Валерий Рощин - Марш обреченных
Генеральный конструктор сего устройства поясняет:
– Радиосигнал приводит в действие взрыватель, тот воспламеняет боевой заряд…
– А не разнесет он наш маяк?
– Нет, вес заряда я уменьшил до минимального. Тот, в свою очередь, освобождает вот эту пружину, а рычажок под воздействием пружины включает тумблер.
– Хм, толково. Не подведет?
– Стопроцентную гарантию с легкостью дают только политики. Инженеры говорят: должно работать.
– Молодец, Илья. Граждане, подъем и трусцой вниз! Направление – северо-запад!..
Часть IV
Билет в один конец
Пролог
Абхазия
Август 1992 года
Генерал лежал в сторонке, накрытый шерстяным одеялом, бледный, едва живой. Мы же в это время пытались спасти нашего товарища и, как могли, отбивались от наскоков подразделения грузинской пехоты.
Снайпер тихо матерился, с неизменной осторожностью выглядывал из-за укрытия и старательно посылал пули в наседавших бойцов грузинского подразделения. А те, почуяв слабину засевших в развалинах бойцов, с каждой минутой подбирались все ближе и ближе…
– Парни, подмогните кто-нибудь! – меняя магазин в «эсвэдэшке», кричит прапорщик. – С трех сторон обкладывают – не поспеваю!
– Илья, давай к пролому, – приказываю другу. – Мы тут с Борькой управимся.
Капитан подбирает автомат; пригнувшись, перемещается поближе к Палычу. А мы продолжаем крошить монолитный угол стены, намертво вросший в землю и не желавший поддаваться ударам…
– Братцы, сваливайте отсюда. Сваливайте вниз по балке, пока и этот путь не отрезали, – послышался сквозь грохот слабый голос Юрки.
– Ты помолчи лучше, – осаживаю его, – тебе силы беречь надо!
Куценко вторит мне:
– Юрок, видишь, мы дырку уже просверлили! Еще минут десять, и вытащим за шиворот.
– Мне все равно крышка. Пах осколком самую малость задело – только кровоточит сильно. А вот брюхо здорово разворотило. Руками держу, чтоб кишки не расползались… Так что далеко вы меня не утащите.
– Молчи, я сказал! – кричу на Юрку и с еще большей яростью долблю проклятый камень.
Меняемся через каждые две минуты, но работа двигается медленно.
– Прикройте кто-нибудь восточную сторону! – опять просит Матвеев. – Нас обходят, парни! Не могу с этой позиции до них достать.
– Бери автомат, Борис. Иди…
– А ты? Ты ж еле дышишь!
– Иди-иди. Справлюсь…
– Куцый, где ты застрял?! – верещит Палыч.
Его голос тонет в грохоте. С восточной стороны к развалинам прилетела граната. Упав с приличным недолетом, она подскочила и разорвалась в воздухе – шагах в десяти от пролома. За ней жахнула вторая, третья…
Куценко быстро опустошает автоматный магазин и принимается швырять за стену «эргэдэшки» – его мощными ручищами их удается забрасывать на полсотни метров.
– Успею! Успею! Успею!.. – долблю твердым камнем по кладке. – Успею! Или останусь здесь с Юркой. Других вариантов не будет!..
Ко мне уже разок подползал Илья – вытаскивал из кармашков «лифчика» запасные магазины. Теперь, раскидав свои, подскочил за гранатами Борька.
– Все, граждане, я отстрелялся, – со спокойной деловитостью сообщает прапорщик. При этом достает из кобуры пистолет, щелкает затвором и опять поворачивается к пролому.
– Юрка! Юра, слышишь меня? – прерываю командира.
Товарищ молчит.
– Юрка, просунь в дыру пару магазинов!
– Сваливайте, мужики, – отзывается тот слабеющим голосом. – Мне жить осталось полторы минуты…
В дыру сваливаются четыре автоматных магазина. А потом… Потом грохает взрыв. Прямо там, где лежит Белый.
В пробитое мной отверстие влетает тугая струя горячей пыли.
– Юрка! – кричу через стену. – Ты живой? Тебя не задело? Юрка!
Борис успевает загнать в приемное гнездо один из магазинов и, саданув длинной очередью, быстро выглядывает наружу.
Потом сползает по стене, садится на камни и стягивает с головы светло-серую бандану:
– Все. Нет больше нашего Юрка. Сам подорвал гранату.
Не поверив, я прильнул к дыре и зову друга…
– Пойдем, Аркадий, – мягко трогает за плечо Палыч. – Пойдем. А то и мы тута вместе с генералом навсегда останемся…
* * *По очереди, ползком мы просачиваемся через разбитый проем южной стены и используем единственный спасительный шанс – неглубокую балку, по которой поднимались к развалинам от самого ущелья. Мы тяжело ползем вниз – грязные, почти безоружные и озлобленные. Впереди Супрун тащит раненного в ключицу паренька. За ним Палыч с «волонтером» волокут лежащего на одеяле генерала. Куцый «словил» голенью пулю, но ползет самостоятельно. Я же, экономно расходуя последние боеприпасы, прикрываю группу с тыла.
Изредка, когда позволяет глубина балки, мы встаем и передвигаемся короткими перебежками. И тогда все сожалеют о том, что сорокалетний генерал так не ко времени подхватил какую-то лихорадку.
У меня остается последний магазин, в двух карманах «лифчика» лежат две последние гранаты. Правда, у каждого из нас имеются пистолеты. Но, как говорится, личное оружие офицеру дается для того, чтобы своевременно застрелиться – противостоять на поле боя полноценному автоматическому оружию с «макаром» бессмысленно. Изредка я оборачиваюсь и, поднимая правой рукой автомат, прицельно выпускаю по одной пуле. Хорошо прицелиться получается не всегда – мышцы сводит от усталости, в глаза заливает липкий пот, смешанный с кровью…
Балочка должна закончиться у разбитой грунтовки. По ней нам предстоит протопать метров семьсот – до первого поворота на юг. Там, за поворотом, ждет бэтээр, на котором мы приехали в эти горы из порта Сухуми. Нам бы только добраться до поворота…
Очередной глубокий участок спасительного овражка. Если бы не этот овраг – нас всех давно встречали бы ангелы.
Передо мной скачет на одной ноге Борька. Скачет и матерится, булькает грудью, хрипит, отплевывается. А ведь он, пожалуй, самый натренированный из нас.
Впереди маячит ровный участок. Я его помню – сразу за ним начинается грунтовая дорога.
– Поднажми, Куцый, – сделав очередной выстрел, поторапливаю товарища. – Здесь надо побыстрее… Чтобы оторваться… Иначе они нас перещелкают на открытой местности…
Кажется, я слышу, как Борька скрипит зубами, ускоряя неловкие прыжки.
Наконец мы выскакиваем на то, что называется дорогой, и резко поворачиваем на восток.
– Бегите, я сейчас! – задерживаюсь у обочины.
Отцепив от кармашка гранату, кладу ее в приямок, выдергиваю чеку, а спусковой рычаг запала прижимаю сверху плоским увесистым камнем. И пускаюсь догонять товарищей в надежде на то, что кто-нибудь из преследователей заденет ботинком оставленный мной сюрприз.
О появлении на дороге грузинских солдат я догадываюсь по стрельбе за спиной и противно визжащим пулям. Одна из них проходит так близко с моей головой, что шею и щеку обдает тугой волной. Потом сзади раздается взрыв, и беспорядочная стрельба на несколько секунд стихает.
– Ага, сработал капканчик, – радуюсь, помогая Куценко хромать на одну ногу.
– Сколько нам осталось? – спрашивает он.
– Метров двести.
– Чего ж наш бэт навстречу не выезжает?! Не слышат, что ли?..
Услышав взрыв моей гранаты, экипаж транспортера зашевелился – мы слышим шум заработавшего двигателя.
Однако и преследователи не сдаются: рядом снова поют пули, и взметается фонтанами белесая пыль.
Наконец навстречу, оставляя за собой темные клубы выхлопа, выползает БТР-80. Мы почти счастливы – спасены!
Сделав несколько мелких движений, башня замирает. Крупнокалиберный КПВТ клюет стволом вверх-вниз и выплевывает длинную очередь, от оглушительного звука которой у нас закладывает уши.
– Заноси, – хрипит кто-то из моих ребят.
Раненых и больного «пакуют» через боковой люк. Жду, пока вся группа не окажется внутри, и скупо постреливаю из автомата в рассыпавшихся вдоль обочин дороги грузинских вояк.
– Аркадий, быстрее! – зовут из утробы боевой машины.
Поворачиваюсь и бегу к открытому люку…
Выстрел из гранатомета я смог бы распознать на слух с любой разумной дистанции. Однако в ту секунду и сердце норовило выпрыгнуть, и в висках стучало молотком, и стрельба сзади слилась в сплошной грохот. В тот же роковой миг я впервые ощутил острую спицу, насквозь проколовшую левую сторону груди. Но не успел ничего понять, не успел испугаться и схватиться за сердце. Заряд, видимо, выпущенный по бэтээру, долбанул сбоку – в нескольких шагах.
В последнее мгновение сознание выхватывает беспорядочно мелькавшее небо, землю, огромные колеса. Несколько осколков впиваются в тело, и боль в груди, в иное время причинившая бы жуткое страдание, тотчас растворяется и затухает вместе с угасающим сознанием…
