кнопку. Взрыва не последовало, но вместо него возник хор невыразимо гадких, бесовских голосов и принялся завывать в такт:
Палач – машина смерти.
Не сердце – кусок льда.
Давно в крови ты по уши.
Да! Да! Да!
– Вон отсюда! Исчезните! – неожиданно прозвучал родной женский голос. В воздухе повеяло теплом, полузабытым запахом ее духов. Нечисть с визгом исчезла, и я увидел покойную мать, погибшую вместе с отцом в авиакатастрофе незадолго до моего ухода в армию.
– Тебе плохо, Дима? – тихо спросила она.
– Плохо! – не смог сдержать слез я. – Вас с папой давно нет, лучшие друзья убиты. Вокруг ненависть, зло, предательство и… И опротивело в человеческих отбросах копаться! Иногда мне кажется, что мои руки насквозь пропитаны кровью! Мама… Мамочка!!! Я страшно устал!!! Забери меня отсюда!!!
– Терпи, сынок. – Она ласково потрепала меня по макушке. – Это твой КРЕСТ. Ты должен нести его до конца. А мы с отцом не так далеко, как ты думаешь. И Андрей Самохин, и Костя Сибирцев[14]… Когда-нибудь мы соберемся все вместе, но не сейчас… не сейчас…
Ее силуэт стал таять, расплываться, голос слабеть, затухать.
– Мама! Не уходи, пожалуйста! – по-детски расплакался я.
– Товарищ полковник, вам плохо? – прозвучал в ушах встревоженный бас одного из прапорщиков.
Дремота мгновенно улетучилась, и я обнаружил, что сижу в кресле, уткнув в ладони мокрое лицо.
– Почему вламываешься без предупреждения? – с трудом совладав с собой, холодно спросил я. – Выйди вон и зайди снова как положено!
Я услышал, как захлопнулась дверь, утер рукавом слезы и, дождавшись стука кулачищем по железной обивке, гаркнул:
– Открыто!
Прапорщик со смущенным видом вновь возник в комнате.
– Мы электроды здесь забыли, – виновато пробасил он. – Стали смену сдавать, а инвентаря нет. Разрешите забрать?
