Петр Катериничев - Повелитель снов
– Дрон, я же местный. – Морис улыбнулся, мы пожали руки. – И – спасибо тебе, Олег.
– За что?
– Ты все правильно понял.
– Я понятливый. Совет хочешь?
– Он мне нужен?
– Послушай, а там – решишь.
– Разумно.
– Научись бояться, Морис. Без этого пропадешь.
– Если правду… я боюсь. Боюсь, как и все мы, своего неизвестного прошлого. Словно там, как в подземном склепе, спит дракон, который объявится в положенные сроки и – поглотит нас.
Глава 44
Время. Это оно отсчитывает дни нашей жизни, и всегда – в минус. И постепенно делает жизнь смутной, превращая через миг настоящего блестящее многообразное будущее в блеклое, наполненное тоской несвершенного прошлое… А порой время делается стремительным, как смерч, сорвавшийся с гребней волн Великого океана… И вот – воронка уже сжимается вокруг, и где-то недостижимо высоко остается и синее до боли небо, и бесконечность, и полет, а тебя окружают вихрящиеся стены, и они обступают все плотнее, грозя сомкнуться…
…Морис уехал, сверкнув безукоризненной улыбкой манекена, в которого по чьему-то капризу вложили мятущуюся душу, но рассказать, зачем она, забыли… Впрочем, как и всем нам.
Я мотнул головой. Была же мысль… А что, если… Кто-то здесь испытывает невиданное, смертельное оружие. И я успел прикоснуться к этой тайне? Настолько, что стал «испытателям» смертельно опасен? Тогда… Почему меня пытаются убрать так топорно, «по старинке», если обладают возможностями просто-напросто заставить чье-то сердце остановиться, а чью-то душу – переполниться страхом настолько, что саморазрушение и самоубийство кажется единственным спасением?.. Чего я не заметил? И что – пропустил?
Кто может курировать такой проект? Служба госбезопасности? Да. И даже с генералом Александром Петровичем Гнатюком в виде доверенного и приближенного. Главное разведуправление Минобороны? Да. Любая из соответствующих российских спецслужб? Да. Некая корпорация, подобравшая после развала Союза и Комитета «остатки роскоши» Одиннадцатого Главного? И – отложившая разработки в долгий ящик: делить нужно было реальную собственность, а не проекты умников финансировать… А вот теперь – некто реанимировал проект, проверил влегкую и – понял, что это не просто «вспомогательное средство» конкурентной борьбы в бизнесе или политике, но… Возможно? Да.
При таких реалиях, будь они неладны, коллекционер Дэвид Дэниэлс со своей погоней за антикварным оккультным сокровищем выглядит совершенным анахоретом. Возможно, потому, что именно так он и желал выглядеть?
И – кто зачистил «черного человека» после нашей нелицеприятной встречи до полной летальности? И – почему?
Я попытался отматывать назад все впечатления сегодняшнего дня, но ничего не получалось. Слишком много их было. Да и страха я натерпелся….
Пусть кто угодно говорит о людях, безразличных к жизни. Наверное, когда человек закопался в унылой раковине собственных переживаний, когда запутался в отношениях, когда не видит ни от кого ни сочувствия, ни сострадания, ни надежды… И даже юмор у такого становится серым… «Доктор, что там с моим диагнозом?» – «Ну вы уж потерпите с недельку, батенька…» – «А потом?..» – «Потом – в морг».
Но даже в унынии и непризнании – жизнь мила: человек растит в себе надежду на то, что он – особенный, необыкновенный, лучший, и жизнь бьет его именно оттого, чтобы не дать возможности воспарить… И человек утешается, и смотрит на окружающих с тайным превосходством, так сходным с гениальностью или помешательством…
А я смотрю на распалившийся жаркий день, и меня обметывает холодный пот при мысли, что завтрашний я могу просто не увидеть! И все это – нервы. Стресс. Депрессия. Да и, как гласит кодекс «Бусидо», из всех возможных путей благородный человек должен выбирать путь смерти. Ибо никакого другого жизнь нам, по большому счету, не предоставляет. Но парадокс в том, что…
Только признание грядущего небытия в сроки, которые отмерены не нами, заставляет человека жить – жить насыщенно и значимо, а не листать белые дни и темные ночи клочками ученического черновика. «Memento more», – говорили древние. «Помни о смерти». И – живи!
Все. Хватит мудрствовать. Ибо все и любые мудрствования – от лукавого. Я вломился в этот городок, как медведь в посудную лавку, но сброшенные с устоявшихся мест предметы, вместо того чтобы рухнуть и рассыпаться со звоном, стали податливы, гибки, текучи, как часы на картине Дали… И это было единственным моим ощущением – чувство ирреальности происходящего, так сходного с навязчивым повторяющимся сном… «Все это я уже знаю… все это я уже видел…» – такая мысль время от времени покачивается в моем утомленном сознании утлой, но уютной спасительной лодчонкой на бескрайних просторах убаюканного штилем океана… Рождая иллюзию, что все образуется само собою, когда кончится сон…
Нужно из этого бумажного кораблика выбираться. И действовать. Ибо действие – рассеивает беспокойство. И – позволяет изменять будущее, делая его настоящим: соленой влагой океана, простором неба, зеленой хвоей векового бора, терпким ароматом степи, дорогой – туда, к сокрытой вершине… Иди.
…И еще что-то мучило меня, что-то недосказанное или несвершенное…
Чем больше прошлого – чужее в настоящем.
А будущее кажется порою
Лишь повтореньем пройденных ошибок
И тем страшит. Но в час, пока не сделан
Тот самый шаг, что сразу разделяет
Привычную, пустую жизнь аскета
Или провинциала, назовите
Ему вы имя сами, с жизнью внешней —
Непрожитой, пугающей, желанной, —
Пока тот шаг не сделан – все туманно,
Как будто забытье перед рассветом:
То полно снами, то тревожно – явью.
И мучит неизвестность. Пред судьбою?
Пред неизбежным таинством разлуки?
Иль таинством иным – соединенья
Двух душ, каких никто уже не вправе
Разъединить и разлучить вовеки…
Так создан мир: лишь волей Всеблагого
Дается дар тепла, любви и счастья[18].
Пора. Только действие, делание, деяние позволяет изменить будущее и – сделать его н а с т о я щ и м.
Глава 45
«Падает снег… ты сегодня не придешь… падает снег… укрывая в сердце ложь… этот свет надежды… полон слезами…» – мелодия Сальваторе Адамо вывела меня из раздумчивого забытья. Это был сотовый.
– Олег?
– Да, Аня.
– Ты почему не звонишь? Мне как-то очень беспокойно… У тебя все хорошо?
– Да.
– Тогда – извини. Просто… На меня снова словно наваждение нашло какое-то… Взяла лист бумаги и стала рисовать… И получился вихрь или смерч… Черный… Но потом я взяла белую гуашь и поверх нарисовала тебя… И – успокоилась. Хотя… Только не обманывай меня… Что-то случилось?
Сказать ей, что за краткое время я дважды чудом избежал гибели? Ну уж нет. «A la guerre comme a la guerre». «Мужчины – рискуют, женщины – ждут».
– Все нормально, – сказал я. А самому вдруг стало невыносимо приятно, что кто-то за меня беспокоится и кто-то меня ждет. И даже не «кто-то», а невероятная красавица, усталая, тревожная и совершенная, как море. Может, это действительно нормально, и моя беда в том, что никогда раньше я этого чужого беспокойства не испытывал? Разве только когда была жива мама… Но тогда я сам был молод и принимал беспокойство обо мне с привычным раздражением опостылевшей опеки… Так уж устроены люди: важное мы замечаем лишь тогда, когда теряем. Навсегда.
– Значит, мне показалось… Почудилось. Или – этот город на меня так действует. А три часа назад, вскоре, как ты уехал, меня трясло всю и было так страшно… Может, это просто нервы?
Я вспомнил про все объясняющие слова и повторил, подтверждая:
– Да. Это нервы. Ты бы поспала немного. Как только прояснится хоть что-то существенное, я тебе позвоню.
– Ты и просто так позвони. А то я боюсь… что ты заблудишься в этом городе так, что не найдешь выхода.
– Я тут услышал забавную историю…
– О чем?
– Когда вы только приехали сюда, Морис забрался на здание бывшей ратуши и перевел часы.
– И что здесь забавного?
– Он решил, что они отстали на целый век.
– Но это действительно так! Вот только Морису не дали завершить… Он тогда передвинул время только на несколько суток. Потому город так и остался там, где он был. В прошлом.
– Ты это серьезно, Аня?
– Конечно. А разве ты сам этого не чувствуешь?
Ну да… Эти странные видения… Или сны… вдруг оборачивающиеся жестокой и опасной явью… С другой стороны – разве можно сделать прошлое настоящим, лишь передвинув стрелки?.. Почем мне знать?..
– Ты еще здесь, Дронов?
– Да. Думаю.
– О чем?
– Об относительности времени.
– Чтобы чувствовать относительность времени, нужно быть ребенком.
– Может быть. А я уже давно – взрослый. Еще я встретил Мориса. Он сказал, что боится своего прошлого. Которого не знает. Ты тоже?
– Все мы хотим знать, кто мы. Откуда. Но гораздо больше – зачем мы.
