Андрей Таманцев - Леденящая жажда
— Ползите за мной.
Пастух толкнул Трубача локтем и, убедившись в том, что тот его правильно понял, молча последовал к небольшому отверстию в стене, где только что исчезла голова американского коллеги.
Как он раньше не заметил эту дыру? И не такая она маленькая, кстати. Ползти можно, будем надеяться, что даже Трубач не застрянет. Стенки, конечно, противные, в чем-то склизком и вонючем, но и это, в общем-то, тоже пережить можно. Самое неприятное, что нужно ползти все время вверх, под углом около сорока пяти градусов. Ноги скользят. Так, теперь нужно передвигаться «в распор», отталкиваясь всеми четырьмя конечностями. А неплохая, кстати, тренировка. Надо будет серьезно заняться пещерами. Как это называется? Спелеология. Звучит! Воздуха, правда, здесь маловато, но что делать, будем дышать через раз. Товарищам тоже кислород нужно оставить.
Куда все- таки он ползет? Зачем? Что ждет его там, наверху? Несколько минут назад Билл казался ему злодеем, а теперь… Он ползет за ним по этой щели и снова верит, почти верит, в его благие намерения. Расстояние между стенками несколько расширилось, теперь, чтобы держать ноги враспор, приходится растягиваться почти в шпагат. Ну тут можно уже перейти на четвереньки. Хотя, говорят, что опытные туристы-экстремалы так не делают. Ну да ладно, сейчас главное — дойти. Пастух выполз на один уровень с Биллом. Тот передвигался прыжками с ловкостью обезьяны. Силен! Так, сейчас самое время прояснить обстановку.
— Где ты пропадал все это время?
— Проверял дорогу. А вы подумали, что я вас завел в ловушку?
— Честно говоря, было такое.
Наконец уже в нескольких метрах показался выход. «Свет в конце тоннеля», — пронеслось в голове.
Они вылезли на поверхность. Мрачновато! Грязно- серый, однообразный пейзаж. Ничем не примечательная местность. Что радует, так это что здесь совсем не видно следов пребывания человека.
Билла трудно было узнать. Его серая куртка и камуфляжные штаны после этого путешествия «туда и обратно» стали теперь вовсе непонятного цвета.
Показалась голова Трубача, он был еще краше. Грязные разводы на щеках напоминали боевую раскраску индейца. Но вид при этом был у него отнюдь не воинственный. Он, как обычно в последнее время, был сосредоточен на каких-то своих размышлениях. Судя по всему, не особенно радостных. Но как только он выбрался на поверхность, сразу же протянул Биллу свою руку, не отличающуюся, кстати сказать, особенной чистотой. Американца это не смутило. Он с нескрываемой радостью крепко пожал ее.
— Спасибо, Билл.
— Тебе спасибо, Трубач.
Вылез на свет божий Муха, и все, больше никого. Пастух заглянул обратно в дырку и крикнул в нетерпеливом ожидании:
— Док, Артист!
Но в ответ — тишина.
— А куда вы Артиста с Доком подевали? — спросил он у Мухи.
Муха подошел поближе:
— Они за нами шли. Может, Док не пролез?
Билл достал из одного из бесчисленных карманов штанов маленький непонятный прибор, несколько секунд повертел его в руках, и он у всех на глазах превратился в бинокль, чем-то напоминающий наш «беркут».
— Пора идти, — сказал он, вглядываясь в темноту.
— Мы никуда не пойдем. Там наши люди, — сказал Пастух.
— Они что, дети? Сами не выберутся?
— Мы никуда не пойдем, — повторил Пастух.
— Как хотите. — Американец передал бинокль Трубачу. — Вот посмотри, видишь то дерево на холме? За ним такие же пещеры. Там и должно быть их логово.
— Я пойду с Биллом, — сказал Трубач.
— Док!!! Артист!!! — снова закричал в дыру Пастух. И снова никакого ответа.
Когда они вышли, так и не дождавшись друзей, уже стемнело. Черт, как это они не подумали о соответствующей для этой местности обуви! Через час отбили себе ноги об острые камни, устилающие всю равнину. Мягкие подошвы, предназначенные для бесшумного передвижения, здесь оказались абсолютно непригодны. К дереву на холме они пришли почти инвалидами. Только Билл, экипированный на все случаи жизни, бодро вышагивал впереди, нетерпеливо оглядываясь на ковыляющих сзади солдат удачи.
На холме они различили силуэты двоих сидящих часовых. Из-за их спин торчали автоматы.
«Калаши», — сразу же определили солдаты удачи, несмотря на то что до моджахедов было еще достаточно далеко. Часовые сидели неподвижно, прислонившись к стволу этого гигантского дерева.
Будить часовых не стали. Зачем раньше времени поднимать шум?
Друзья прошмыгнули мимо холма, за которым открывался еще один, поменьше, каменистый холмик. Ровно посередине его зиял темный провал. Подошел Билл.
— Тихо! Здесь такая акустика — слышно даже, как мухи летают, — сказал он. — Придется прыгать.
— Далеко? — спросил Пастух.
— Неблизко, — сказал Билл.
— Я, конечно. Муха, но летать не умею, — сказал Муха. — Постарайтесь как можно тише приземлиться, там внутри очень сильное эхо. — Билл сложил руки на груди.
— Ага, — сказал Трубач.
— Ну с Богом! — сказал Муха.
— Вперед! — скомандовал Пастух.
И солдаты удачи в той же последовательности исчезли в темном проломе.
Лететь пришлось пугающе долго. В темноте казалось — вечность. И твердая почва под ногами ударила неожиданно и сильно. Трубач грохнулся на колени, боль пронзила левую ногу. Только бы не сломал! Только бы не сломал!
Пастух упал аккуратно на бок. Тут же вскочил, вскинул пистолет.
За ним приземлился Муха. Тоже вполне удачно. Билл словно прилетел на парашюте. Ни единого звука при падении не издал.
— Все живы? — спросил он.
— Все.
— Ногу маленько подвернул, — сказал Трубач.
— Сломал?
— Нет, кажется.
— Идти сможешь?
Трубач встал:
— Смогу.
— Пошли.
Здешняя пещера почти не отличалась от первой, только коридоры этой были чуть шире. Они бесшумно пробирались по извилистым проходам, пока Билл не сказал:
— Так, теперь гасим фонарик. Через пятьдесят метров вход в бункер.
— Сколько в бункере человек? — спросил Пастух.
— Не меньше пятнадцати.
— Оружие?
— Как и у тех часовых — «калаши».
— Порядок.
— Откуда ты все знаешь? — подозрительно спросил Муха.
— Знаю. Там три небольшие комнаты с полной звукоизоляцией.
— Ого! Когда ты успел здесь побывать?
— Мы запустили ложную информацию о том, что американцы собираются эти пещеры взрывать. Они моментально эвакуировались, потом, правда, тут же вернулись. Но нам этого хватило, чтобы успеть.
— Успеть?
— Сделать план пещеры и бункера, поставить «жучки».
— Вы прослушивали их разговоры?
— «Жучки» внутри этого бункера сбиваются с нужной волны. Вероятно, используется какая-то защитная аппаратура.
— Сколько входов в бункер?
— Два.
— Предлагаю разделиться. Одновременно перекроем оба выхода.
— Согласен. Только я не уверен в том, что проход чист.
— Проверим. Так, кто пойдет с Биллом? — Пастух снова взял инициативу на себя.
— Я — первый подал голос Трубач.
— Хорошо. Через сколько минут назначим время атаки?
— Через полчаса. Сверим часы.
— Дойдете до грота, там ручей. За ним — штаб, — сказал Билл.
— Ясно.
Ну вроде бы все, теперь можно и в путь. И Билл с Трубачом скрылись за поворотом, на левой стенке появился слабый отблеск от мощного луча американского фонарика. Пастух и Муха в темноте, перебирая по влажной стене руками, стали пробираться к бункеру.
Грот. Это Пастух понял по эху, которое стало шире и раскатистей.
Через несколько минут они услышали журчание воды, и Пастух, идущий впереди, жестом остановил Муху. Тот замер.
Нет, показалось. Только журчание воды и эхо.
Пастух тронул Муху: дескать, пошли. Сделал шаг вперед и вдруг почувствовал на своем кадыке холодное прикосновение острого металла…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Штат Орегон, США
Москва
11 мая 1986 года, 18.12
Бывают моменты, когда можно возненавидеть чистоту и порядок. Особенно если из них делают культ, как в маленьких прилизанных медвежьих углах одноэтажной Америки. Похоже, на этих компьютеризированных хуторах люди вообще ничего, кроме своих газонов, не видят. И стригут, и стригут… Черт бы их всех подрал!
Такие невеселые мысли одолевали худощавую женщину средних лет, одиноко бредущую по заваленной пожухлыми листьями аллее парка в одном из небольших городков на юге Америки.
Уже три года длится эта вялотекущая шизофрения! Преподавание химии в частном колледже, зарплата неплохая, свой домик. Но в этом домике ее каждую ночь преследуют тревожные сны. В Швеции такого не было. Может, оттого что ощущала она себя там не так одиноко, хотя соотечественников вокруг почти не было. Она, впрочем, по ним особенно не тосковала. Здесь — совсем другое дело. Русских — как собак нерезаных, и каких русских! Нет, есть, конечно, приличные люди, как везде, но их еще поискать надо.
