Федор Зуев - Обреченные на месть
Морсиано больше всех остальных любил пятую песню с этого диска «Хэро», что в общем-то обозначало на сленге афро-американцев — гетто, дом матери и тюрьму одновременно, как, впрочем, и жизнь на этой земле…
…Переданный Морсиано в отдел автомобильный номер Собачиноса вызвал у коллег уважительные взгляды и реплики в его адрес.
— Да уж, не ценят наших детективов. Таких парней да на заслуженный отдых, а кто ж работать-то будет? — подначивали они его.
— Вот вы, лодыри, и будете! Хватит уже поглощать литры кофе с Донадсами{сладкие шоколадные бублики}. Да занимать туалеты наперегонки с начальством! — отбрил он их всех разом.
— Ну ты не прав, Морсиано, — услышал он обиженный голос толстого лейтенанта Дугласа.
— Да знаю, что не прав, — грустно ответил Морсиано. — И вы все знаете — лучшие парни погибли одиннадцатого сентября, спасая людей в «Близнецах». И хватит об этом…
Морсиано умел моментально перестраиваться на другую волну. Было похоже, что дело могут забрать федералы. Если убрали одного из исполнителей, значит, у заказчиков что-то сорвалось в предпринимаемой акции. Сообразив это, Фред тут же схватился за телефон и набрал номер Ангелины и Вячеслава.
Все его предположения сегодня сбывались, как никогда прежде. Выслушав подробный рассказ Вячеслава о происшествии на охоте, Морсиано жестко отчитал его за молчание.
— Ты, Слава, напрасно думаешь, будто твои противники в следующий раз тебя пощадят. Не надейся! Везение — это дело картежников. Разовое. А успех — удел профессионалов. Так вот: сейчас вам повезло. Но если ты не будешь жить на опережение, ты — не профессионал. Значит, не будешь жить вообще. Тебе ясно? — с нажимом сказал он.
— Да ясно, ясно, — услышал Морсиано в ответ.
— Похоже, что все-таки не совсем… Больше никаких сафари! Наверняка уже в монастыре и за пределами всякие ненужные слухи ходят.
— Владыка считает, пуля была случайной. Мы ему так объяснили, думаю, он поверил. Брат Феодор сейчас в больнице, а о перестрелке никто, кроме нас двоих, и не знает пока…
— Вот именно — пока! Я постараюсь приехать к вам на Рождество, — пообещал детектив на прощание и отключил телефон.
Морсиано чувствовал, что на расстоянии от монастырского леса до вонючего места, где нашли труп Собачиноса, что-то должно было произойти. Войдя в сеть полицейского компьютера, он проверил весь штат Нью-Йорка, но ничего подозрительного не обнаружил. По Нью-Джерси была та же картина. И лишь войдя в сервер последних происшествий по штату Пансильвания, он обнаружил то, что искал.
Это оказался автомобиль, сорвавшийся в пропасть вместе с водителем и сгоревший там. Труп опознать было невозможно, но по номерам определили, что таун кар числился за Собачиносом и был застрахован в Нью-Йорке. Значит и лайсенс — разрешение на работу в такси и лимузинной компании — тоже из Нью-Йорк сити. Так, так, так, думал Морсиано. В федеральном компьютере заявлен адрес Вашингтона Ди Си — столицы Соединенных Штатов. На этот адрес подано прошение о политическом убежище ныне покойным Собачиносом, а номера профессиональные нью-йоркские. Значит, и водительское удостоверение должно быть нью-йоркским, иначе не получил бы номера и разрешение на работу в городе Большого яблока. Следовательно, в правах есть его постоянный адрес (хотя, возможно, и фальшивый). Да и менять адреса в Америке — не преступление…
Морсиано решил срочно подать запрос в нью-йоркский мотовикл, где были выписаны права.
— Ну вот, опять взял «верхний след», — перешептывались вокруг него коллеги.
Глава 17
После нашей неудачной охоты с монахом Феодором Броди со мной что-то произошло. Я стал отчетливо понимать: где бы мы ни были с Ангелиной, мы нигде не будем в безопасности. А значит, не будем спокойны и счастливы. Не знаю, думала она об этом или нет, но затрагивать эту тему я не решался.
Внезапно нас с Ангелиной стали донимать всеразличные банки с предложениями всевозможных кредитов. Свои привезенные деньги я поместил в ближайшем «Грин Пойнт-банке», и снимал их по мере надобности с карточки. Адрес банка с номером нашего общего окаунта я оставил, записав в документах юридической компании в Облани, и первое письмо о предложении кредита пришло из этого банка. Затем предложения посыпались, как из рога изобилия.
Мы с Ангелиной жили спокойной и размеренной монастырской жизнью. За проживание в домике нужно было платить небольшую сумму, и я внес ее сразу за два месяца вперед. Я работал при монастыре и помогал в мастерской брата Феодора Броди. Как и все остальные, я не получал за свое послушание денег, и пока монах находился на излечении, вел его дела. Лина тоже нашла себе занятие — помогать престарелой библиотекарше в огромном монастырском книгохранилище, где были собраны ценнейшие редкие издания. Многие из них в разное время завещали монастырю русские эмигранты первой и второй волны.
Мы завтракали и обедали в разных залах, но ужинали всегда вместе — дома или где-нибудь в близлежащих ресторанчиках. Я пытался не думать об опасностях, но из этого ничего не выходило. Было такое ощущение, что на меня кто-то постоянно смотрит сквозь перекрестье оптического прицела. И эта изнурительная тревога стала перерастать в депрессию. Лина же наоборот — полностью перестала принимать успокоительные лекарства и чувствовала себя вполне здоровым человеком.
Однажды, заметив мою бессонницу, она поинтересовалась, что происходит со мной.
Я очень боялся испугать ее и вызвать очередной стресс, поэтому, как мог, утешал ее, заговорив о нашем скором счастливом будущем. Хотя, конечно, предполагал, что спокойным оно не будет никогда…
На Рождество в Джорданвилль приехал Морсиано. Здесь, на праздничную службу и трапезу собралось множество гостей со всей Америки и даже из других стран.
Как все-таки русские эмигранты берегут свое православие, думалось мне. У многих теперь русский выговор с английским, французским или немецким акцентами, однако ведь собираются со всего мира — узнают, кто есть кто, встречают родственников и друзей, вспоминают предков. Все веселы и дружелюбны, и так отрадно видеть эту большую разноязыкую и пеструю русскую колонию, и невольно чувствовать себя малой частицей этого народа, «в рассеяньи сущего»…
Морсиано попросил меня показать место нашей перестрелки, где был ранен монах Броди, и мы отправились с ним туда. Снега с того дня больше не выпадало и, бегло осмотрев кусты, за которыми мы укрывались, он прямиком направился к возвышавшемуся на холме кресту.
Внимательно осматривая натоптанные вокруг следы, он указал на небольшой пятачок плотно прижатого снега:
— Вот это место, откуда они стреляли.
Не жалея рук, он тщательно разгребал снег. Когда они окоченели, он отогревал их собственным дыханием и снова продолжал свои мучительные поиски.
И они увенчались успехом: на его ладони лежала забитая снегом гильза от охотничьего мелкокалиберного карабина.
— Теперь я могу дать девяносто процентов за то, что найденный в багажнике разбившейся машины ствол — именно тот, из которого стреляли в вас, — сказал он. — До вечера нам нужно будет собрать здесь как можно больше снега и растопить его в доме. Наверняка найдем много интересного!
Через час мы вернулись с лопатами и набрали полдюжины огромных полиэтиленовых мешков плотного от ветра и мороза снега. Привезя его в машине Феодора, мы весь оставшийся вечер в разных кастрюлях и ведрах растапливали его. Улов оказался довольно богатым. Мы нашли еще три совершенно идентичные гильзы и две крупные пули от винчестера Броди. Причем одна, пройдя через что-то плотное, а может, срикошетив от деревянного креста, представляла собой страшный развернутый трилистник с раскрытыми губительными лепестками.
— Пули матерого браконьера, — усмехнулся Морсиано. — В здешних магазинах такие не продаются. Точно такую же достали из обугленного трупа, видимо, одного из киллеров, что охотились за тобой. Кто-то из вас, ты или монах, всадил ее в него. А другой позже сымитировал падение в пропасть машины с киллером.
— А что, второй киллер тоже ранен? — спросил я у Морсиано.
— Нет, второго утопили в вонючем отстойнике промышленных стоков, предварительно удавив.
— Почему с ним так расправились?
— Видно, плохо работал или много знал. Был наверное неудачником, который может в любую минуту проколоться. К тому же он засветился на скоростной дороге, поджидая каких-то подельников, которые и стали его будущими убийцами. Его опознали на фото несколько служащих ближайшего дорожного ресторана и заправочной станции.
— Получается, — сделал я вывод, — что у тебя не осталось никаких следов к живым заказчикам и свидетелям?
— В том-то и дело! Одни преступники уже вышли в тираж, а новых мы пока не знаем.
