Сергей Анохин - Самки
– Это ты о себе?
– Нет, о Перстне. Мы с ним в свое время очень близко сошлись. Очень колоритен.
– Расскажи, – попросила Леся.
– А давай поедем ко мне. Посидим, винца выпьем, я тебе и расскажу, – предложил он и неожиданно добавил: – А утром я тебя отвезу на работу.
Сказал и замер.
* * *
С дня рождения он ушел с Настей, уже зная, что сегодня не останется с ней, а отправится искать Лесю. Найдет ее во что бы то ни стало и – именно как сейчас – пойдет гулять по спящей Москве.
А Анастасия никуда не денется. В этом он был твердо уверен.
Два года близости убедили в том, что она прикована к нему прочной стальной цепью, которую может порвать только он сам. А зачем рвать? Теперь, когда он не сомневается в ее любви, теперь, когда он может получать не только потрясающее физическое наслаждение, но и душевное отдохновение с другой девушкой? Зачем от этого отказываться?
Да, он по-прежнему нестерпимо хочет Настю. Стоит только остаться с ней наедине, увидеть, как она привычным жестом откидывает назад голову и золотые пряди водопадом струятся по прямой стройной спине, и все… Крышу сносит напрочь. Враз уносятся куда-то все мысли, нормальные человеческие чувства, остается только желание – взять ее поскорее, затащить в постель или даже просто завалить куда угодно и трахать, трахать, трахать… А потом чуть не грызть зубами батарею от презрения и ненависти к себе, к своей слабости, безволию, неспособности сдержать животный инстинкт.
Больше в ней не было ничего: эгоистичная, пустая, жестокая. Ее не интересовало ничего, что не связано лично с ней. А в то, что интересовало, она вцеплялась мертвой хваткой, использовала, выжимала до конца и выбрасывала, не задумываясь. Даже и Стерхова любила только для себя. Ее не заботило, что чувствует он, о чем думает или мечтает, чего хочет. Важно было лишь то, что он дает ей. Наверно, поэтому и не замечала, что никакой любви давно нет, что и он всего лишь получает физическое удовлетворение, расплачиваясь за это кратковременными приступами самобичевания и постоянными, но уже не столь обременительными, как раньше, денежными вливаниями в ее бездонный карман.
А Леся – совсем другая. Ученый понял это с первого же взгляда. Она может дать иные радости. Сочувствие, понимание, покой. Он был уверен в этом.
* * *
Лесю вызвались провожать Антон и Джон. И она согласилась. Во-первых, потому что уж больно не похожи были эти ребята на всех ее знакомых, с ними было – интересно? необычно? непривычно? – ну, в общем, совсем не так, как с высокоумными сокурсниками-интеллектуалами или серьезными деловыми клиентами. Во-вторых, она надеялась еще раз встретить Михаила и, в-третьих, что уж греха таить, она никогда не пользовалась среди мужчин таким «бешеным» успехом, это льстило.
Сначала было очень легко и радостно. Они долго катались по городу – непьющий Беседа снова сел за руль – читал стихи, рассказывал смешные байки про их боевые подвиги, а под конец, краснея (насколько вообще может покраснеть бурят), порывшись в бардачке, нашел, как и обещал, зачитанную до дыр книжечку Нимбуева, что-то отметил в ней красным стикером и протянул Лесе. Позднее, листая ее, она нашла обведенное стихотворение, посвященное некой Л. А.
Ты трепетные пальцы протянула, как знойные южанки на гравюрах протягивают гроздья винограда.
О, сладостные пальцы музыкантки, которые целую, словно пью!
Вы десять струн лесного родника, вы десять тонкокожих виноградин, чья нежная просвечивает мякоть на солнечном свету, а в ней темнеют, как водоросли, стебли костяные…
Л. А. были и ее инициалы – Леся Арсеньевна, а руками своими она и правда очень гордилась. Собственно, считала даже, что они – самое красивое, что в ней есть.
Но вот под насмешливое напутствие Антона Джон укатил, и они остались вдвоем. И все стало совсем иначе. Для начала Рожкин преподнес ей неприлично огромную охапку ярко-красных роз, снова повез в какой-то дорогущий ночной ресторан, где на протяжении часа рассказывал о том, как его никто не понимает, как он одинок, какая стерва жена, а под конец, как в дешевом водевиле, предложил совместную поездку в Сочи…
Оставив нахмуренного Рожкина допивать остатки «Вдовы Клико», она выскочила из ресторана и почти бегом пронеслась по Сретенскому бульвару – к счастью, дом был почти рядом. Мельком взглянув на прочно обосновавшегося на голове бронзовой Крупской голубя, она повернула налево и… столкнулась с Михаилом.
Это было первое свидание. И он сразу пригласил ее к себе. Как-то это очень смахивало на… хм…
Она решительно кивнула.
Ученый сомлел. Он твердо был уверен, что такое предложение она слышит впервые, и точно знал, что не просто хочет с ней переспать, а ждет чего-то гораздо большего, вроде того, что наконец-то соединятся две половинки единого целого. Он знал, что так будет, но боялся верить, и вот… Она поняла! Она чувствовала то же самое…
Прямо на лестнице он подхватил ее на руки и как единственную, долгожданную, суженую-пересуженую внес в квартиру. Прямо в прихожей они вцепились друг в друга, как два оголодавших за долгую суровую зиму волка. Оттуда, не расцепляясь ни на мгновение, переместились в ванную, далее – в комнату.
Наконец, сияющая улыбкой Леся с полотенцем на голове уселась на широкой постели, скрестив ноги по-турецки. Влажная темная прядь выбилась из-под махровой чалмы, капли стекали с нее на маленькую грудь, поблескивая, как звездочки, при каждом движении. Расслабленный и умиротворенный Ученый развалился рядом, закинув руки за голову, искоса разглядывал девушку. На животе у него покоилась тарелка с чипсами, возле кровати выстроилась батарея пивных бутылок.
И как это здорово, что рядом Леся, счастливо вздохнул он. Вон, стоит руку протянуть, и уже коснешься тощей теплой коленки.
– Так каков же он теперь, этот Перстень? – спросила Леся.
20 августа 2007 года
Михаил Волков – Перстень
Перстень, хорошо известный под этой кличкой среди узкого круга близких и не очень близких, но компетентных людей, в более широких, но менее осведомленных массах именовался Михаилом Николаевичем Волковым и прославился в столице как уважаемый предприниматель, меценат и осторожный, но влиятельный политик городского масштаба.
Его офис занимал целый этаж гостиницы. Ученый был здесь впервые и с интересом разглядывал кабинет хозяина, отличавшийся от остальных помещений не только размерами, но и настоящим, непоказным английским аристократизмом. Большой книжный шкаф, такие же кресла с прямыми спинками и ажурным орнаментом. Такие же напольные часы, письменный и журнальный столы, бюро и секретер. «Чиппендейл», – автоматически отметил Ученый.
Из общего пространства огромного кабинета как бы вычленялась ниша для гостей. Именно гостей: Михаил точно знал, что деловые переговоры Перстень предпочитал вести в расслабляющей – не его, а партнеров – обстановке одного из своих многочисленных шикарных ресторанов.
Сейчас он расположился в вальяжном белом кресле и с увлечением слушал сидящего напротив на непомерной ширины диване моложавого и подтянутого батюшку. На изящном журнальном столике были навалены какие-то чертежи. Их суетливо собирал, постоянно роняя на роскошный восточный ковер, всклокоченный молодой человек в непонятного вида головном уборе – то ли затертой предыдущими хозяевами до блеска допотопной фетровой шляпе, то ли хасидском кашкете.
Перстень кивнул Ученому:
– Обожди, сейчас закончу.
20 августа 1998 года
Михаил Стерхов – Ученый
–…Теперь очень важно провести второй этап, а именно: разобраться со структурными проблемами, которые явились причиной кризиса.
– Что имеет в виду господин Сорос под структурными проблемами?
– Я имею в виду то, что в России очень большая часть сделок осуществляется в бартерной, а не денежной форме. Поэтому предприятия, которые совершают сделки бартерным способом, не показывают никакой прибыли, с которой нельзя собирать налоги, в то время как прибыль уходит в дочерние предприятия…
Ученый выключил радио. Сорос говорил, как всегда, умно и интересно. Особенно про бартер, но что ему от этого разговора? Да, вероятно, так и нужно было. И 17 августа 1998 года стало началом конца постсоветской эпохи, теперь время нормальной рыночной экономики. Не будет больше спекуляций с МММ и ГКО, начнется реальное производство, жизнь по средствам… Хорошо все это и правильно, только как эту жизнь начинать ему, Михаилу Стерхову?
Он остановил машину возле лотка с газетами, вышел, купил «Известия». Поискал Соколова, нашел.
Ну, что тут… Все то же: «…Свирепая антикризисная программа никому не сулит большой радости, но для страны в целом – это крайне противная, но не смертельная процедура, сродни с пребыванием в зубоврачебном кресле, для представителей же виртуального бизнеса – это смертельный приговор…»
