Юрий Рогоза - Америкен бой
— Свининка? — весело спросил Ник, удачно обойдя того, который шел ему навстречу и попав в центр. Глаза он продолжал щурить в бессмысленной улыбке, отлично зная, что наивными их не сделать. В них любой дилетант углядел бы холодный металлический блеск бойца в деле.
— Ты чего сюда приперся? — грубо спросил один из блатных и длинно сплюнул в сторону.
— Да чего вы, ребят? — удивился нелюбезности Ник. — Заплутал я. Дачу тут одну ищу.
— Здесь не дача, — отрезал все тот же и как бы невзначай глянул Нику, за спину.
— Может вы знаете? Манукяна мне дача нужна. Заместителя директора автокомбината…
Блатные видимо решили с ним не связываться:
— Ты знаешь? — спросил главный у того, который приносил хворост.
— Не-а, — протянул он.
— А ты?
Он обратился к тому, что за спиной у Ника, что самому Нику позволило обернуться как бы вслед за вопросом. Третий стоял там, где и надо. «Он первым сейчас будет», — отметил про себя Ник.
Третий-первый покачал головой, не спуская однако с Ника настороженного взгляда.
— Видишь? — примирительно спросил главный. — Не знаем мы. Ступай, откуда пришел.
— А яхта там чья? — Нику надо было, чтобы задний оказался почти вплотную, поэтому он сделал провокационный шаг вперед.
И немедленно почувствовал у себя на плече жилистую лапу заднего и его злобное шипение:
— Ты куда ползешь, ветошь? А ну…
— Да чего вы, ребят?
Ник говорил все так же миролюбиво и как бы удивляясь, а в это время одна его рука плотно прижала кисть заднего к своему плечу, а локоть другой с молниеносной силой вдавился ему в печень.
Нику надо было, что бы тот не закорчился, не закричал, а просто рухнул и все. Со стороны это выглядело, как будто Ник скинул руку нападавшего с плеча, а тот почему-то упал.
Блатные остолбенели.
— Чего это с ним? — опять удивился Ник, поворачиваясь и подставляя блатным спину, а сам склоняясь нзд упавшим.
Сейчас его это не очень интересовало, а интересовало то, что происходит сзади но чисто автоматически он отметил, что печень он блатному порвал. Тот, если еще не умер, то умрет теперь тихо минут через пять-семь.
Что, вообще-то, входило в планы Ника. Миндальничать он не собирался и свидетелей оставлять не хотел.
Он затылком почувствовал, что сейчас кто-то из тех, кто сзади ударит его по голове. Ник сразу распрямился и, перешагнув через тело, очутился лицом к нападавшим:
— Чего это с вашим парнем?
Но те уже наступали и на игры не поддавались. Вот только они до сих пор не могли понять, что имеют дело не с надоедливым дачником, а потому перли тупо и совершенно бесперспективно.
Ник отступал потихоньку по хитрой траектории, пока блатные не оказались на одной линии с ним. Дождавшись момента, он резко пригнулся, словно норовясь схватить первого из нападавших за ноги, и, когда тот автоматически стал наклоняться, растопырив нелепо руки, с небольшим размахом раздробил ему ребром ладони сильно выступавший кадык.
Этот тоже упал совершенно беззвучно и без перспектив на выздоровление.
Последний блатной явно опешил и заозирался. Ему уже очень хотелось позвать на помощь, но он никак не мог признаться себе в серьезности происходящего. Этот малец абсолютно не вселял страха, и третий даже подумал, что с eгo друзьями, может и правда, что случилось.
— Чего это с ними? — неожиданно для себя хриплым голосом спросил он.
— Заболели, наверное, — ответил Ник ровно и сделал к нему небольшой шажок.
И тут блатной понял наконец, что все страшно и стал набирать в грудь воздуха, чтобы закричать, а этого Ник ему позволить не мог. Он совершил какое-то балетное па, подлетел в воздух и, когда с губ блатного уже готов был сорваться первый звук, нога Ника с хрустом врезалась в его переносицу.
Блатного отнесло в кусты и там он тоже затих, булькая кровью, обильно поступающей в носоглотку.
Ник даже подходить к нему не стал. Он знал по опыту, что тот умер, даже не долетев до земли.
— Эх, ребят, намусорили-то вы как! — отчасти для себя, отчасти на случай, если кто вдруг окажется рядом, спокойным тоном произнес Ник: тот, который попал в кусты, наделал много шума. Никто не отозвался.
Надо было убрать тела, чтобы, по крайней мере, сразу не бросались в глаза. Ник огляделся в поисках подходящего места. Лучше всего было бы закинуть всех в разбитое окно первого этажа здания пансионата, но для этого пришлось бы пройти по открытому пространству, хорошо просматривающемуся со всех сторон, а бродить по территории с трупами, да еще три раза туда-сюда, Нику не улыбалось. Кусты у беседки не были достаточно густы. Времени на то, чтобы рассуждать, тоже не было.
Тут Ник почувствовал запах шашлыка. Тот уже подгорал на мангале и оставлять его гореть было нельзя: запахи распространяются быстро и кого-нибудь могла обеспокоить печальная судьба мяса.
Ник вернулся к накрытому столу, снял шампуры с мангала и положил их на одну из тарелок. Потом, решив упростить себе жизнь, затащил трупы в беседку и рассадил их за столом в привольных позах. Общее впечатление портил только последний, с разбитым и залитым яркой кровью лицом.
Стараясь не испачкаться, Ник посадил его на лавочку спиной к дорожке и примостил грудью на ограждение беседки. Голова того очень естественно, словно в минутной усталости, облокотилась на столб. Сзади выглядело достоверно, но с другой стороны из кровавого месива безостановочно длинной вожжей до земли сползала густеющая кровь. Ник понадеялся, что с другой стороны никто рассматривать не станет.
Но на этом уборка не закончилась. Приученный к внимательности и аккуратности, к тому, что называлось «искусством чистой комнаты», Ник еще раз пристально осмотрелся.
«Искусство чистой комнаты» сводилось к тому, чтобы, войдя в любое пространство и совершив там любые действия, по окончании их совершенно ликвидировать все следы своего пребывания. Если речь шла об обыске, следовало разложить все так, как оно и лежало, открыть книгу на той странице, на которой она была открыта, носовой платок опять заложить под подушку, а самой подушке вернуть первоначальную форму с характерной вмятиной, к примеру, посередине.
В данном случае Ник не собирался скрывать какие-то улики, а просто хотел создать наиболее достоверную картину на первый взгляд. На утоптанной площадке следов борьбы не было заметно, пока Ник убивал этих людей, он ничего не перевернул.
Но на земле кое-где остались пятна крови, которые, возможно, в глаза не бросались, но были вполне заметны. И борозды от ног, которые оставили тела, когда Ник волочил их в беседку. Так оставлять не следовало.
Ник набрал в пригоршни теплой пыли пополам с разогретым меленьким речным песком и присыпал подозрительные места, кое-где разравнивая неровности подошвой.
Получилось довольно мило. Конечно, профессионалов его детские ужимки не проведут, но как раз на профессионалов Нику было глубоко плевать: он убирал за собой не от них, а от случайного наблюдателя. И не навсегда, а минут на десять, от силы двадцать. Больший временной лимит ему был не нужен.
Кинув последний взгляд назад, Ник спокойно стал спускаться по тропке вниз, к яхте.
К счастью, ни беседки, ни яхты не было заметно с того пляжика, на котором занимался толстяк.
По дороге Ник глянул на часы. Из графика он не выбился: пока с начала операции, то есть с того момента, как он перелез через забор, прошло восемь минут. Из них пять ушло на наблюдение.
Нику не очень хотелось идти к яхте. Он знал, что там точно есть один человек. Но ничего про других знать не мог, и это его беспокоило. Так может беспокоится настоящий мастер, который вынужден наобум подключать к какому-нибудь прибору блок питания, не зная точно, какое напряжение он выдает. И проверить нельзя. Дилетант бы сунул и посмотрел, а профессионал сует в розетку с внутренним содроганием души: не по правилам это, не так делается… Да времени нет, и приходится вести себя как хазар необразованный, чурка неотесанная, что обидно.
По трапу Ник всходил внутренне совершенно спокойный, готовый ко всему. Рук в карманах не держал: решил для себя, что пистолетом воспользуется только когда уж совсем подопрет, иначе все насмарку.
Заходящее солнце просвечивало яхту насквозь и Ник видел тень того, который был в каюте. Судя по всему, с противоположной стороны дверь была тоже открыта и эта единица врага работала на сквознячке, что-то делала. Ник не мог различить что именно, да его это и не интересовало. Важно было, что враг там не сидит, а стоит, склонившись над столом.
Конь не слышал, как Ник поднялся на борт. Он, ловко орудуя двумя блестящими тесаками, кромсал на бутерброды хлеб, ветчину, сыр. В такт движениям и время от времени отправляя себе в рот особенно лакомый кусочек, он напевал что-то веселенькое:
«У моей мадонны глаза бездонны, у моей мадонны гибкий стан…»
