Александр Звягинцев - Молчание посвященных
Чтобы не терять времени зря, он принялся за изучение арабского и персидского языков. Тогда же взялся за труды русских философов – Бердяева, Розанова, Ильина и даже прочитал в подлиннике многие произведения Пушкина, Толстого, Достоевского, до которых прежде все не доходили руки. Но особенно Метлоу увлекла поэзия русского «Серебряного века», он буквально упивался стихами и поэмами Блока, Гумилева, Хлебникова. А еще – белоэмигрантского казачьего поэта Николая Туроверова, судьба которого была зеркальным отражением судьбы его родного деда Егора Ивановича Мятлева – бывшего офицера Оренбургского казачьего войска. И хотя молодому лейтенанту тоска деда по всему русскому была совершенно непонятна и даже порой раздражала его, чеканные строки Николая Туроверова почему-то заставляли его сердце тревожно сжиматься.
Мы шли в сухой и пыльной мгле
По раскаленной крымской глине,
Бахчисарай, как хан в седле,
Дремал в глубокой котловине.
И в этот день в Чуфут-кале,
Сорвав бессмертники сухие,
Я нацарапал на скале:
Двадцатый год – прощай, Россия.
Временами ему даже виделось, что это он сам, испытавший горечь военного поражения, перед вечным изгнанием нацарапал в Крыму эти строки. Незнакомая Россия становилась тогда для него более враждебной и зловещей, к смертельной схватке с которой необходимо было готовиться. Как и большинству американцев, русские казались ему непредсказуемым народом, от которого Штатам не приходится ждать чего-либо хорошего. Да и вся история российской государственности представлялась ему слишком сумбурной и лишенной как гуманистического, так и рационального начала.
Книжные знания воспитанному с детства в закрытом американском военном колледже и закончившему элитную военную академию лейтенанту Метлоу мало чем помогали в постижении русского национального характера, который прежде всего интересовал его в связи с бушующей в мире «холодной войной», грозящей в любую минуту превратиться в ядерную. Когда через некоторое время отец Метлоу, фермерствующий в Оклахоме, телеграфировал сыну, что из Австрии прилетел его любимый дед, лейтенант обрадовался: вот кто сможет ответить на вопросы о русской ментальности! Отец сообщал, что дед прилетел, чтобы повидаться с родственниками перед тяжелой операцией. Ему много лет не давал житья засевший под сердцем осколок немецкой мины, полученный в рождественскую ночь сорок первого года в Северной Африке, в боях с армией Роммеля. «Рождественский гусь от нацистской свиньи», – шутил никогда не унывающий дед.
В двадцатом году суровые ветры гражданской войны вымели его вместе с остатками войска барона Унгерна из российских пределов в Китай. Как только потом не гнула и куда только не бросала судьба лихого оренбургского казака… Лишь однажды, в галлиполийских лагерях Врангеля, она преподнесла ему единственный и бесценный дар – кареглазую Христину, дочь расстрелянного большевиками казачьего полковника. Через год у них родился сын, нареченный при православном крещении Иваном. Чтобы содержать семью, Егор Мятлев пошел служить в русский офицерский корпус при итальянской армии, который Муссолини вскоре бросил на завоевание Абиссинии. Не утратившие на чужбине понятий чести и веры, русские офицеры наотрез отказались стрелять в православных эфиопов. Итальянские пушки три дня и три ночи били прямой наводкой по обнесенному колючей проволокой лагерю русского корпуса. На исходе третьей ночи Егору Мятлеву с десятком самых отчаянных офицеров под покровом разыгравшейся песчаной бури удалось подползти по-пластунски к конной итальянской батарее. Перебив штыками пушкарей, они вырвались на их лошадях из этого ада.
С той поры фашизм стал для Егора Мятлева не абстрактной идеологией, а конкретным проявлением Вселенского Зла. И когда в Испании грянул франкистский путч, он переправил жену с сыном в Америку, а сам вступил в антифашистскую Интербригаду. Испанию он покидал с последними интербригадовцами и на французской границе был интернирован в концлагерь. Однако вскоре бежал и вступил во Французский Иностранный легион. В нем он и провоевал до последнего дня Второй мировой войны.
По окончании войны, расторгнув контракт с Легионом, дед осел в маленьком провинциальном городке у подножия австрийских Альп.
– Еще генералиссимус Суворов сказывал, что с Альп вся Россия как на ладони, – объяснил он внуку, приехавшему к нему на каникулы.
На новом месте не признающий праздности дед сразу завел свое дело – штучное изготовление амуниции для верховой выездки. Заказать седло и остальные элементы сбруи у «руссишер казак Мятлефф» считалось престижным среди самых богатых людей Европы, снова почувствовавших вкус к роскоши. Сколотив капитал на их заказах, Егор Мятлев первым делом купил в Америке своему сыну Ивану, батрачившему вместе с женой, тоже по происхождению оренбургской казачкой, на сезонных работах в Оклахоме, ферму с большим земельным наделом.
Практичный Иван на купленной земле сразу занялся выращиванием кукурузы для крахмало-паточного производства и ячменя для соседнего пивного завода. Дела у него, благодаря природной смекалке и трудолюбию, пошли настолько успешно, что вскоре он смог прикупить еще земли – под плантации хмеля, построить дом и даже послать своего сына учиться в элитном военном колледже…
Командование по телеграмме от отца предоставило лейтенанту Метлоу недельный отпуск. Уже на следующий день он стоял с дедом и отцом на ухоженном фермерском кладбище у могилы бабушки Христины. Потом они объезжали на «Форде» семейные владения, на которых трудились с десятка два латиноамериканцев. Старик одобрил и ухоженные поля, и недавно перестроенный сыном двухэтажный фермерский дом, но внук чувствовал, что мысли деда витают где-то далеко.
– Похоже, дед не верит в успех операции, – шепнул он отцу.
– Не в том проблема, – ответил тот. – Он хотел перед операцией проститься с оренбургской степью, но большевики отказали ему в визе.
– Старческая сентиментальность! – снисходительно усмехнулся лейтенант. – Чем наша Оклахома хуже его степи? Всю жизнь был лихим воякой – и такая блажь…
– Доживи до его лет, переживи то, что он пережил, тогда суди его блажь! – рассердился отец.
Особой гордостью их семьи была конюшня с полудюжиной чистопородных арабских скакунов: две гнедые кобылы и четыре вороных жеребца. Чтобы отвлечь старика от невеселых мыслей, отец распорядился вывести их на лужайку перед домом. Тот при виде красавцев-коней и в самом деле оживился, даже глаза заблестели.
– Справные арапчата! – похвалил он. – Но жирок с них согнать было бы нелишне. Конь, как и человек, всегда должен быть в кондиции. А покажите-ка мне их доспех? – потребовал он, заметив опытным взглядом у двух коней потертости на спинах.
В конюшне дед тщательно осмотрел всю конскую сбрую и, обнаружив на войлоке подседельников вздутости, сел по-азиатски на солому и принялся сглаживать их сапожным рашпилем. Внук решил, что сейчас самое время поделиться со стариком своими мыслями о русских и их истории. Бывший хорунжий от его слов буквально пришел в ярость.
– Непредсказуемые русские, говоришь, внук? – гневно сверкнул он глазами. – А себя, надо понимать, ты считаешь предсказуемым полноценным американцем, так?
– В обратном меня никто не убедит.
– Вот-вот! – вскинулся дед. – А Гитлер думал: вполне предсказуемые неполноценные русские. И никто Гитлера в обратном, на его беду, не убедил… Силу, которую он собрал со всех стран Европы и обрушил на русских, ни один народ не выдержал бы, ни один, запомни! А они, «неполноценные», выдержали и в конце концов к чертям собачьим разнесли их Третий рейх.
– Третий рейх к чертям собачьим разнесли Эйзенхауэр и маршал Монтгомери! – поправил его внук.
– Ты из Вест-Пойнта вынес этот бред? – еще больше взъярился старик. – Уж родному деду можешь поверить – бесстыдное вранье! Немчура под Арденнами твоих Монтгомери с Эйзенхауэром зажала в стальные тиски и, как пить дать, перетопила бы союзничков в Атлантике, будто котят, кабы русские, в ответ на их слезную мольбу, не перешли в Восточной Пруссии в наступление по всему фронту. Не слышал о том в своем пойнте, внук?
– В академическом курсе, кажется, было про то что-то, вскользь, – смутился молодой лейтенант.
– Вот именно! Вскользь да умолчать – это и есть самое хитрое вранье. Хорош же твой Пентагон – знает, а врет, не краснея!
– Зачем ему врать? – обиделся внук.
– Для поддержания боевого духа янки, зачем же еще! – ухмыльнулся дед. – Глянь-ка, неполноценные русские спутник в космос вывели и гжатского парня первыми вокруг земли два раза обернули. А стоило с десятка два их ракет на Карибах объявиться, как вы в Штатах с перепугу в штаны наложили.
– Браво, батя!.. У большевиков ты бы сорвал аплодисменты! – сказал появившийся в конюшне отец лейтенанта. – Но не они ли тебя из России выперли?
