Эльмира Нетесова - Колымский призрак
— Зоны, одни зоны, за запреткой.
— Не бреши, для зон трассу не стали бы прокладывать. Хороши бы были и с летниками. Трасса будет и после них работать на людей. На Магадан и полярников. На всех колымчан. И города тут построят, и поселки. С магазинами и банями. И даже с водопроводами.
— С лягавыми, — вставил кто-то из фартовых.
— А им тут нехрен делать будет.
— Однако в Магадане они есть, — вставил седой мужик из барака Килы.
— Да черт с ними! Я вот думаю, что неужели когда-нибудь в этих местах поселится свободный человек? — спросил один из новичков.
— Конечно, поселятся. Спецпереселенцы…
— Да ну-ка вас к хренам! Вон Магадан заселили. На Чукотке живут. Не переселенцы, не все зэки, из бывших. Нормальные люди, — возразил охранник.
— А мы ненормальные? Да я, до заключения, знаешь, кем работал? Ты б за счастье счел пыль на моем столе вылизать! А теперь говоришь, что мы — ненормальные! Пацан ты еще, зелень! — вспыхнул один из интеллигентов.
— Не знаю, кем ты был, знаю, кто ты есть. Кем был уже не станешь. Коль попал в шкуру зэка — клеймо на всю жизнь на тебе останется. До смерти.
— Брешешь. Вон скольких реабилитировали, — не выдержал Аслан.
— Ну и что? Кто об этой реабилитации узнает? Десяток. А вот о том, что на Колыме был — тысячи. И помниться это будет годами. Реабилитация — утеха для дураков. Простили за все, в чем не был виноват. А что дальше? Годы вспять не поворотишь, — встрял один из фартовых.
— В Магадане первое начальство, самое большое, из бывших зэков, — вставил охранник и продолжил: — Когда-то они город строили…
— Может, и ты, Кила, станешь у нас бугром, когда город построят? — спросил фальшивомонетчик.
— Иди к чертям! У меня через год — звонок. А город годами строится. Не хочу должность ждать на Колыме. Лучше дворником, но свободным, — ответил бригадир.
— Аслана мы в исполком возьмем. Он у нас правду будет устанавливать, — хохотнул кто-то из новичков.
— Я не зарекаюсь ни от чего. Кто знает, как оно сложится на воле? Хотя и не хочется здесь… Память замучает, — ответил Аслан.
— Бывшие зэки, что в Магадане остались, прошлого не стыдятся. После них — город остался.
— А после нас — трасса. Она и после нас, каждым километром, да что там, всяким метром о нас живьем напомнит, — тихо сказал интеллигент.
— На хрен память. Я жить хочу.
— Города здесь будут. Может, и не совсем города, поселки. Без них тут нельзя. Дело не в памяти о нас. Но эта трасса — начало жизни. Она и определит нужность заселения этих мест. А отчаянные найдутся. Поселятся, обживут этот край. Заарканят северное сияние вместо солнца на зиму, а энергию пурги превратят в тепло. Ведь холодно здесь от необжитости. А когда пойдут здесь табуны оленей, загудят самолеты, закричат поезда
— отступит холод. И как знать, может здесь, на этом месте, будет кататься с горок ребятня. Не зная о палаточном нашем поселении. И может, назовут свой город, не мудрствуя, Палатка. Ведь это здорово, сберечь память о первых, кто проложил трассу. Это неважно, что первыми были зэки. Мы жили для них — завтрашних. Им будет легче, — сказал пожилой мужчина из идейных, которого после Афиногена назначили люди у себя старшим.
Притихли зэки, поверили в сказанное. Заслушались. Не хотелось спорить. А вдруг и вправду так случится? Заглянуть бы в карты этой местности лет через десять. Может, и сыщут это негромкое название? Может, вспомнит кто-нибудь о них — сегодняшних.
— Ребята, в ружье! — раздалось внезапное. И побледневший охранник сказал: — Насильники сбежали. Все! Ни одного нет. Спали у костра. С ними салага остался. Задремал. Мы к вам пришли. Они того пацана убили. Винтовку взяли с собой. И убежали. Воспользовались, гады. Спящего… Хоть бы его, первогодка, пощадили, козлы, — срывался голос охранника.
— Будь я свободным! Своими руками задавил бы! — вырвалось у Килы.
Охрана затопала по каменистым спускам, грохоча сапогами по уснувшим скалам.
— Поймают ли? — вздохнул старик педераст.
— Не сами, так собака нагонит, — ответил часовой.
— С винтовкой собака не страшна, — возразил Аслан.
— Собака лишь голос подаст. Направление покажет.
— Беглецы вооружены. Убить могут кого-то из ребят, — встрял педераст.
— Может, повезет, — поежился охранник, вслушиваясь, вглядываясь в темноту.
Многие зэки спали у костра, пригревшись к плечам, к бокам друг друга. Они ничего не знали о случившемся. Уснули под разговор. Короткий лай овчарки, выстрел, разнесшийся громким эхом в ущелье, разбудили некоторых. Узнав в чем дело, материли беглецов:
— Теперь из-за них нагонят охраны без счету. И пайки урежут, чтоб жир не заводился в заднице, для побегов сил не оставалось бы.
В ущелье прогремел еще один выстрел. Послышался чей-то вскрик. Охранники дыхание затаили. Кого настигла пуля? Беглеца иль своего? Чья жизнь оборвалась?
— Ну, теперь их точно в расход пустят. За охранника и побег… Не отвертятся. Хана козлам. А уж я-то думал, пустим их зимой в огул, когда трассу пурга переметет и делать будет нечего, — смеялся широколицый, скуластый зэк, которого в бригаде Килы не любили за грязные, сальные шутки.
— Их размажут, а тебе что до того? Чего радуешься? Пусть и козлы. Они нам свои, зэки. Хоть и дерьмо. Пусть бы слиняли. Чего охрану жалеть? Они нам не мама родная. Прикажи таким, они нас всех одной очередью скосят. Не пощадят. Никого из нас, — прервал фартовый.
Еще один выстрел разорвал ночь. Вспышка сверкнула далеко за рекой.
— Поймали уже кого-то, — обронил один из интеллигентов.
— Вряд ли. Если б так — привели…
— Никого не приведут. Перестреляют всех троих, как куропаток на болоте, и крышка. Кому надо возиться с ними?
В это время из темноты послышался топот возвращавшихся охранников.
Беглецов они не вели.
— Ушли? — спросил охранник, сидевший у костра.
— На тот свет, — ответил хмуро старший, поглаживая овчарку. Собака легла у костра, тяжело дыша.
— Отстреливались?
— Да. Руку пробили Карташову. Если б не собака — плохо пришлось бы. Она одного на себя взяла. Чисто сработала.
— А где они? Беглецы? — спросил охранник.
— Там, внизу, все трое. Теперь не уйдут. Завтра в зону надо сообщить, пусть родным напишут.
Охранники тихо переговаривались, кутаясь в шинели, подживляли пламя костра. Спать им расхотелось. А зэки видели уже десятый сон.
Не спал лишь Аслан. Доняли, извели человека ноги. Разламывающая боль прогнала сон. Он лежал, стиснув зубы, боясь пошевелиться, потому что, плотно прижавшись спиной к боку, спал Кила.
Аслан невольно услышал разговор охранников, узнал подробности погони.
Уверенные в том, что все зэка уснули, охранники разговаривали громко, не таясь:
— Зачем всех троих убили, ведь вооружен-то был один? Его бы пристрелили, а тех — в зону к Упрямцеву. Пусть бы сам кумекал, как с ними развязаться. А то теперь скажет, что конвоировать не хотели, — говорил охранник, остававшийся у костра.
— Ты, Валерка, как с Луны свалился. Сам бы побегал за ними по горам, тогда бы и болтал. Храбрец нашелся. Эти невооруженные так камнями нас гладили, что небо с овчинку казалось. Старшему — по макушке. Чуть встал. Мне — по плечу. Олегу — в лицо. Вся морда синяя. Собаке — по спине. Та взвыла и не могла бежать. А без собаки ночью каково? Они за выступы, в расщелины прятались, а мы — на открытом месте. Как вши на лбу. Так что при оказании сопротивления, после предупреждения о применении оружия. Все — по уставу. Хорошо, что далеко уйти не успели. Ведь они могли и на других участках трассы на охрану напасть. Чтобы оружие добыть и харчи.
— Как же с Семушкиным теперь будем? В зону надо везти. Хоронить. Жаль его. Говорил, что невеста есть. А из родни — одна мать…
— Знаю. Но ведь и я, и ты на его месте могли оказаться. Не повезло ему. В таких войсках служим. Я вот тоже мечтал в Морфлот. Да ростом не вышел, не взяли. Сказали — баранов не берем. С твоим ростом и весом в Морфлоте делать нечего.
— А за меня батя просил военкома, чтоб в погранвойска направили. Обещали. Да не вышло. Теперь вот охраняю всякую шваль. Перестрелял бы всех до единого. Глаза бы мои их не видели.
— Не быкуй. Не все такие, — перебил Валерий.
— У нас ни за что не посадят. Я не верю, что средь них есть невиновные. Ты на их рыла глянь. Хуже зверей. Таких на свободу без конвоя нельзя. Даже к собаке без намордника подпустить боязно, ну овчарка, они ее сожрут, с костями вместе. О людях и говорить не надо. Ты б видел, как тот, что стрелял в Карташова, по горам скакал. Собака не могла догнать. А на трассе дохлой мухой прикидывался. Геморройным. А тут что козел. С третьей попытки его уложили. Так когда к нему подошли, он еще живой был, руками шевелить не мог, так мне в рожу, гад, плюнул. Легавым назвал.
— А те двое? Их ты снял?
