Елена Караваешникова - Офицеры
— А что вы делали в пять утра на аэродроме?
— Провожали московских, — Шуракен интонацией дал понять, что тема закрыта.
В обычный день после четырех часов дня Ставр и Шуракен отправились бы в казармы и продолжили занятия с курсантами, в клуб они пришли бы ужинать и провести вечер. Сегодня им представилась нечастая возможность свободно располагать собой до завтрашнего утра, когда свирепый сержант Шелумба построит курсантов на плацу к началу занятий.
После обеда спецы зашли в бар и выпили по первой рюмке джина. Вертолетчики остались пить дальше, а Ставр и Шуракен отправились в бильярдную, надеясь найти там доктора Улдиса. Их надежда оправдалась, что, впрочем, было неизбежно, потому что начиная с двух часов дня док Улдис каждый день обретался здесь.
Сорокасемилетний худощавый и стройный мужчина, темноволосый, с четким удлиненным лицом и коротким ястребиным носом, док Улдис исполнял свой долг полевого хирурга в Эфиопии, на Суэцком канале и бог знает где еще. Он принимал участие в ликвидации последствий нескольких ужаснувших мир катастроф и стихийных бедствий. В данный момент он небрежно командовал парадом в санчасти русской колонии в Сантальяне. Это было все равно что оказаться в депо на запасных путях, если не сказать проще — в жопе. И так как большую часть времени он проводил в бильярдной, то однажды Ставр поинтересовался, не утратил ли док навыки своего основного ремесла.
— При необходимости я вырублю и прооперирую тебя в любой воронке от снаряда, — с характерным латышским акцентом сказал док Улдис.
Увидев появившихся в бильярдной спецов, он обрадовался.
— Для начала по двадцать долларов, — предложил он, — и я даю пять очков форы.
Пять очков форы нисколько не умаляли достоинства Ставра и Шуракена, потому что в сравнении с доком оба играли одинаково плохо. Им недоставало опыта.
— И кого вы хотели перекатать? — спросил док Улдис, записывая себе первую игру. — Дока Улдиса хотели перекатать? Нет, мальчики, дока вам не перекатать. Продолжим?
— Продолжим, но прежде зальем горючее в баки, — сказал Шуракен.
Он положил кий и двинулся в бар.
— Зайдите в санчасть, возьмите антибиотики, — сказал док Улдис, когда они со Ставром вышли из бильярдной следом за Шуракеном.
— Спасибо, еще не кончились.
— Очень плохо. Не боитесь вы, ребята, малярии, а зря не боитесь. Она ведь, как птичка, прилетит и сядет.
— Да ладно, док. Знаете, какой радиус дальности полета комара? Десять метров, мы с вертолетчиками прикинули. Хрен ли ему летать дальше? Для переноса малярии он еще должен укусить кого-нибудь больного, а здесь, в резиденции, «малярки» ни у кого нет. Получается, антибиотики зря жрать себе же хуже. А вот промедол, кстати, кончился.
— Что ты говоришь? И с чего он вдруг кончился? Не припомню, чтобы кто-нибудь из вас приползал ко мне с рваной шкурой.
— В последнем рейде один черный поймал трассирующую пулю, и трассер взорвался внутри. Пока мы его до госпиталя тащили, вкололи все, что было, пять доз.
— Ну с пяти доз вы его, надеюсь, вырубили?
— Не надо цинизма, док, — строго сказал Ставр. — Мы не употребляем наркотики. Это вопрос выживания, сегодня я поймаю кайф, а завтра депрессуху. Руки у меня будут дрожать, глаз — тухлый, и мне прострелят башку.
Шуракен шел впереди, и его спина перекрывала Ставру обзор большей части бара. Но в минуты опасности спецы понимали друг друга, как собаки, на телепатическим уровне. Поэтому, когда напрягся Шуракен, Ставр прежде ощутил, как рефлекторно напружинились его мускулы, а потом увидел генерала Агильеру.
Устрашающий, как черный смерч, который ломает и разрывает на куски все живое на пути, генерал двигался им навстречу. На нем был обычный тропический камуфляж, но голову венчала имперская фуражка с золотым гербом и роскошными галунами. Под ней, как черная дыра, зияло эбонитовое лицо и неукротимой яростью горели зрачки. Вихрь ужаса, который он распространял вокруг, поднял сидевших в баре сантильянских офицеров, они вытянулись и оцепенели, выпучив на генерала фарфоровые белки.
Сквозь кровавую завесу, застилавшую глаза, генерал Агильера не увидел никого, кроме Шуракена, который обозначался в пространстве бара как монумент.
Огромными шагами генерал преодолел разделявшую их дистанцию и, с ходу размахнувшись, двинул Шуракена в челюсть. Этот удар отправил бы в нокаут любого, но Шуракен относился к той породе мужиков, которые держат даже удар копытом. По семейным легендам, его прадед валил жеребца, схватив его за задние ноги.
В башке у Шуракена разлетелся сноп огненных искр. Он автоматически бросил руку к кобуре на поясе и рванул рукоятку «стечкина», отработанным движением скидывая его с предохранителя. Вороненый ствол глубоко въехал генералу в живот. От ужаса Джошуа Агильере показалось, что кишки комом встали у него в горле.
На один миг натянутый как струна нерв или невидимый проводник, находящийся под высоким напряжением, сковали генерала и Шуракена, связали в единое целое.
Все окаменели. Никто не мог бы их сейчас развести.
Палец Шуракена надавил на спусковой крючок, выбрав весь запас свободного хода курка. Сходя с ума от невозможности кончить это дело, Шуракен резко опустил ствол и высадил всю обойму в пол под ноги генералу Агильере.
Генерал подпрыгнул непристойно, как обезьяна, с полусогнутыми коленями.
На звук выстрелов в бар ворвались «ягуары», оставшиеся за дверью, так как клуб был для них запретной территорией. При виде них Ставр выхватил пистолет. Но «ягуары» не стали стрелять, они схватили своего хозяина, прикрывая собственными телами, утащили из бара и затолкали в «мерседес».
— Е-мое, он дал мне по морде, — с искренним недоумением сказал Шуракен.
— Вот теперь мы по уши влипли в дерьмо, — констатировал факт Ставр.
Ставр и Шуракен философски относились к превратностям судьбы, они считали, что нет смысла заранее становиться в боевую стойку, а то устанешь стоять и ждать. Но сегодняшний свободный вечер был безнадежно испорчен.
— Ребята, — сказал док Улдис, когда они собрались уходить из клуба, — если дело дойдет до ареста, наплюйте на все и сматывайтесь. Наш боевой петух Джорик не простит чечетки, которую он тут отбивал.
— Куриный выпердыш он, а не боевой петух, — сказал Шуракен.
Спецы вышли из клуба и направились домой. При значительной разнице в весе у них была совершенно одинаковая манера двигаться — мягкая, эластичная и как бы слегка в рапиде. Такую манеру вырабатывает серьезное, профессиональное владение рукопашным боем и опыт предельных напряжений, которые нельзя выдержать, не умея глубоко расслабляться и мгновенно концентрировать силу. На душе у спецов кошки скребли, но внешне они оба выглядели вполне спокойными.
Было еще светло, поэтому, подходя к коттеджу, они издали заметили грязное пятно на двери, в котором преобладал кроваво-красный цвет. Подойдя ближе, они увидели, что это такое.
Это был Малыш, распятый вниз головой. Задние лапы щенка были прибиты к двери, брюхо распорото, и вывалившиеся кишки намотаны на шею. Кровь заливала белую шерсть и оскаленную-мордочку Малыша. Она еще падала вязкими каплями в лужу под ним.
Спецы остолбенели. Потом из горла Ставра вырвался отрывистый и резкий смех. Он сделал судорожное усилие, чтобы сдержать этот дикий смех.
— Чего ты ржешь? — сквозь зубы спросил Шуракен.
— Я не смеюсь. Ты же знаешь, у меня такая реакция, — правый угол рта у Ставра дергало и тянуло вверх. — Ты понял, что это значит?
— Да. То же самое они сделают с нами.
— Черта с два они меня живого получат.
— Принеси лопату из «крокодила». Надо похоронить Малыша.
Ставр повернулся и пошел к машине.
— Хоть он был и собачий сын, но он любил нас, — пробормотал Шуракен.
13
Ночью спецы спали по очереди. Если они умеют перелезать через стены и ходить по крышам, то это вполне умеют делать и другие, например «черные ягуары».
Утром позвонил секретарь Советника и передал приказ немедленно явиться в офис.
— Поехало, — сказал Шуракен.
— Мы, положим, не асфальт, катков таких не придумали, чтобы на нас наехать, — заметил Ставр.
— Не зарекайся. Может, нас там уже ждет наряд автоматчиков.
— Автоматчики прогулялись бы сюда, не облезли.
Плотный светловолосый парень, недавно окончивший ускоренный курс в Институте военных переводчиков, с искренней симпатией приветствовал Ставра и Шуракена в приемной офиса. Парня звали Дима, он был секретарем Советника. Дима доложил, что спецы прибыли, и впустил их в кабинет.
Советник сидел за столом, на котором рядом с письменным прибором стояла великолепная статуэтка из полупрозрачного матового стекла, изображающая крылатую девушку. Это была гордость его коллекции — «Эмили», носовая фигура с «роллс-ройса».
