Валерий Рощин - Подводные волки
– Помоги, Курт! – закричал профессор, обхватив руки могучего торпедиста, гаупт-ефрейтора Вебера.
– Он же привязан! – нескладно переставляя ноги, подбежал инженер.
– Знаю! Только для его железных мышц эти жалкие ремешки – не помеха.
Навалившись вдвоем, они кое-как справились с силачом, неистово сражавшимся во сне с врагами Рейха. Затем пришлось сдерживать похожие порывы еще у двух десятков людей…
К химерам Морфея добавлялись жуткие мышечные спазмы и судороги, заставлявшие членов команды биться в невероятных конвульсиях. Дежурные смены давно привыкли к подобной технологии пробуждения, называя происходящее «ломкой», Нойманн объяснял страшную боль естественной реакцией сосудов на восстановление кровяного давления.
– Кажется, все, – в изнеможении прошептал Курт, усаживаясь прямо на пол между кроватями.
«Когда-нибудь они меня растерзают, – тяжело дыша, профессор оглядывал лежащих людей. – Проснутся и разорвут за те страдания, что приносит мой препарат…»
Команда затихла. Никто не дергался, не мычал, не скрипел зубами, не кричал. Процесс возвращения к нормальному существованию почти завершился, и все пережившие страшные этапы спокойно спали обычным человеческим сном. Теперь достаточно было подойти к любому и просто потормошить за плечо.
Однако Нойманн не торопил события.
Глава четвертая
Шведы припозднились, придя в район гибели своего судна через двадцать часов после нас. Горчаков лично передал прибывшей делегации тело погибшего моряка и осколок старой немецкой якорной мины, якобы найденной нами у затонувшего корабля. А также лично изъяснялся и выражал соболезнования. Чутья с дипломатическим тактом ему не занимать, и мы были почти уверены: скандинавы не заподозрили подвоха. Хотя что это за подвох? Ведь не мы же шарахнули по беззащитному судну торпедой. Тех, кто совершил это преступление, давно уж и след простыл.
Приметив наше намерение отбыть из района, шведское спасательное судно просигналило тремя длинными гудками, означавшими на морском языке: «Желаем счастливого плавания!» Ну, а «Челомей», взяв северо-западный курс, направился к архипелагу Земля Франца-Иосифа…
Погода к вечеру резко испортилась, и не слишком резвый ход старенького научного судна упал до неприличного значения. В итоге сто пятьдесят миль до уже знакомого пролива Кембридж мы тащились дольше суток. А притащившись, поспешили укрыться от ветра и волн в ближайшую бухту острова Земля Георга.
Потянулось тоскливое ожидание приемлемой для нашей работы погоды…
– Ты решил свои семейные проблемы? – по всей строгости допрашивал я старшего лейтенанта Маринина.
– Не совсем, – мялся он у порога.
Мы, ветераны «Фрегата» – Георгий Устюжанин, Миша Жук, Толя Степанов и я, – собрались в самой вместительной каюте, где уничтожили скромные запасы крепкого алкоголя и провианта, захваченного в командировку. За плотно закрытыми иллюминаторами по-прежнему ревели волны, завывал ветер – погода скоро не наладится, следовательно, можно перед сном накатить граммов по триста. На столе довольно аппетитный натюрморт с бутылками, коробками апельсинового сока, копченой колбаской, острым сыром и шоколадом.
– Понимаете, я хотел… Я пытался… – растерянно лепетал лейтенант.
Постучав в дверь моей каюты, он, скорее всего, надеялся услышать лестное предложение составить мне компанию в ближайшие рабочие дни. Ведь Игорь Фурцев приболел, и я остался без напарника. И вдруг снова вопрос в лоб о разладившихся отношениях с молодой супругой.
Да, жестоко. А что прикажете делать? Он донимает меня просьбами взять на глубину – я отвечаю тем же.
– Садись, – кивнул я на свободное кресло.
Старлей смутился под нашими взглядами, но прошел.
Да, было в этом действе нечто от дедовщины. Но не от той, насквозь пропитанной бездушием и жестокой подлостью. Мы, опытные «старики», взирали на мальчишку беззлобно и пытались помочь, исходя из жизненного опыта.
– Пойми, Владимир, спорить с бабами бесполезно. Принять нас, мужчин, такими, какие мы есть, способен только районный военкомат, – говорил я, разливая крепкий алкоголь по бокалам.
– Согласен, – упавшим голосом отвечал Маринин. – Но понимаете, Евгений Арнольдович, у меня уже кончаются тряпочки, в которые я должен молчать. Квартиру нам подарил тесть, моей зарплаты хватает только на продукты. Жена меня, конечно, любит, но слишком избалована и постоянно тычет в неустроенный быт: то краны текут, то стол качается, то шуруп не завинчен, то лампочка перегорела… А стоит сказать слово против, и тут же – обида или скандал.
Классический случай истеричной жены.
– Куда же ты смотрел раньше? Или она стала такой в последние пару месяцев?
– Нет, конечно. Сам виноват… Но и она изменилась!
М-да… совсем сник парень. Надо срочно выпить – оптимист отличается от пессимиста содержанием алкоголя в крови.
Молча подал ему бокал, молча выпили и так же молча закусили…
Давить в данном случае бессмысленно. Маринин должен разобраться и принять решение сам – без постороннего вмешательства.
Коротко постучав, в каюту зашел генерал и, обдав нас ледяным взором, спросил:
– Расслабляетесь?
– А что еще делать? – ответил я на правах старшего и хозяина каюты. – Судя по всему, завтра тоже придется загорать.
– Видимо, так. Я сейчас разговаривал с оперативным дежурным пограничной заставы Нагурское. Ждут улучшения погоды, но не раньше послезавтра.
– Присаживайтесь, товарищ генерал, – уступил место Горчакову Маринин.
Генерал сел, а я поставил на стол чистый бокал и наполнил его коньяком. Он предпочитает коньяк – мы это хорошо знаем.
– Как настроение? – поинтересовался Сергей Сергеевич, смакуя напиток.
– Обычное.
– Работать готовы?
Я подвинул к нему плитку шоколада.
– А что вы называете работой? Повторное погружение к заваленному тоннелю?
– Разве вы не хотели бы узнать, куда ведет этот тоннель?
У молодого Маринина глаза тут же загорелись азартом. Степанов и Жук восприняли слова высокого начальства спокойно: прикажут – полезут в ледяную купель, не прикажут – будут сидеть в теплых каютах. Мы же с Георгием скептически пожали плечами.
– Тоннель может оказаться короткой пещерой естественного происхождения, – пояснил Устюжанин.
– Или же ведет в давно заброшенную базу, в которой когда-то пряталась погибшая «Верена», – добавил я.
Хитро прищурившись, Горчаков спросил:
– А где же, по-вашему, прячутся те, кто утопил шведское судно?
– Ну, мало ли в здешних архипелагах скал, где немцы могли устроить похожие базы! Шпицберген, Новая Земля, Северная Земля, десятки островов Земли Франца-Иосифа.
– Что ж, ладно. Не хотел раньше времени будоражить твои чувства, но, видно, придется. – И генерал полез во внутренний карман своей куртки.
Интересное дело! Чем же он собрался расцарапать мою загрубевшую на морских ветрах душу? Не приказом же о начислении премии!..
Нет, это явно не приказ. Вынув бумажник, Горчаков аккуратно извлек из него сложенный вчетверо ветхий листочек и протянул его мне:
– Читай.
– Что это?
– Читай-читай…
Осторожно развернув лист, я увидел неровные строчки из больших неуклюжих букв, написанных нетвердою, дрожащею рукой. Надпись была сделана карандашом, и местами ее почти не видно – некоторые буквы и слова пришлось додумывать самому.
В полном ошеломлении я перечитал послание вторично…
– Что там, Женя? – начал уже терять терпение Устюжанин.
Подняв взгляд на Сергея Сергеевича и получив утвердительный кивок, я зачитал текст:
– Я – Матвей Черенков, бывший капитан-лейтенант ВМФ СССР. В 1951 году руководством ГУЛАГа Архангельской области был направлен в составе ста одиннадцати заключенных из Мехреньгского лагеря в новоземельскую Белушью Губу. На переходе в Баренцевом море судно «Вельск» было атаковано немецкой субмариной U-3519 под командованием корветтен-капитана Хайнца Мора. Все члены экипажа, сопровождавшие и заключенные, кроме меня и Богдана Остапчука, погибли или были расстреляны немецкими моряками. Нас двоих экипаж пленил и доставил в подскальную базу острова Земля Александры…
Мой голос дрожал, а горло перехватывало от волнения. Я замолчал.
– Это все? – спросил кто-то из моих коллег.
– Далее неразборчиво – текст размыт водой. А в самом конце значится дата – 25 марта 1993 года.
– Да, Евгений, письмо написано твоим дедом всего лишь восемнадцать лет назад, – подал голос генерал.
– Вы уверены?
– Абсолютно. Наши специалисты подняли массу архивов, провели графологическую экспертизу. Можешь верить: это рука твоего героического деда – Матвея Никифоровича Черенкова.
