Валерий Рощин - Подводные волки
Я толкнул старлея в бок и объяснил на пальцах: «Пройдемся до подлодки и возвращаемся в бухту. Ясно?» Хотя в тоннеле было темно, парень все понял. Выбравшись из нашего убежища, мы осторожно направились к кормовой части неизвестной субмарины…
Ощупывая единственный руль направления, боковым зрением я заметил мелькнувшую слева тень. Резко обернулся.
У левого гребного винта маячил Маринин. Очередная выходка юнца, принимающего сегодняшнее погружение за увлекательную компьютерную игрушку, в которой можно сохраниться и в любой момент попытаться пройти уровень заново.
Ухватив за руку, я оттащил его от винта и поднес к маске кулак: «Куда лезешь, идиот?! Одно движение механика, и ты в блендере для мясного салата!»
Он понял. Но надолго ли?…
Кстати, лопасти гребных винтов имели очень старую, малоэффективную форму. Металл легкого корпуса был покрыт изрядным слоем ржавчины, руль направления один, зато горизонтальное оперение разнообразно и по площади довольно велико.
После осмотра кормовой части я догадался, что за тип подводной лодки мы нашли под скалой. Зафиксировав в памяти детали, я с легкостью отыщу ее в специальном каталоге или на просторах всемирной Сети для подтверждения своей догадки. Надо только поскорее вернуться и рассказать обо всем Горчакову.
С этой мыслью я протянул руку, дабы позвать Маринина, и… вдруг услышал за спиной металлический лязг с оглушительным грохотом.
Глава пятая
Ткани сосудов и мышц постепенно привыкли к нормальной температуре и естественному кровообращению, перестав посылать будоражащие мозг сигналы. Команда затихла. Никто из моряков больше не дергался, не извивался в судорогах, не рвал постельное белье. Процесс пробуждения завершился с минимальными потерями, все, за исключением не пожелавшего возвращаться дизелиста Коха, мирно спали обычным человеческим сном. Сейчас достаточно было подойти к любому из них и просто потормошить за плечо.
Однако Нойманн событий не торопил – для восстановления мышечных функций всем членам команды предписывался строгий постельный режим. Два, три или четыре дня – каждый возвращался к жизни по-своему. Все это время дежурной смене надлежало ухаживать за товарищами, как за новорожденными: массажировать, растирать, хорошо кормить, развлекать, выносить дерьмо. А затем – по мере улучшения физической формы – помогать подниматься с кровати и делать «первые шаги»…
Первым очнулся корветтен-капитан Хайнц Мор. Он всегда спал хуже и меньше других: отключался последним, пробуждался в числе первых.
– Тебе, как всегда, не терпится, Хайнц. Поспал бы еще часиков десять-двенадцать, дал бы организму привыкнуть к новой нагрузке, – ворчал профессор, вытаскивая из его вены иглу от системы. Поправив очки и приблизившись к лицу пациента, спросил: – Ну, как ты? Решил просыпаться или еще в дороге?
Зрение подводника долго не могло выбрать правильный фокус – зрачки то расширялись, то сужались.
– Все выжили? – откашлявшись, наконец прошептал командир.
– Все, кроме одного.
– Кто?
– Дизелист Кох.
– Вот скотина… Решил не возвращаться?
Нойманн не ответил.
– Что с ним случилось?
– Сердце отказало. Мы пытались его запустить, но… оно так и не смогло включиться в нормальную работу. Умер спокойно, без мучений.
– Значит, подводников осталось всего девятнадцать?
– Увы…
Мор отдышался, облизнул пересохшие губы, пошевелил пальцами правой руки. Крепко зажмурился и резко открыл глаза.
– Я стал хуже видеть.
– Мы все теряем зрение – этот процесс необратим.
– Черт… Какой сегодня год?
– Две тысячи одиннадцатый.
– Долой еще шесть лет из жизни.
– Брось, Хайнц! Ты отлично знаешь, что все мы давно подохли бы без капсул и моего препарата.
Мор усмехнулся, отчего вся левая сторона худого лица покрылась сетью морщин.
– Эта база, господин оберштурмбаннфюрер, с самого начала была общей могилой. С момента ее проектирования вашими коллегами из ведомства Генриха Гиммлера.
– Не нужно вспоминать о рейхсфюрере. Мы же с тобой договаривались…
На вторые сутки пробуждения Хайнц Мор уже сидел на постели, а еще через день самостоятельно вышагивал вдоль ряда кроватей и, широко улыбаясь, подбадривал просыпавшихся товарищей. Правда, делал он это, опираясь на трость и под присмотром Нойманна.
– Молодец, Хайнц! Так держать! – нахваливал профессор. – Я всегда удивлялся крепости твоих мышц и стойкости духа.
– Мы обязаны быть сильнее других, – парировал Мор. – Оставшиеся моряки глядят на меня, медики с инженерами – на тебя.
– Ты прав.
– Значит, всего нас осталось двадцать пять. Как обстоят дела у остальных? Вижу, некоторые очень ослаблены.
– Примерно половина чувствует себя удовлетворительно. У девяти человек процесс пробуждения проходит с отставанием от расчетного графика.
– С чем это связано?
– С возрастом – семеро из девяти хоть и выглядят на шестьдесят, но успели перешагнуть столетний рубеж.
– Другие новости есть?
– Есть. Правда, приятной эту новость не назовешь, – замялся Нойманн.
– Выкладывай, – остановился в конце длинного зала Мор, в глазах появилось беспокойство.
– Курт доживает последние дни – еле ходит, страдает одышкой, иногда отвечает невпопад. Пару раз я был уверен, что он не дотянет до вашего пробуждения.
– Где он сейчас?
– У себя. Я позволил ему есть до отвала пищу из запасов «Верены». Пусть насладится перед смертью.
Мор испуганно огляделся по сторонам. О зараженных продуктах, как, впрочем, и о смертельной болезни, проникшей в базу на борту «Верены», знали только он, Нойманн и несколько приближенных к нему врачей.
– Плохо дело, – вздохнул он. – Скоро не с кем будет выйти в море.
– К сожалению, настоящего эликсира бессмертия наука еще не придумала.
Мор отдал профессору трость. Постояв у последней кровати и удерживая шаткое равновесие, сделал один шаг, второй, третий…
– Получилось, – обнажил он в улыбке нездоровые зубы. Но, возвратив лицу серьезность, перешел к делу: – Ладно, Карл, продолжай.
– Ты о чем?
– Что еще произошло за шесть лет моего отсутствия?
– Ничего, раз ты проснулся в добром здравии, – попытался отшутиться Нойманн.
– Радио слушали?
– Иногда включали.
– И ни слова?
– Ни единого звука, – безучастно ответил профессор.
Корветтен-капитан прошелся по проходу, вернулся.
– А что русский?
– Как обычно: курсирует бледной тенью от своих плантаций в дальнем тупике до камбуза и обратно.
– Неужели он все еще жив?
– Да. Все так же выращивает водоросли, обрабатывает их, солит, маринует… не моется, не бреется и почти не разговаривает.
– Странное дело…
– Чему ты так удивлен?
– Вот уже в который раз я пробуждаюсь с полной уверенностью, что его больше нет в живых. А он по-прежнему ходит бледной тенью по коридорам, выращивает морскую капусту и мало разговаривает. И это без всякого «препарата бессмертия»!
Профессор кисло усмехнулся и промолчал…
Неприкосновенный запас качественных продуктов, тщательно оберегаемый оберштурмбаннфюрером, заканчивался. Его объем был небольшим и предназначался исключительно для реабилитации подводников – дабы те поднялись с кроватей, окрепли, подготовили субмарину и вышли в море на очередную охоту.
На шестые сутки после пробуждения моряки, инженеры и врачи доели крупу и макароны. Поколдовав на камбузе, кок выпек на обед из последней муки хлеб, поджарил последние кусочки свиного филе, а на гарнир был вынужден подать отварные водоросли, выращиванием которых занимался престарелый русский пленник. Чуть солоноватая безвкусная кашица бурого или темно-зеленого цвета стала неприятным сюрпризом, напомнившим о голоде шестилетней давности. Некоторые из подводников с отвращением отказались от приема пищи.
– У нас осталась сотня банок консервированного лосося, немного сахара и кофе, – отчеканил Мор так, чтобы слышал весь личный состав, собравшийся в кают-компании. – Имеется также две дюжины бутылок неплохого шнапса.
– Почему же мы жрем водоросли? – недовольно спросил кто-то из моряков.
– Потому что хорошую пищу мы захватим в поход, дабы имелись силы для поиска цели и торпедной атаки.
– Когда выходим, герр капитан? – радостно загалдели подводники.
– Скоро. Даю слово: очень скоро…
После обеда Нойманн пригласил в «лазарет» Мора и нескольких моряков, чье физическое состояние подходило к своей оптимальной форме. Бегло осмотрев подводников, доктор отпустил их, оставив «на закуску» корветтен-капитана.
– Как самочувствие? – интересовался он, перемещая по его спине мембрану фонендоскопа.
– Нормально.
– Моральное состояние?
– Ты о чем? – усмехнулся командир подлодки.
