Сергей Алтынов - Победить любой ценой
В Рязанском командном училище ВДВ Женю завернули с первого захода. Метр шестьдесят четыре для гвардейца-десантника не рост. По рязанским меркам офицер ВДВ должен быть как минимум на одиннадцать сантиметров выше. Плюс детдомовское отнюдь не гвардейское происхождение. Хотя, конечно же, для «горячей точки» такой кандидат подошел бы идеально. Женька плакать не умел, в детдоме такие номера не проходят, а иначе разревелся бы прямо в начальственном кабинете. А так лишь застыл с четверочным аттестатом в руках и медицинскими справками о вполне сносном для службы в ВДВ здоровье. Застыл, точно окаменел. Полковник из приемной комиссии сжалился над пацаном и предложил следующий вариант. Оказывается, для ВДВ офицеров готовили не только в Рязани, но и еще в нескольких училищах, только Женька об этом не знал. Спецроты ВДВ имелись в Коломенском артиллерийском, Тюменском командно-инженерном и опять же Рязанском училище автомобильных войск и связи. Тут требования к росту были не столь строги. Женька выбрал Тюмень. Там четыре года постигал саперное искусство и учился возведению (а заодно и подрыву!) фортификационных сооружений. Ну а потом…
По окончании училища Женька попал в подразделение Чабана. Мне он поначалу не понравился. Маленький, амбициозный, ершистый, с чувством юмора явный напряг. Впрочем, тогда я не знал, что он из детдома. Там не больно юмору обучишься. Однако голова у Малышева оказалась на месте. Чего не умел, постигал. Что умел лучше нас (в том же фортификационно-подрывном деле), тому обучал нас. И всегда был упертым, иногда даже чересчур. Например, в парашютно-десантной подготовке. Здесь он стремился ни в чем не уступать нам, «рязанцам». С парашютом Д-5, не имеющим фала управления, Женька исхитрялся приземлиться точно на площадку сбора, что было делом непростым даже для мастеров парашютного спорта. Приземлившись, Малышев никуда не торопился, спокойно снимал парашют, доставал пакетик леденцов, который почти всегда носил с собой, и спокойно посасывал леденчики, ожидая сбора подразделений. В рукопашной Малышев опять же старался ни в чем не уступать «лосям». Старался работать на опережение, но и удар при этом держал. Став старшим лейтенантом, Малышев пытался отрастить усы, чтобы выглядеть солидней. Однако с реденькими клочкастыми усишками вид у Женьки сделался уж совсем несерьезный. Он стал похож на Паниковского в ранней молодости, только не в канотье, а в десантном берете. Малыш быстро это сообразил, и с тех пор его физиономия всегда была гладко выбрита, особенно под носом. Он вообще иной раз излишне следил за собой. Видимо, немного комплексовал из-за своей совсем не гвардейской внешности.
Еще в детдоме у Жени было две мечты. Первая – стать десантником. Это случилось после того, как Женька увидел фильм «Ответный ход». А вторая мечта была найти свою мать. Ту, которая оставила его много лет назад в роддоме, даже имени ему не дала. В отличие от других таких же сирот Женька свою мать всегда оправдывал и мечтал о встрече. Уже став курсантом, Малышев в форме заявился в тот самый роддом и сумел-таки получить нужный адрес. Женька надраил ботинки и козырек фуражки, купил букет и направился туда, где восемнадцать лет назад места ему не нашлось.
– Кто там? – спросил женский голос, после того как Женя нажал кнопку звонка.
– Мама… – только и произнес Женька.
За дверью смолкли.
– Мама, открой, пожалуйста! – чуть не закричал Женька. – Мне от тебя ничего не надо. Я сам могу тебе помогать.
И вновь ему никто не ответил. И тогда Женька начал остервенело лупить кулаком в кожаную недешевую дверную обивку.
– Перестаньте! – раздалось наконец из-за двери.
Тот же голос. Громкий, пронзительный.
– Я тебя не знаю и знать не хочу, – продолжила за дверью невидимая женщина. – У меня своя жизнь, у тебя своя. Забудь сюда дорогу, солдат!
– Я не солдат… – только и выговорил Женька. – Я курсант.
И, отбросив в сторону букет, рванул вниз по лестнице. Он даже не узнал, как она выглядит. С тех пор Женя все свободное время пропадал в спортзале или в тире. По окончании училища, как и хотел, попал в спецназ ВДВ.
Своим товарищам Малышев иногда казался слишком резким, даже злым. Иногда излишне бескомпромиссным, по-жестокому правдивым. На самом же деле Женька был другим. Точнее, мог быть, но не всегда удавалось.
– Валя, я… Я не знаю, что происходит, – как-то произнес он, придя вечером в мою комнату в общежитии.
– Что происходит? – переспросил я.
– Кругом. С нами, – пояснил он.
Выяснилось следующее. Шел Малышев, одетый в штатское, утром в магазин. Неприметный такой, маленький, на гвардейского офицера совсем не похожий. А были весенние каникулы, и навстречу Женьке шла толпа школьников и школьниц. Было им лет по четырнадцать, никак не больше. Многие ростом повыше Жени. Женька с ними поравнялся и как-то неловко толкнул одну из школьниц. Рослую такую девицу с длинными блондинистыми распущенными волосами.
– Вот б…, – произнесла та. – Придурок, на х… Без башни, без руля е…
Ее подружки заржали. Загыгыкали и пацаны-одноклассники. Обернулась пожилая учительница, но смолчала. Ошарашенный Женька перешел на другую сторону улицы и некоторое время не мог сдвинуться с места. Скажи подобное Малышеву кто другой, обидчик рисковал оказаться в глубоком нокауте.
– Знаешь, самое страшное что? – спросил меня Женька и тут же сам и ответил: – То, что я их в эту секунду ненавидел больше, чем «чехов». Больше в тысячу раз… Они ведь не из детдома, одеты как… на подиуме каком-нибудь сраном. Я убить был готов. И тварь эту тупую, и хохочущих ублюдков, и училку старую.
– Но ведь не убил, – сказал я.
– Сдержался… Но ведь хотелось! Это и страшно. И вообще, Валентин. Вот мы все черных, «чехов-азеров» хаем. А ведь у них старших только на «вы» называют, сам знаешь. У нас же постоянно только и слышишь: «Эй, дед, чего встал? Двигай!» или «Смотри, бабка, не подскользнись». Где же культура наша вековая? Вот они, «чехи», – плохие. Ну а мы… Мы-то после этого кто?
– В каждой нации есть хорошие и плохие люди, – довольно банально ответил я. – Не надо судить по плохим.
– Это я знаю… Ты бы видел, как они все ржали и смотрели на меня. Быдло юное… Вот мы «чехов» исправлять пошли. Ну, когда война началась…
– Знаю, Женька. – Я попытался отмахнуться от него.
– Нет, ты послушай! Одним словом, мне все больше кажется, что не нам «чехов» исправлять надо было и не им нас. А нам всем вместе как-то исправляться. Лучше бы без войны.
– Вот именно «бы», – заметил я, так как разговор был мне неприятен. – Забудь дурацкий случай. Быдло, оно и в юном возрасте быдло. Но ведь есть Чабан, есть я, Кентавр, Рита. Мы ведь другие… Особенно Рита.
– Да, – кивнул Малышев. – Только про Риту не будем.
Рита Аржанникова – неприкосновенная тема. Сослуживица, гвардии прапорщик, не более того. Любое упоминание Риты в ином контексте было в присутствии Малышева неприемлемо. Не слишком развитое чувство юмора окончательно отказывало ему…
Как-то раз зимой мы с Женькой зашли перекусить в кабак. Не то чтобы дорогой, конечно, но приличный. Поужинали, собрались уходить, а в раздевалке Малышев не поделил что-то с каким-то здоровенным парнем, явно знакомым с боевыми единоборствами. Кажется, кто-то кого-то задел плечом. Рукопашная явно была неизбежна. Противник превосходил Женьку на три-четыре весовые категории. Малышев отступил на полшага к стене, и глаза его сверкнули опасным белым огнем. Ничего хорошего для бугая это не предвещало, Малыш готов был биться насмерть. Сейчас, после двухсот граммов коньяка, в капитане ВДВ бурлило и кипело все и вся. И детдомовские обиды-несправедливости, и грязь не утихающей войны со всеми ее поражениями и позором, и собственная неудавшаяся личная жизнь. Он готов был ломать, рвать, грызть этого высокомерного детину, толкнув его плечом в узком коридоре. И словами Малыша сейчас не остановишь. Поэтому мне ничего не оставалось, как в считаные доли секунды вырасти эдаким пограничным столбом между противоборствующими сторонами. При этом я рисковал получить с обеих сторон пару-другую увесистых «кренделей».
– Брэк, бойцы! – как можно более уверенным тоном произнес я и тут же повернулся к бугаю, заслонив Женьку.
Теперь Малышу было затруднительно дотянуться до «вражины», да и тому пришлось бы достать обидчика, лишь предварительно уложив меня.
– Произошло недоразумение, – как ни в чем не бывало сказал я бугаю, при этом внимательно следя за движениями его рук и корпуса.
– Тебе чего? – грозно спросил тот.
– Сейчас объясню.
Я демонстративно опустил руки вниз и расслабился. Но ногой незаметно сумел отодвинуть Малышева как можно дальше. Женька хмыкнул, но повиновался, бойцовый пыл в нем, по счастью, начал угасать.
– Про братьев Кличко слыхал? – спросил я и тут же уточнил: – Про старшего и младшего?
Бугай кивнул, оставаясь столь же недружелюбным.
