Сергей Зверев - Парашют-убийца
Батяня с интересом вслушивался в беседу начальника и подчиненного. Прямо напротив него на стене висел огромный портрет Боливара – пожалуй, единственное, на чем можно было остановить взгляд. На картине национальный герой был изображен на каком-то высоком холме, с которого открывался вид на большой город, находившийся внизу, в долине. Взор Боливара был устремлен вдаль, к новым победам и свершениям.
– Видимо, я чего-то не понимаю, господин президент, – пожал плечами полковник, – ведь лейтенант ничего мне о вас и о русском майоре не говорила.
– Как не говорила?
– Да, именно так…
– А каким же образом вы нас отыскали? – подал голос Лавров.
– Просто беспилотный самолет-разведчик засек, что в этом квадрате начался бой, вот и выслали десант, – пояснил начальник охраны.
– А где лейтенант сейчас? – спросил команданте, поправляя воротник сорочки.
– Да там же, на местности. Она в составе группы десантников. С ее помощью они пытаются установить место, где Мендоза держит пленников – русского инженера и вашего пилота. Мы готовим операцию по их освобождению, вылет назначен через полчаса, – сообщил офицер.
– Господин президент, – крутнулся в кресле Батяня, – я прошу вашего разрешения также участвовать в операции. Как-никак речь идет и об освобождении моего соотечественника, да и вообще я считаю, что смогу оказаться полезным.
– Ну, я вижу, майор, что тебя все равно не удержишь, – усмехнулся команданте, – да ты и вправду двужильный? Не успел вернуться к нормальной жизни после одной передряги, а уж снова рвешься в бой. Ты как, Диего, не против участия русского гостя?
– Ничего против не имею, – сказал полковник, – скорее даже наоборот.
– В таком случае и я даю свое согласие, – заключил президент.
Глава 32
– Об этом и речи быть не может! – твердо сказал Маурильо, побледнев от гнева.
– Да послушайте, – уныло протянул Пушкарев, – я ведь не склоняю вас ни к чему такому. Я просто говорю о том, что следует все обсудить, обмозговать. Отказаться никогда не поздно.
Он обвел глазами пещеру, в которой они томились. Особо разглядывать здесь, конечно, было нечего, тем более что за время сидения инженер, казалось, изучил все до мельчайших подробностей. Пространство было донельзя ограниченным. Единственным местом, где чувствовался простор, являлся «балкон», но и там ничего хорошего для себя там Пушкарев не видел. Пропасть его продолжала пугать, особенно в свете последних событий.
«А если нас туда сбросят? – думал он. – Просто кинут живьем вниз?»
Погибнуть таким образом ему казалось гораздо худшим вариантом, чем от пули. Впрочем, и то, и другое трудно было считать привлекательным вариантом…
– А почему бы, в конце концов, не заявить то, о чем нас просят, – протянул он, вопросительно взглянув на сокамерника, пытаясь взять его долговременной осадой.
– Просят! – презрительно фыркнул пилот. – Скажи еще, что умоляют.
Капитан сплюнул на пол, красноречиво выражая то, что он думал обо всем этом.
– Может, я не очень точно выразился, – пожал плечами инженер, – но дело в другом. Тут ведь смысл очень простой…
– Я тебе говорю, русский, – повысил голос капитан, в упор глядя на конформиста, – или ты закроешь свой рот, или это сделаю я.
– Да ты пойми, они ведь нас поубивают. Понимаешь ты – убьют! И никто здесь и следа не найдет, даже если очень постарается.
– Нет, нет и еще раз нет! – пилот пошевелился, болезненно охнув.
– Что, очень болит?
– Ничего…
– В любом случае у нас есть оправдание, – продолжал обработку коллеги инженер.
– О чем это ты?
– Ну как это о чем? Все, что мы сказали, было промолвлено под дулами автоматов и никакой силы не имеет. Так что, как бы ни сложилась ситуация, нам можно не опасаться, – развивала свои идеи «жертва бандитов». – Выиграют заговорщики – мы в безопасности. Удержится у власти президент – и здесь можно выкрутиться. Под угрозой смерти мы вынуждены были произнести эту клевету… Подвергшиеся голоду, насилию, под угрозой чудовищных пыток люди сдались: Какой с них может быть спрос? А иначе нас просто расстреляют, и тут уж геройство теряет всякий смысл.
– Это же будет заявлено на весь мир. Понимаешь ты, шкура, что это услышат все?
– Ну и что? – так же начинал повышать голос Пушкарев. – А по-твоему, будет лучше, если нас никто и никогда больше не услышит и не увидит? Ты же сам видишь, что церемониться с нами никто не будет.
– Умей быть готовым умереть как мужчина! – раздельно произнес Маурильо.
– Ничего интересного я в этом не вижу! – лицо инженера приобрело багровый оттенок. – Может, ты в своем геройстве видишь много смысла, но у меня совсем другое мнение. Я вообще человек гражданский, понимаешь ты это или нет? Это вы играете в ваши игры. А я здесь ни при чем. Я жить хочу! Я сюда приехал с мирными целями. Я – представитель завода и выполняю свою работу. А подставлять свою голову я не намерен, нет!
Пилот, играя желваками, откинул голову к стене. Его переполняла ярость от того, что он ничего не может поделать, к тому же рядом с ним находился этот нытик, готовый на все ради того, чтобы выжить. Да, в экстремальных ситуациях люди проявляются на все сто. Один расползается, словно гнилая рубашка, по всем швам, а другой становится еще более упорным, как кремень.
Габриель Маурильо был солдатом в полном понимании этого слова. Он дал присягу и не собирался ее нарушать. Сама мысль о том, чтобы поддаться чувству страха и стать послушным исполнителем чужой воли, вызывала у него отвращение. К президенту офицер питал самые светлые чувства. Габриель вырос в маленьком прибрежном городке, в бедных кварталах, и с самого детства узнал, что такое нужда. Кем ему только ни приходилось быть! Дворником, разносчиком, грузчиком… И вот наконец он стал офицером. Выйдя из самых низов, ему было прекрасно понятны все те изменения, которые начались с приходом к власти Уго. Он видел, как меняется Венесуэла. Это была его власть, и продавать ее он был не намерен.
У инженера были прямо противоположные мысли. По правде сказать, главная мысль перекрывала все остальные – он хотел выбраться отсюда, и чем быстрее – тем лучше. И вообще, за последнее время эта Венесуэла осточертела ему до крайней степени.
– Не собираюсь я тут сидеть, – снова завел он свою шарманку, – тем более колумбиец сам сказал, что Лаура согласилась на запись. Ты же слышал. И вот они, результаты: ее перевели в лучшее место.
– Она не согласилась! – воскликнул капитан. – Ты что, веришь Мендозе? Да он же нас разводит!
Инженер, слушая его, качал головой, а на его губах появилась скептическая ухмылочка.
– Ни на какое предательство я не пойду, – твердо заявил Маурильо, – а по поводу Лауры – все это ложь.
– Да мне плевать, ложь это или нет! – взорвался Пушкарев. – Мне ваша Венесуэла, президент и прочее до лампочки. Мы тут подохнем. Ты, может, и собираешься гибнуть за какие-то идеалы. А я не собираюсь. Я жить хочу!
У инженера окончательно сдали нервы и помутилось в голове. Не отдавая себе отчета, он вскочил на ноги и бросился к двери, собираясь колотить в нее и звать охрану.
Несмотря на ранение, капитан, который уже давно был начеку, вскочил с быстротой молнии и схватил Пушкарева за плечи, повалив его на пол.
– Пусти меня! – кричал тот.
Маурильо принялся трясти его, словно грушу.
– Опомнись! – взывал он к его совести, – ты же честный человек, что с тобой?
Усиливая психологическое воздействие, он влепил ему несколько пощечин, прерывая начавшийся у россиянина истерический смех.
– Ты пойми, – убеждал его офицер, – нам сейчас надо держаться вместе. Ведь эта сволочь, Мендоза, рассчитывает на то, что мы перегрыземся – а ему именно этого и надо. А про Лауру даже смешно говорить, что она могла оказаться предателем. Он же нагло, в глаза врет. Я ее знаю как свои пять пальцев. Она убежала и приведет помощь, главное – немного продержаться.
Инженер глядел на него словно прояснившимся взглядом.
– Да… Да… Я понимаю, – с трудом выговорил он, – извини, сдали нервы.
С этими словами Пушкарев забился в истерических рыданиях.
– Ничего, и я понимаю, – сжал его руку пилот, – с каждым бывает.
– Все нормально, – поднял к нему мокрое от слез лицо Пушкарев, – теперь я в порядке. Можешь на меня рассчитывать. А ты правда думаешь, что Лаура на свободе?
– Да я в этом просто уверен. В любом случае, она – честный человек…
В коридоре послышались шаги, и дверь распахнулась. Пилот вскинул голову и ненавидящим взглядом уставился на вошедших в камеру. Ими были все те же «партизаны». Правда, на этот раз без Мендозы – видимо, начальник занимался важными делами.
– Чего вы тут разорались? – раскатистым голосом спросил один из охранников. – Что, тоже надумали вести себя нормально?
– Давно пора, – хихикнул его товарищ, – если вы не полные идиоты, то давно должны понять, что нужно делать…
