Вячеслав Денисов - Тюремный романс
– А кто убеждал Рожина оболгать Пермякова?
– Пермякова? Это следователь прокуратуры? Не знаю. Мне об этом ничего не известно. Рожин, насколько мне известно, общался с Локомоти… Короче, с Шебаниным. А с нами он не общался.
Качалкин приносил записки каждый день, иногда по два раза – утром и вечером, – и в порыве азарта Сорока ни разу не спросил себя о том, что дежурный по следственному изолятору делает на работе три дня подряд.
Вместо этого он жадно пожирал глазами:
«Колись на все темы, чтобы не путаться. За адвоката у нас Волокитин из Москвы, он на суде все поломает, скажет, что ты невменяемый. Волокитин сказал, что доказать это так легко, что даже отказался от денег за это».
– Кто такой Волокитин? – спрашивал Сорока Белку.
– Чтоб у меня такой адвокат был, – сетовал на жизнь тот. – Он завсегда такого гуся выводит, что перед самым объявлением приговора судья уже не понимает, кого садить, а кто потерпевший.
Белка вообще целыми днями вел такие разговоры, что у Ферапонтова уже часам к четырем начинала нестерпимо болеть голова и виски разрывались от боли. Темы таежного убийцы милиционеров сводились к тому, что жизнь дерьмо и стоит только один раз ошибиться, тебя тут же сожрут вместе с обувью. Заканчивался каждый вечер рассказами о том, как Белка лет десять назад работал на побегушках у патологоанатома. Кишки, печень, селезенка… все это стояло у Сороки перед глазами и нестерпимо угнетало. Он уже дважды, во время вывода на очередной допрос, молил конвой, чтобы его перевели на «общак», но ему всякий раз отказывали. Он засыпал с головной болью, просыпался с ней, а вместе с ним на одной площади в пять квадратных метров просыпался занимательный рассказчик. Этот омерзительный Белка путал мысли, мешал думать, давал дебильные советы и всякий раз, едва на лицо Сороки заползала маска задумчивости, тут же предлагал поговорить об этом.
В интересах дела Локомотив велел колоться. Значит, Яша знает, что делает. В конце концов, столичный адвокат тоже знает, что обещает, потому что в противном случае его тоже найдут в Терновке с каким-нибудь сложным грузом на ноге.
И Ферапонтов, сидя напротив видеокамеры и Быкова, спокойно выводил:
– Зелинский и Гонов подложили автомат Кускову, а когда Кусков на Шебанина обиделся, Яша велел убрать обоих. Мы с Грошевым застрелили сначала Зелинского, а потом и Гонова. Рожина резали менты, с них и спрос. Мы только смотрели, чтобы они дело до конца доделали.
– А зачем Шебанин велел Рожину сфальсифицировать заявление с целью оговорить Пермякова, следователя прокуратуры, если он и без того подготавливал документы таким образом, что Кускова должны были освободить из-под содержания под стражей?
– А никто и не оговаривал. Рожина посылали, чтобы тот ему дом предложил. А тот согласился. Вот и все дела. А что Рожин в милицию обратился… – Сорока в этом месте усмехнулся. – Так это на всякий случай.
Пащенко и Струге, просмотрев запись, задумались.
– Может, он дуру гонит, облегчая задачу Волокитину? – предположил Быков. – Вы же гарантировали ему положительные результаты психиатрической экспертизы… Кстати, кто такой Волокитин? Он насколько крут, что я о нем ни разу не слышал?
– О нем никто не слышал, – продолжая хмуриться, пробормотал Пащенко. – Слушай, Антон Павлович, Сорока только что испортил нам триумфальное шествие.
Рассказав очень многое, Ферапонтов одной фразой зачеркивал весь их труд. Все становилось ясным. Включая и доказательства того, что Пермяков вымогал у Рожина взятку.
– Ерунда, – отмахнулся Струге. – У него сейчас после камеры голова кубовидная. Напиши ему, что Пермякова подставляли, он и это скажет.
И на следующем допросе Сорока кивал головой:
– Шебанин решил изолировать Пермякова от следствия, потому что для следствия тот был опасным человеком. И он решил использовать Рожина, который был должен ему денег.
– А почему на предыдущем допросе вы утверждали обратное? – вопрошал Быков.
– Знаете, товарищ следователь, столько фигурантов в деле, что я стал забывать, кто что делал. Вы не знаете, как «Динамо» с «Аланией» отыграло?
После этой тирады Струге стал опасаться того, что Ферапонтова можно было признать невменяемым на основе одних видеозаписей допросов и без участия несуществующего Волокитина.
Вечером четвертого дня переписки Качалкин привез на встречу с Подлизой записку, прочитав которую Грошев обомлел и погнал машину к Шебанину.
– Яша, ерунда какая-то получается! – восклицал он, шаря в карманах в поисках «малявы». – Ты почитай, что Сорока пишет!
Локомотив спокойно дождался, пока Грошев, обшарив все карманы, нашел записку в барсетке, принял ее и углубился в текст.
«Следак проболтался, что ему звонила жена З. Сучка рассказала о тайнике на чердаке их дачи, где З. хранил свои письма. З. велел сучке найти их, если с ним что-нибудь случится. И следак уверен, что эти бумажки закроют тему и без моих показаний. Надо сала, чая и сигарет».
Яша нахмурился и увел взгляд к потолку. Почесал мочку уха, поморгал, крепко сжимая веки.
– Слушай, Вова, как выглядит человек, который приносит тебе эти писули?
– Как ты и описывал в самом начале: нос картошкой, родинка на левой щеке, губы тонкие, майор. Когда говорит, слегка заикается. А что?
– Это Качалкин, верно… – Шебанин опять задумался. – Вовчик, позови-ка сюда Барыгу с Нумизматом.
Когда все покинули его дом, он встал и прошел в спальню.
– Собирайся, малышка, – бросил жене и стал рыться в шкафу в поисках костюма.
– Я не хочу сегодня никуда, – капризно рассматривая свежевыкрашенные ногти, бросила Мариша. – У меня хандра.
– Тебе будет сейчас хандра!! – заорал вдруг муж. – Такая хандра, что зубы о сухари переломаешь!! Поднимай свою задницу с кровати, натягивай колготки, заправляй в них куртку, мать твою, и кубарем лети по лестнице к машине!!
Женщина была перепугана так, что вскочила и на самом деле стала рыться среди десятков целлофановых упаковок. Она не сводила с мужа глаз и смотрела взглядом уличной потерпевшей, над которой маньяк занес топор.
– Брось эти колготы, дура!!! Надевай костюм спортивный, хватай документы и выходи в коридор.
Через пять минут они были собраны.
– Документы взяла?
– А на квартиру тоже надо было брать? – на всякий случай осторожно осведомилась Мариша.
– Забудь об этой квартире.
Яша поморщился и врезал ногой по пуфику на входе.
Через час ему позвонил Подлиза.
– Яша, на даче Зелинского мусора слотошили Барыгу и Нумизмата. Я все видел, менты сидели в засаде в соседнем доме.
– Я так и знал. – Грошев услышал, как скрипнули Яшины зубы. – Не появляйся больше на известных адресах, Вова. Выброси сейчас свой мобильник, купи новый, позвони мне с него и исчезай из города.
Второй звонок застал Шебанина на выезде из Тернова. Убедившись, что это звонит именно Подлиза, Яша записал его новый номер в записную книжку своего нового телефона, а старый положил под левое колесо белого «Ягуара».
– И куда мы сейчас? – тихо спросила Мариша, с непониманием наблюдая за манипуляциями Локомотива. Вместе с тревогой и обидой в ее голосе звучала благодарность за то, что он не бросил ее, как это делали все из мира мужа, а забрал с собой.
– Не знаю, – честно ответил Яша и медленно тронул машину с места. Когда хруст под колесом затих, он добавил: – Во всяком случае, заграница для нас заказана.
– Господи, каких дел ты опять натворил?!
– Витрину в универмаге разбил…
Глава 15
Ждать и догонять – самые неприятные мероприятия для людей, относящихся к ныне действующему законодательству с уважением и почтением. Для тех, кто к закону относится как к системе, ограничивающей их права, самым трудным в жизни является необходимость убегать.
Виталий Кусков до сих пор не понимал, как относиться к неожиданно полученной свободе. Милиционеры в зале суда сняли с него наручники и сказали: «Иди».
Через несколько дней, осознав опасность как со стороны тех, кто его выпустил на волю, так и с противоположной, он услышал внутри себя: «Беги!! Лети!!!»
В данном случае это означало одно – «Прячься». Штука не сомневался в том, какое решение примет Локомотив. Виталька для него – лишний говорун, который если не разговорится за решеткой, то обязательно выставит его на позор по ту сторону клетки. Яша ошибся, в действиях его не было умысла. Но понятие «умысел» разбирают на следствии и в суде, а на «толковище» Терновки никто в умысле разбираться не станет. Братва будет рассматривать факт ареста Кускова как однозначную подставку. Никто не заставлял Яшу связываться с тупыми ментами. И вина его заключается не в том, что менты подкинули автомат в багажник Виталькиной машины, а в том, что он не додумал, когда отправлял на работу двоих глупцов. Штука понял, что лучшим выходом для Локомотива будет тот вариант, когда он, Виталька, замолчит навсегда.
