Александр Проханов - Востоковед
Курт Зольде умолк, сник, стал усталым и вялым, словно вся его энергия улетучилась, как гаснущий факел. У переносицы в уголках глаз возникла болезненная синева. Губы стали бескровными, гибкое, как у гимнаста, тело одрябло. Он устало сказал:
– Вы, господин полковник, утверждаете, что были знакомы, даже дружили с Фаруком Низаром? Тогда согласитесь на необременительную процедуру. Мы отправим вашу фотографию туда, где сейчас находится Фарук Низар, и будем ждать ответа.
В комнату вошел фотограф со штативом. Он был в синей артистической блузе, по виду европеец. В мочке уха золотилась серьга, на шее виднелась татуировка, завиток драконьего хвоста. Попросил Торобова встать и сделал несколько снимков анфас и в профиль. Как это делают при поступлении узника в тюрьму.
– Не скучайте, господин Торобов. Мы скоро увидимся. – Курт Зольде протянул Торобову руку, и тот пожал его вялые холодные пальцы.
Он вернулся в камеру и предался размышлениям.
Его жизнь казалась ему ярко очерченной в своем центре и туманной, размытое по краям. В центре было знание, проверенное опытом, чтением книг, собственным разумением. Но чем дальше от центра, тем знание становилось неопределенней. Становилось воспоминанием о каком-то ином знании, дарованном ему, но позабытом. Он старался вспомнить это знание, преодолеть туманную размытость, но это удавалось редко и было похоже на пробуждение во сне. Мир выглядел так, как выглядит в замороженное окно. Дыхание растапливает иней, и открывается зеркальце, в котором отчетливо виден мир. Но потом зеркальце начинает затягивать изморозь, и мир сужается, почти исчезает. И надо снова дышать на белые узоры, чтобы в растаявшем зеркальце открылся мир. Он ждал, что, быть может, однажды жарким молитвенным вздохом он растопит иней стекла и мир с его дивными тайнами откроется ему во всей полноте.
Его снова вызвали в комнату допросов. Курт Зольде встретил его сердечно:
– Все прекрасно, господин Торобов. Фарук Низар рад был получить ваши фотографии. Тепло о вас отозвался. Сейчас его нет в Сирии. Он лечится от контузии. Пройдет несколько дней, и мы направим вас к нему. Но до этого Фарук Низар приказал не оставлять вас без внимания и быть рядом с вами. Я выполняю его приказ. Все это время мы будем вместе, но, разумеется, не в вашей камере, а на воле, где я и мои соратники готовим материалы о нашей вооруженной борьбе. Возвращаю вам ваши вещи. – Он достал из ящика русский и сирийский паспорта, мобильный телефон, сирийские лиры и американские доллары, авторучку с надписью «70 лет Победы» и посадочный талон на борт турецкого лайнера.
Глава 23
– Вот карта. – Зольде расстелил перед Торобовым зелено-коричневую карту с обозначением оборонительных рубежей. – Здесь на высоте закрепились «башары». – Он ткнул острым пальцем на серо-коричневое пятно, вдоль которого проходила дорога. Торобов догадался, что «башарами» Зольде называет войска Башара Асада. – Эта высота контролирует дорогу на Алеппо, и мы сегодня выбьем оттуда противника. – Он эффектно щелкнул пальцем по карте. – Вот тут женский христианский монастырь, где заперлись двадцать монашек, тучных коров, а «башары» разместили свой наблюдательный пункт. – А здесь, – он провел острым ногтем по зеленому полю карты, – здесь сосредоточились наши силы, будут брать высоту. Моя съемочная группа станет снимать атаку, и эти кадры уже к вечеру наводнят Сеть. Что ж, в дорогу, господин полковник! – насмешливо произнес Зольде, словно собрался устроить представление специально для Торобова.
Они погрузились в два джипа и выехали из города. Курт Зольде вел передний джип, усадив рядом телеоператора, того, что утром фотографировал Торобова, в синей блузе, с золотой серьгой. Торобов сидел на заднем сиденье, стиснутый двумя бородачами. От одного пахло луком, от другого одеколоном. В бок Торобова упирался приклад автомата. Во втором джипе находились два оператора, и охрана. Дорога была пустой, местами в воронках. На обочине пару раз попадались обгорелые фуры. Через полчаса, подъезжая к холмам, Торобов услышал далекий удар пушки, а еще через полчаса раздались отчетливые пулеметные очереди.
Они выехали на передовую, где скопилось подразделение, названное Зольде батальоном. Сотня разношерстных боевиков, вооруженных ручными пулеметами, автоматами и гранатометами, кто сидел, кто лежал на склоне, откуда не видна была кромка соседнего холма, на котором закрепился противник. Командир батальона, увидев Зольде, вскочил и по-военному отдал честь. Он был немолод, с крепким, коричневым от солнца лицом, орлиным носом и осторожными, чуть раскосыми глазами, которые наделяли его боковым зрением. Он был в камуфляже, опоясан капроновым ремнем, на котором висела кобура с пистолетом. На тонком ремешке на груди висел полевой бинокль. У него были мягкие, упругие движения охотника, привыкшего пробираться, затаиваться, терпеливо ждать, наносить удар из-под земли, из потаенной рытвины, из ночной темноты. Что и позволило ему, находясь в военном пекле, под ударами артиллерии и авиации, дожить до седых волос, которые картинно кудрявились из-под пятнистого картуза.
– Что я буду снимать? – начальственно спросил Зольде. – Вам объяснили задачу?
– Задача – атаковать и взять укрепрайон на горе. Но атака в лоб невозможна. Мы несколько раз атаковали и откатывались, неся потери.
– Никто не просил вас атаковать до моего прибытия. Сейчас вы начнете атаку силами всего батальона, а я стану снимать вашу атаку и рукопашную схватку на вершине холма.
– Но я положу под пулеметами весь батальон. Я собрал его в Иордании и лично обучал каждого в течение двух месяцев. Я обещал им, что проведу их по улицам Дамаска и мы сфотографируемся во дворце Башара Асада.
– Фильм, который мы снимаем о героях вашего батальона, нанесет врагу урон в сто раз больший, чем все ваши автоматчики. Фарук Низар рассчитывает, что вы станете главным героем фильма.
– Я боюсь потерять батальон.
– А я боюсь потерять драгоценное время, – оборвал его Зольде и стал карабкаться по склону туда, откуда открывались соседние холмы.
Торобов, вслед за ним и комбатом, добрался до кромки и лег, озираясь.
Впереди открывалась залитая солнцем седловина. Она полого восходила к вершине холма, на котором виднелись брустверы окопов и стояла легкая гарь, быть может от невидимого костра. В стороне, на соседних холмах, виднелся монастырь. Белели постройки, возвышалась колокольня с крестом, который горел на солнце. По седловине, разбросанные, темнели бугорки – недвижные тела тех, кто погиб при недавней атаке. У некоторых отсвечивали автоматы.
– Вы начнете атаку, и я и мои операторы пойдем вместе с вами. Вы продемонстрируете тактику, какой вы обучали своих бойцов. Наш фильм будет учебным пособием, рассказывающим, как надо сражаться за «Исламское государство» и умирать за Аллаха. Его будут показывать в окопах, в домах, в мечетях. Враг, который посмотрит в Интернете наш фильм, поймет, что он обречен. Нам нужна предельная достоверность. Через десять минут начинаем. Солнце благоприятствует съемке.
Они вновь спустились в низину. Комбат окриком поднял бойцов. Те строились, опускали рядом с собой тяжелые пулеметы, звякали гранатометами. У многих за спинами расходились лучами заостренные стрелы гранат.
Комбат расхаживал перед ними, остановился и стал говорить:
– Братья, вас родили разные народы и земли, вас кормили молоком разные матери. Но вы приехали сюда, повинуясь Небу, каждый из вас слышал один и тот же голос – голос Всевышнего. Теперь все мы родные братья, у нас одна мать – наша вера, и один отец – пророк Мухаммед. Сейчас мы пойдем вперед под огнем пулеметов, и не все дойдут до вершины. Тот, кто умрет в начале атаки, первым попадет в рай и будет встречать в раю тех, кто умрет позже. И все шахиды, умершие во время атаки, станут встречать в раю тех, кто останется жить и проживет долгую жизнь. Я всегда был с вами и буду с вами сейчас. Первым пойду в атаку. Дамаск ждет вас, его прекрасные дворцы и мечети, его богатые магазины и красивые женщины. Аллах Акбар! – Он выбросили вверх кулак.
Строй громогласно, пылко, единым дыханием вторил:
– Аллах Акбар!
Операторы шли вдоль строя, вели камерами, приближали их к лицам, молодым, страстно взирающим, побледневшим от предчувствия близкого чуда, боли, взлета в сияющую бесконечность. О ней вещала им лазурь мечетей, синева небес, могучий и любящий голос Творца, Который сотворил цветы и звезды, города и дороги, людей и птиц и требует от каждого лишь смерть в бою, чтобы дивное творение Господа не погибло, не померкло, одарило каждую жизнь несказанным блаженством. Оператор в синей блузе с серьгой в ухе вел камерой от лица к лицу. Камера маленьким стеклянным хоботком впивала с их лиц эту сладостную мечту, как пчела впивает нектар, облетая цветок за цветком.
– За мной! – приказал комбат и стал упруго взбираться по склону, увлекая других. В его руках оказалось знамя, черное полотнище с белоснежной вьющейся надписью: «Нет Бога кроме Аллаха и Мухаммед пророк его!» Другое знамя, поменьше, с той же белой, похожей на виноградную лозу надписью, сжимал молодой боец с тонкой шеей, острым юношеским кадыком и маленькой бородкой на красивом лице.
