Александр Звягинцев - Молчание посвященных
– Вы хотите сказать, что в Пакистане он не мог приобрести привычку к холодным процедурам… Вынужден согласиться с вами, но кто же он, по вашему мнению?
– Он?.. Безусловно, не немец, не француз и не швед, хотя шведы спокойно переносят холодные морские ванны. Он славянин. Скорее всего – русский.
– Русский? – еще больше насторожился Метлоу. – У вас уже были русские пациенты?
– Нет, – уловив настороженность собеседника, улыбнулся Осира, – но после Второй мировой войны я несколько лет провел у них в плену. Не теряя времени даром, я изучал язык, быт, психологию и этнические особенности этого загадочного народа.
– Разве русские отличаются от других народов?
– Каждый народ неповторим, мистер Метлоу… Например, мы, японцы, созерцая природу, обожествляем ее, восхищаемся ею, порой до слез, принимаем каждый ее уголок за картину, вышедшую из-под гениальной кисти Творца. Мы полагаем, что человек недостоин вмешиваться в его творческий замысел.
– Хотите сказать, что японцы смотрят на природу со стороны?
– Да, именно так! – решительно кивнул старый профессор. – Кроме того, мистер Метлоу, японцы неисправимые фаталисты. Мы считаем, что все в нашей жизни предопределено судьбой, потому нет смысла сопротивляться – жизненным невзгодам, землетрясениям, пожарам, цунами, которые регулярно обрушиваются на нас.
– А европейцы?
– Немцы, французы, англичане, американцы – жестокие прагматики. Вы существуете как бы параллельно с природой и используете ее, как, впрочем, все, до чего вы можете дотянуться, в чисто утилитарных целях…
– А русские не таковы? – спросил озадаченный Метлоу.
– Русских, как и японцев, отличает беспримерная терпеливость в жизненных невзгодах и в выпавших на их долю страданиях… Но, в отличие от японцев, они не созерцатели и не фаталисты. Русские обладают даром растворяться в природе, становиться составной и неотъемлемой ее частью. Гроза, ураган, ужасные снега, морозы, дикая мощь и первозданность необжитых мест, которых так много в их стране, совершенно не пугают их. Даже напротив, мощь и экстремальные состояния природы вызывают у них прилив жизненных сил и восторг, схожий с религиозным экстазом.
– Пожалуй, я соглашусь с вами, профессор, – кивнул удивленный Метлоу, не ожидавший от профессора Осиры суждений на тему, волнующую его самого уже много лет. – Я тоже много лет занимаюсь психологией этого народа, но, признаться, мне не приходило в голову посмотреть на русских с такой точки зрения.
Профессор присел на камень и вежливым жестом предложил полковнику место рядом с собой.
– Однажды в плену, мистер Метлоу, я наблюдал картину, поразившую меня, что называется, до слез. На станцию Даурия под Читой пришел эшелон с русскими заключенными. Когда закончилась их выгрузка из теплушек, небо вдруг стало иссиня-черным. Через минуту началась страшная гроза, и буквально стеной обрушился крупный град. Конвоиры прикладами винтовок стали загонять узников назад в теплушки, но те отказывались укрываться в них. Более того, несколько сотен узников стали срывать с себя всю одежду. Не обращая внимания на удары прикладами и на кровавые отметины, оставляемые градом на их обнаженных телах, они, к нашему удивлению, внезапно пустились в какую-то странную восторженную пляску, все убыстряя ее и доводя себя до полного экстаза. То был танец единения – друг с другом, с небом, с громом, с молниями, с градом. Конвоиры растерялись, но скоро и они стали срывать с себя одежду и присоединяться к пляшущим узникам. Под секущим до крови градом узники кружились в одной бешеной пляске со своими мучителями, как с родными братьями. Сквозь шум града до наших теплушек доносились разбойничьи выкрики пляшущих и буйный свист. Когда град закончился и черная туча уползла в монгольские степи, у заключенных и конвоиров были одинаково просветленные лица, как у людей, переживших глубочайший коллективный катарсис… Могу заверить вас, мистер Метлоу, что увиденное на станции Даурия многим моим товарищам по несчастью помогло выдержать все тяготы плена.
– Интересное наблюдение, – отозвался пораженный этим рассказом Метлоу. – Похоже, у русских коллективизм и стремление к единению с природой – устойчивые стереотипы национального поведения.
– Именно так, сэр!.. Я наблюдал сходные черты в поведении людей всех социальных групп. Но, к сожалению, в общении с природой русские очень расточительны и порой наносят ей глубокие раны…
Метлоу вгляделся в морской простор, в котором среди резвящихся дельфинов то показывалась, то пропадала голова пловца, и засмеялся:
– В подтверждение ваших наблюдений, Осира-сан, ваш пациент демонстрирует нам свое единение с морской стихией и ее обитателями. Сейчас Америка помешана на теории реинкарнации – может, Джон в прошлой своей жизни был русским? – не без иронии спросил он.
Осира улыбнулся одними глазами.
– Рождают характер, но не тело, – заметил он. – Вопрос его национальной принадлежности, сэр, интересует меня исключительно в целях определения методики лечения и… и безопасности пациента. До всего остального старому бродячему самураю нет дела.
– Его безопасности что-то угрожает? – насторожился Метлоу.
– Не могу сказать определенно, мистер Метлоу, но с некоторых пор доктор Юсуф стал привозить к нему в монастырь подозрительных арабов.
– Что показалось вам в них подозрительным?
– Глаза, – ответил Осира. – Блеск их глаз. Это не тот блеск, что бывает в глазах фанатиков-мусульман или не менее фанатичных иезуитов… Похоже, они принадлежат к какой-то мистической секте, которых пруд пруди у нас на Востоке. Возможно, старый Осира ошибается, однако, опасаясь, что змея рано или поздно выползет из своей шкуры, я отказал Юсуфу в праве пользовать методами европейской медицины пациентов моей клиники и запретил ему появляться в монастыре. Но, кажется, он не сильно огорчился этим.
Подозрения Осиры к доктору Юсуфу Метлоу отнес к извечной неприязни между адептами разных направлений медицины.
– О'кей, уважаемый Осира-сан, – почтительно поклонился он. – Я наведу справки об этих арабах.
– Но больше, чем арабы, мистер Метлоу, меня обеспокоили русские…
– Джона навещали русские?
– Похоже на то, – кивнул старик. – Но под видом богатых туристов из Австрии. Несмотря на запрет старшего монаха, они сфотографировали Джона. Пытались даже получить у него автограф и интересовались, не знаком ли он с неким русским по фамилии Сарматов.
– Что им ответил Джон? – напрягся Метлоу. Осира, уловив в голосе Метлоу тревогу, поспешил его успокоить.
– Ответил, что он англичанин Джон Ли Карпентер, родившийся в Пакистане, а человека по фамилии Сарматов не помнит.
– На каком языке они разговаривали?
– Начали они по-немецки, но Джон ответил, что не понимает их. Дальше разговор шел на английском.
– Почему вы решили, что они русские?
– Когда они покинули монастырь, Ямасита, – Осира кивнул на скучающего за рулем монаха, – старший монах монастыря и верный спутник в моих скитаниях, послал за ними двух монахов. Не находите ли странным, мистер Метлоу, что австрийские туристы вскоре заговорили по-русски и завершили свой путь у дверей русской торговой миссии в Гонконге?
– Нахожу, – согласился тот. – И думаю, уважаемый Осира-сан, мне придется несколько задержаться на территории, временно опекаемой английской короной.
Осира-сан, вновь улыбнувшись одними глазами, процитировал поэта семнадцатого века Басё:
Там, куда улетает
Крик предрассветной кукушки,
Что там? – Далекий остров.
– Вы правы, стоит узнать, куда улетает крик предрассветной кукушки, дорогой профессор, – согласился Метлоу. – Однако ваше мнение: вернется ли память к Джону прежде, чем он попадет на свой «далекий остров»?
Японец развел руками:
– Фрагменты прошлого, которые все чаще исторгает его память, стали более устойчивы, хотя еще далеки от того, чтобы из их мозаики составить какой-либо рисунок прошлой жизни. Но старый Осира надеется. И торопит события, что отнюдь не в его правилах…
– Что вас вынуждает к этому?
Осира опять процитировал поэта Басё:
Лист летит на лист,
Все осыпались, и дождь
Хлещет по дождю.
– Возраст? – догадался Метлоу. Поколебавшись, он достал из кейса запечатанный конверт: – Здесь некоторая информация о вашем пациенте. Можете воспользоваться ею для уточнения методики лечения, а Джону сообщить только то, что сочтете возможным.
– Информация о прошлой жизни может вызвать у пациента стресс, который навсегда похоронит слабые надежды на возврат памяти, – вздохнул Осира.
– Вероятно, вы правы, – вынужден был согласиться Метлоу.
– Хотя сведения могут все же пригодиться, – подумав, нерешительно произнес старик. – Но только в случае…
– В каком случае?
– В случае неожиданного наступления последнего земного дня, отпущенного Творцом старому Осире.
