Сергей Анохин - Самки
Бригада Перстня начала с охраны новоучреждавшихся кооперативов. Несколько удачных терок принесли приличные премиальные. Деньги были вложены в оружие, закрутившееся между Россией, Абхазией и Таджикистаном. Новые деньги пошли в сигареты и водку, прокрутились, многократно воспроизвели себя и ураганом вошли в строительный сектор, дав на выходе несколько автоцентров и сопутствующих цехов.
«Золото должно расти и давить», – раз и навсегда припечатал О'Генри. И оно разрослось – в казино и ночные клубы, рестораны и автосервисы. Никто уже не считал процентов, как и трупов, которых эти проценты стоили. Три четверти этих трупов легли со стороны «синих», с зоновскими наколками, взбеленившихся от наглости очередного молодого волка, но вынужденных отъехать. На этом участке фронта войну выиграла братва. Дармоедам пришлось кормиться в другом месте. Одно из подразделений Перстня держалось узкой специализации на автоугонах и даже после общей легализации не торопилось выходить на свет. Перстень и не настаивал – парни и так вполне оправдывали себя. Напрягало лишь одно – служба внутреннего контроля регулярно информировала: один из ребят контактирует с ворами. Может, просто трет за жизнь. Но может, и что-то поглубже. Вряд ли это была случайность – Антона Рожкина по красной социальной памяти тянуло к тем, кто лучше своих был способен его понять.
20 августа 1997 года
Леся Стерхова
– А каков же он теперь, твой Перстень? – спросила Леся.
Она зябко поежилась, энергично потерла руками плечи.
Был предрассветный хмурый час, когда все вокруг кажется серым, тонущим в вязком непроницаемом киселе, поднимавшемся от воды и заполнившем все улицы и переулки вдоль набережной Москвы-реки.
Все уже было сказано-пересказано. Собственно, о себе Ученый почти не говорил, а Лесина история была тривиальной и для других, вероятно, очень скучной. Только что закончила институт Сурикова, искусствовед. Абсолютно не приспособлена к жизни, тем более с такой профессией. Работы найти по специальности, разумеется, не смогла. Папа с мамой, конечно, обыкновенные московские интеллигенты, без наворотов, инженер и учительница, просто классика какая-то. Даже удивительно, что дочка без блата поступила. Хотя нет, не удивительно. В то сумасшедшее время про высшее образование вообще мало кто вспоминал, все в торговлю ринулись. Или в политику.
– Да как же вы жили-то все это время? И сейчас.
– Да как все. Ты думаешь, что таких вот, как ты со своими приятелями, больше?
– Каких «таких»? Кто мы, по-твоему, а?
– А ты кем считаешь?
– Наиболее продвинутым, динамичным и жизнеспособным социальным объединением новой России. Если хочешь, новгородские ушкуйники. Да, у нас собственные этические установки, то есть «понятия». Наши бизнес-корпорации – единственная сила, адекватно противостоящая бюрократизму и олигархии.
Леся остановилась, порылась в сумке, извлекла мятую пачку сигарет, быстро прикурила и заметила:
– Сказано, конечно, красиво, может, даже и правильно, но вовсе не уверена, что твоя «корпорация» защитит меня от какого-нибудь бюрократа. Я уж про олигарха, польстившегося, скажем, на родительскую квартиру, не говорю… Не тот круг, у вас только свои.
– Значит, таким как ты и твои родители, тоже надо создавать ячейки настоящего гражданского общества…
– То есть в преддверии будущих обид начинать срочно формировать собственную банду? Из кого? У меня по большей части друзья-приятели очень мирных гражданских профессий – учителя, библиотекари и всякая прочая «вшивая интеллигенция». Письмо в защиту они, конечно, грамотно напишут, но вот чтоб так запросто, на завтрак… Но, положим, я даже сыщу подходящих людей. И что? Чем их занять в свободное от защиты моих интересов время? И мало что занять – их же еще и содержать на что-то нужно. Если я такими средствами не располагаю, значит, они, уже организованные в некое сообщество, начнут зарабатывать сами. Причем догадываюсь чем.
Она лукаво посмотрела. Он кивнул:
– Начнут. Как всегда и бывало. И эти корпорации…
– Да что это за слово вообще?!
– Ладно, сообщества…
– Организованные преступные…
– Не суть. Суть, что именно они всегда делали в России движуху. Власть, как правило, мешала, а сообщества двигали.
– Какие? Какие сообщества?
– Разные. Например, ватаги Дикого поля. Или шайки беглых каторжников.
– Так, понятно. Больше никто, надо думать?
Михаил разгорячился:
– Нет, не надо так думать! Еще казачьи круги. Еще старообрядческие общины. Крестьянские кооперативы…
– Камзолы шили?
– Чаще масло сбывали. Еще рабочие союзы на гвоздильных заводах и интеллигентские кружки инженеров…
– Ах, Россия, которую мы потеряли… До Земских соборов когда дойдем? Самое, что сейчас нужно по нынешнему времени.
– Земские соборы пропустим. А вот советских цеховиков я бы вспомнил. А от них к нам – прямой и единственный шаг…
– Очень хорошо себе представляю: по городам и весям рыщут ватаги братвы под заветами совковых цехов женского белья и атаманов Дикого поля. Ну-ка, где тут не по-нашему? Ща как восстановим справедливость! Мало не покажется!..
Она растопырила пальцы и приняла причудливую боевую стойку. Ученый хихикнул:
– Да, наши крыши – вещь на любителя. Не от хорошей жизни завелись. А теперь прикинь: у них менты-ФСБ-ГУО-ФСО, вся жадная кодла в погонах, а у нас девочки-секретарши и мальчики-менеджеры в очках. Типа, правда безоружной свободы против алчности, лжи и зла. Ах, красиво… Долго бы продержалась?
– А так еще красивее. Хочешь одолеть Саурона, стань им сам…
– Проще сказать: против лома нет приема. Только этого еще никто не отменял. Вот и отработали свой лом. Он свое дело делает. Но не только в этом дело. Есть и самое главное…
– Так-так…
– Именно мы… -…Которые с цехов и Дикого поля… -…Создали в России то, чего сейчас ищут и найти не могут всякие великие умы.
– Да? И что же это такое?
– То самое, что в умных книжках называют – гражданское общество. Такое, которое умеет развиваться само, без кремлевского подгона кнутом. Развиваться, делать дело. И, кстати, защищаться. Так что наши конторы – с охранками вместе – считай, гарант российской свободы.
– Еще добавь – демократии.
– Во-первых, это не одно и то же. Ну ладно, упростим. Так вот, демократия чем-то держится, только если ее подпирает масса. А массе этой нужна свобода. То есть опять же возможность делать дело. Для себя и своих. Возможность идти вперед и вверх. В тех же умных книжках это называют социальной мобильностью.
– Брось ты. Читала я все это. Правда, не в умных книжках, а в глупых газетках.
– Не суть. Суть, что таких людей не надо звать на защиту демократии. Они защитят – и уже защитили – ее сами, как нужную им вещь. И эти люди – снова мы…
– Ну, это-то понятно…
– Хорошо, что понятно. Да, мы – новый бизнес. Не олигархи из комсомола и Госплана, а конторы, закрученные пять – семь лет назад.
– Знаешь, я, кажется, тебя поняла. Легко моему папе в тиши домашнего кабинета после работы сидеть и рассуждать о том, что не ценят его творческие потуги в теории свободного предпринимательства… Он, знаешь ли, в Моссовет даже избирался когда-то. Теперь только об этом и вспоминает. А вот как насчет того, чтоб эту замечательную теорию самому в жизнь воплотить, – шиш. Типа, он интеллектуальная элита, ему невместно такими делами заниматься. Зато долго и занудно будет рассказывать о том, как задушили его творческий порыв проклятые бюрократы-консерваторы, недобитые коммунисты и прочие всякие правые. А вот ты, получается, его же свободу и защищаешь. Так?
– Ну, в общем-то, да.
– И все челноки, ларечники – это ж им нужна новая Россия? Только ведь они про демократию и свободу не очень-то, по-моему, думают.
– А они вообще о ней не думают и, по сути своей, – правые.
– Почему?
– Ну как бы тебе объяснить… Вот знаю я одного «новейшего правого». По СССР не тоскует нисколько, даже на расстоянии, – жил в нем и хорошо помнит. Коммунистов раньше яро ненавидел, теперь просто презирает. Всех, кроме Берии, – тот, говорит, деловой человек был. Свободу очень ценит – особенно свободу делать дело. Сбиться в стаю с такими же, как сам, и делать.
– А что, обязательно для дела в стаю сбиваться?
– По-другому толком не получится. А так – дело его, как говорится, живет и побеждает. Поэтому и на политику времени мало, хотя вот предложили ему депутатом стать, не отказался. И поверь, будет хорошим депутатом.
– Как тут не верить…
– Так вот он именно правый: «Помни, как дед учил… Что заработал – твое, хочешь больше – возьми, если можешь… Стой за корешей – себе поможешь». И из России никогда не уедет, хотя забугорную жизнь видел во всей красе. И к нынешней власти у него масса вопросов. Но он знает, как их решать без революции. Потому что на его памяти революция уже победила в начале девяностых. И он сам в ней участвовал. И победил вместе с ней.
