Андрей Воронин - Я вернусь...
Зимин поморщился, запустил двигатель и на время выбросил из головы мысль о деньгах. Будет день – будет и пища. Когда нужда подопрет по-настоящему, деньги найдутся – в этом Зимин не сомневался.
Заляпанное грязью лобовое стекло уже успело запорошить свежим снежком. Зимин врубил "дворники", и они с шорохом и стуком заходили из стороны в сторону, сметая снег, размазывая по стеклу грязь и постепенно открывая взгляду Зимина контуры окружающего мира. Когда стрела Кутузовского проспекта проявилась окончательно, обретя контрастность и объем, Зимин включил передачу и тронул машину с места.
По дороге он опять считал дни. Вторник, то есть сегодня, вылетает. Что остается? Среда, четверг и большая часть пятницы... Времени вполне достаточно. На синтез вещества нужно часов шесть-семь, только и всего. Срок годности практически неограничен, так что синтезировать его можно хоть завтра. Черт, как надоело каждый раз возиться с синтезом! Сделать бы сразу приличный запас, все равно ведь рано или поздно понадобится... Но нельзя, нельзя! Рискованно это, да и дорого. Да ладно, дороговизна – ерунда, не нищий все-таки, а вот рисковать Зимин просто не имел права. Уж очень специфическое было вещество, найдут – мало не покажется...
Спохватившись, он повернул направо, сделал приличный крюк и вскоре уже остановил машину на тихой, застроенной пятиэтажными панельными домами улице. Темно-синяя "вольво" с громким шорохом въехала в глубокий, перемолотый колесами, грязно-коричневый снег обочины и остановилась рядом с расположенным на первом этаже одного из домов продовольственным магазином. На противоположной стороне улицы виднелась неброская вывеска: "Аудио, видео, CD, CD-ROM". Под вывеской располагалась стеклянная дверь; сквозь грязноватое стекло виднелась выкрашенная бледно-голубой, местами облупившейся краской раздвижная железная решетка. Сейчас решетка была задвинута и заперта на большой висячий замок, который тоже был отлично виден Зимину через стекло. Магазин не работал по случаю праздника, чего и следовало ожидать. Первое января, будь оно проклято!
Зимин выбрался из машины, прихватив с собой плоский матерчатый портфель, и сразу же по щиколотку погрузился в рассыпчатое снежное месиво, Заперев центральный замок, он дисциплинированно посмотрел сначала налево, потом направо. Улица была пуста, если не считать буксовавшего метрах в пятидесяти такси. Зимин пересек ее по диагонали и постучал в запертую дверь видеосалона.
Стучать пришлось довольно долго, но в конце концов по ту сторону решетки возникло широкое бледное крючконосое лицо, вгляделось в посетителя и кивнуло. Звякнул замок, решетка поехала в стороны, собравшись гармошкой по бокам дверного проема, стеклянная дверь приоткрылась, и Зимин вошел.
Впустивший его человек запер за ним дверь и с лязгом задвинул стальную гармошку. Был он не выше метра шестидесяти, но коренаст и плотен. Широкий и длинный, впору рослому здоровому мужчине, слегка заплывший жирком торс неуклюже сидел на коротких кривоватых ногах; голова была крупная, с выпуклым облысевшим лбом, черными глазами навыкате и длинными, собранными в конский хвост волосами. Брови у хозяина видеосалона были густые, кустистые, щеки и верхняя губа отливали синевой, как это всегда бывает у жгучих брюнетов после даже самого тщательного бритья, и вообще, хозяин заведения напоминал больше всего обритого волшебника Черномора, разве что горба на спине не хватало.
– Привет, Мишель, – поздоровался с ним Зимин. – Что это тебе в праздник дома не сидится?
– Работы много, – спокойно ответил на этот праздный вопрос хозяин салона. – А дома что? Телевизор? Вот уж чем меня не удивишь, так это телевизором. И потом, я знал, что ты придешь.
– Ну да, ну да, – поспешно сказал Зимин, которого обстоятельность Мишеля в речах и поступках неизменно вгоняла в глухую тоску. – Как и договорились. Как наши дела?
– Неплохо, – меланхолично сообщил Мишель и, порывшись в карманах своей потертой джинсовой куртки, извлек оттуда плотно перетянутый аптекарской резинкой увесистый цилиндрик, свернутый из знакомых серо-зеленых купюр. – Держи, это твоя доля за прошлую неделю. Послушай, где ты берешь эти записи? Любопытные такие записи...
– Миша, – строго сказал Зимин, останавливаясь на полпути к перегородке, которая отделяла помещение для посетителей от собственно студии, где хозяин колдовал над записями, – мы же договорились. Я приношу товар, ты его толкаешь и отдаешь мне деньги. Я не спрашиваю, кому ты продаешь кассеты, сколько делаешь копий и сколько накручиваешь сверху, а ты, в свою очередь, не задаешь скользких вопросов: откуда, кто, где... Может быть, тебе и номер моего банковского счета назвать?
– Да успокойся, – сказал хозяин в своей обычной меланхоличной манере, которую Зимин в минуты раздражения именовал не иначе как отмороженной. – Я же просто так спросил, потому что интересно. Каких только перцев на свете не бывает! Это же не игровая запись, правда? Освещение, постановка – вернее, отсутствие постановки... Похоже, снимали скрытой камерой.
– Миша, – еле сдерживаясь, произнес Зимин, – ты опять? Ты же взрослый человек и должен понимать, что бывают вещи, которых лучше не знать. Я же не спрашиваю, кто приносит тебе кассеты с записями изнасилований. Тут то же самое. Записи хорошие, качественные, за душу берут, нервы щекочут, да и доход приносят. Какая разница, откуда они?
– Никакой, – покладисто согласился Миша, которого упоминание о кассетах с изнасилованиями мигом привело в состояние покорности. – Я спросил просто потому, что... Ну, в общем, игровые фильмы – это одно, а реальные съемки ценятся совсем по-другому. Кстати, у тебя на подбородке пудра. Она стерлась, и виден синяк. Ты что, тоже?..
И он неумело изобразил боксера, нанеся парочку вялых ударов воображаемому противнику.
– Что я, по-твоему, сумасшедший? – старательно возмутился Зимин, невольно дотронувшись до подбородка. – Это так, несчастный случай... Слишком резко тормознул.
– А, – без всякой интонации сказал Миша. – Ты поосторожнее! На дорогах сейчас скользко. Принес?
– Как и было обещано, – сказал Зимин, для наглядности приподняв портфель.
Они прошли за перегородку и оказались в тесном помещении, заставленном аппаратурой и стеллажами с кассетами. Окон здесь не было, над рабочим пультом горела яркая настольная лампа с низко опущенным рефлектором, в воздухе слоями плавал густой табачный дым. На краю пульта стояла ополовиненная бутылка пива, включенный монитор слепо мерцал пустым экраном.
– Давай посмотрим, – сказал Миша, садясь в кресло за пультом.
Зимин открыл портфель и подал ему кассету. Миша загнал ее в приемный отсек видеомагнитофона, и монитор ожил. На экране появился Адреналин и с ходу залепил плюху подполковнику. Разумеется, ни Адреналиновой болтовни, ни эпизодов, в которых участвовал Зимин, на кассете не было – Семен Михайлович всегда тщательно редактировал записи, убирая все лишнее.
Миша быстро и умело прокрутил запись до самого конца, ненадолго задерживая изображение лишь в конце каждой схватки, чтобы увидеть результат. Досмотрев до конца, он включил обратную перемотку и, причмокнув губами, объявил:
– Класс! Впрочем, как всегда. Знаешь, эти записи – настоящее золотое дно. Одно плохо: тотализатор приносит меньший доход, чем мог бы приносить, если бы... Ну, если бы мы могли как-то влиять на исход того или иного поединка... Понимаешь?
Зимин криво улыбнулся, чиркая зажигалкой.
– Размечтался. Я думаю об этом целых три месяца, но это дохлый номер. Ничего не выйдет, забудь.
– Точно не выйдет?
Отвернувшись от монитора, Миша бросил на Зимина острый взгляд из-под нависающих бровей.
– Точнее не бывает, – сказал Зимин, глубоко и нервно затягиваясь сигаретой. – Уж поверь мне на слово. Даже не стоит пытаться.
– Верю, – снова отворачиваясь к пульту, сказал Миша. – Тебе, конечно, виднее.
– Увы, – сказал Зимин.
Зимин работал с Мишей уже четвертый месяц – с тех самых пор, как протрезвел и понял, что слепое следование за Адреналином приведет его к нищете и преждевременной смерти, как финансовой, так и самой настоящей, физической. Да, он был Адреналину лучшим и единственным другом; да, он был, если можно так выразиться, самым первым его учеником и последователем. Но быть первым не всегда означает быть лучшим или хотя бы верным; в конце концов, у каждого своя голова на плечах, и каждый волен сам выбирать себе дорогу. Адреналин стоял на пути целенаправленного саморазрушения; Зимин выбрал другой путь, и совесть его не мучила, потому что тот же Адреналин утверждал: никакой совести нет, а есть только стадный инстинкт, повелевающий барану быть как все и создающий у барана ощущение дискомфорта, если он, баран, вдруг отбивается от стада. Так ведь то баран! На то он и баран, в конце-то концов...
Словом, сначала были просто кассеты с записями, сделанными скрытой камерой, а уже после второй или третьей кассеты возник тотализатор. Круг игроков был сравнительно узким, уже даже, чем круг покупателей кассет со сделанными Зиминым записями, но тотализатор все равно приносил стабильный доход. Миша, как человек технически грамотный и предприимчивый, предлагал создать свой платный сайт в Интернете, распространять записи по сети и по сети же принимать ставки, но Зимин его одернул и строго предупредил, что, если Миша попытается осуществить свой гениальный замысел без его ведома, он, Зимин, собственноручно повыдергивает ему ноги. Конечно, работа во всемирной сети сулила прибыли, несравнимые с теми, что они имели сейчас, но она же сулила и большие неприятности. Мало ли кто зайдет на Мишин сайт! Адреналин, например, или еще кто-нибудь из членов Клуба... И тогда беды не миновать, а о доходах и вовсе придется забыть навсегда.
