Максим Есаулов - Потерявшие солнце
Он прошел в ванную:
– Что-нибудь легкое, типа бутербродов.
Струя воды, шипя, побежала в раковину.
Анна просунула растрепанную голову в дверь:
– Иди стели и освобождай ванную. Я принесу все в постель…
* * *Ему пришлось встать и открыть форточку. В комнате было не продохнуть от запахов любви. Анна ничком лежала поверх одеяла, раскинув руки. Она только порывисто вдохнула, когда холодный ноябрьский воздух коснулся ее тела. Цыбин, встав на цыпочки, некоторое время подставлял лицо ветру, затем взял со стола пепельницу и рухнул рядом с ней.
– Ничего себе отдохнул перед трудным днем.
Он глубоко затянулся.
– Сколько времени?
Ее глаза оставались закрытыми.
– Четверть девятого.
– Если сейчас заснешь, то будешь спать как ребенок и выспишься.
Он затушил сигарету и поцеловал ее в плечо. Она вытянулась в струнку и со стоном потянулась как кошка.
– Ползу в душ.
Цыбин заложил руки за голову и закрыл глаза. Завтрашняя работа не представлялась слишком сложной. На изучение цели у него было достаточно времени – вся жизнь. Он еще раз прокрутил все в голове. Вроде никаких изъянов. Конечно, возможны эксцессы. Вот, например, из квартиры на последнем этаже. Он отбросил эти мысли. Переигрывать что-либо поздно, да и элемент случайности всегда присутствует. Издержки профессии.
Анна вернулась в халате и со стаканом минералки в руке.
– Хочешь?
Он покачал головой.
Она присела на край кровати и отпила глоточек.
– Тебя никогда ничего не мучает?
Он не ответил.
Она подошла к окну и, отдернув штору, посмотрела во влажную ноябрьскую темноту.
– Я знаю. Ты не любишь таких разговоров. Прости… Ты не мог не заметить – я стала нервной. Я устала. Выдохлась. Износилась. Просто стало страшно за душу. По ночам ко мне приходят черти. Они танцуют и скалятся. Мерзость… Ты не думай… Я выдержу… Ведь осталось недолго… Ты сам говорил… Обещал… Помнишь?.. Ведь это правда?.. Скажи мне… Слышишь? Цыбин?
Она оглянулась.
Он лежал на спине, вытянув руки, и спал. По крайней мере так казалось.
* * *Водоворот начинался глубоко внутри, набирал силу, рос, ширился и устремлялся вверх, к горлу. Антон в очередной раз судорожно сглотнул, гася тошноту. Голова плыла где-то отдельно от туловища. Тело казалось горячим и невесомым. Веки были плотно сварены друг с другом, и разлепить их не было никакой возможности. Кисло-горькая корка полностью покрывала язык и нёбо. В висках ухало. Хотелось оказаться в Арктике, блаженно зарывшись с головой в многовековой лед. Вместо этого он зашевелился, пытаясь стянуть с себя одеяло и подставить тело осенним сквознякам.
– Антоша, тебе плохо? Может быть, водички принести?
Голос исходил словно из шахты, заполненной ватой. С трудом дошло, что это голос Ольги. Значит, он как-то попал домой. Последнее, что зафиксировала память, это фужер в руке Рощина, настежь открытая дверь «Василисы» и свой собственный голос, выводящий «Моторы пламенем пылают…». Как его принесло домой? Глаза не открывались. Постель качнулась, и босые ноги зашлепали прочь по полу. Через минуту в губы ткнулся восхитительно холодный край чашки.
– Антоша, попей, легче станет.
Божественно ледяной кефир хлынул внутрь, унося отвратительные привкусы во рту и опасные брожения в животе. Даже голова на секунду прояснилась. Он с трудом открыл глаза. Лицо у Ольги было участливое, почти сочувствующее.
– Оль, я ни хрена не помню. Как я доехал?
– Тебя Сережа Рощин привез на такси. Вы оба еле на ногах стояли. Я ему предложила переночевать, но он сказал, что машину не отпускал, а его ждет компания длинноногих манекенщиц.
Антон усмехнулся, тут же скрючившись от тупой боли в голове. Вспомнилось, почему он не собирался ехать домой, но вставать и гордо уходить вон было, во-первых, просто смешно, во-вторых, абсолютно невозможно.
– Антоша! – Оля погладила его по голове. – Я такая дура. Извини меня, пожалуйста. Я вчера на ровном месте на тебя всех собак спустила.
Он хмыкнул, пытаясь придать лицу скорбно-милосердное выражение. Она снова вскочила.
– Сейчас принесу тебе эффералган.
Шипящий стакан плясал в непослушной руке. «Возьмите „УПСА”. – Вы что? Я у мужа-то никогда не беру». Голова снова закружилась.
– Сколько времени?
– Четверть девятого утра. Поспи.
Он провалился в мягкую пропасть с мыслью о том, какое счастье, что сегодня воскресенье. Оля еще раз погладила его по голове:
– Спи, мой любимый. Как я тебя люблю.
* * *Он снова проснулся около половины первого, когда лишь слабость напоминала о вчерашнем дне. Ольга, видимо, пошла гулять с Пашей, и он позволил себе поваляться в одиночестве еще около получаса. Вернувшись, они застали его поедающим холодец и запивающим его холодным чаем с лимоном.
– Ожил? – Оля пристроила в прихожей зонтик. – На улице все льет и льет. Твоя одежда как после купания. Ты не помнишь, вы нигде не купались? А?
– Не помню, – честно признался Антон, набивая рот.
– Не мудрено. – Оля кивнула, стаскивая с Пашки комбинезон. – Сережка еще как-то держался, ты же был бесподобен.
Она сегодня была не похожа на себя, даже речь ее была необычной, не говоря об отношении к его вчерашнему состоянию. Обычно она и после более легких вариантов находилась в состоянии панического ужаса, предаваясь разговорам о том, какой кошмар для семьи таит «пьющий отец». Антон вдруг понял, каких сил ей стоит заставить себя с такой беззаботностью говорить о том, что всегда пугало. Его даже чуть не прошибла слеза умиления.
– Олька, – позвал он, прожевав, – подойди сюда, пожалуйста.
– А? – Она затолкнула ребенка в ванную и приблизилась к нему.
На ней было короткое трикотажное платье коричневого цвета и черные колготки, подчеркивающие безукоризненные ноги. Он подумал, что давно не видел ее кроме как в халате или выцветших джинсах. Его рука легла на ее колено и поползла вверх. Она наклонилась и поцеловала его, обдав незнакомым запахом духов.
– Антоша, не сходи с ума. Паша сейчас выйдет!
Он мгновенно вспомнил, какой она была в постели перед свадьбой и как быстро освоила все женские премудрости любви, после чего с утроенным усилием откинулся на стуле и вздохнул, сделав обиженное лицо.
– Вечером, – она потрепала его по щеке, – уложим ребенка и…
Он снова подумал, что она сегодня абсолютно на себя не похожа и как тонко она прочувствовала все, что ему в ней недостает.
– Папа, в мяч? – Пашка радостно вывалился из ванной, где терпеливо выжидал время, способное убедить всех, что он помылся.
– Легко, – Антон кивнул, – только доем.
В голове еще слегка шумело.
Оля потащила ребенка в комнату переодеваться.
Он налил себе еще холодного чая. Бросил дольку лимона.
Было хорошо и спокойно.
Слишком хорошо.
Он физически ощутил телефонный звонок за секунду до того, как услышал.
– Тебя! – Оля принесла телефон. Глаза ее ничего не выражали.
– Антон! – Голос Шалыгина гудел в мембране как иерихонская труба. – Тревога! Срочно приезжай! Всех собирают!
– Чего стряслось, Михалыч? – В этот момент он проклинал свою работу.
– Ты чего, телевизор не смотришь? Включай! Долго спишь! Святую убили!
– Которую?
– Которая депутат Госдумы, остряк хренов! – Судя по голосу, Шалыгин начал звереть. – Прилетай быстро!
– Что, у нас на территории? – тупо задал Антон однозначно напрашивающийся вопрос.
– Нет, в Санта-Барбаре, бля! Давай бегом! – Шалыгин швырнул трубку.
Почти минуту Антон неотрывно смотрел на телефон, не решаясь поднять глаза.
– Что случилось? – Оля присела перед ним, заглядывая в глаза.
Паша, просунув в дверь чернявую головку, сосредоточенно молча сопел, держа наготове мяч.
– Включи телевизор.
Он почувствовал, как его все достало. Словно ему девяносто лет.
«Подлые наймиты подстерегли Василису Георгиевну Святую у подъезда ее собственного дома. Перестало биться сердце великого борца за права… Смехотворная версия о перевозке Василисой Георгиевной крупной суммы денег… Ни один милицейский чин не догадался привезти цветов к месту гибели выдающейся…»
Антону всегда импонировала манера выступления этой женщины, ее правильная речь и неброская внешность, но сейчас он чувствовал непреодолимую ненависть к той, ради памяти которой разваливают его сегодняшнюю жизнь.
На экране возникло скорбное лицо всенародно любимого актера, театрального мэтра.
«Стыдитесь прокуроры и сыщики, – начал он, – вы едите наш хлеб, хлеб налогоплательщиков…»
– Выключи, Оля, – попросил Антон. Она послушно нажала кнопку. Несколько секунд было тихо.
– Антоша, это очень серьезно, ты, наверное, сегодня не придешь, – заговорила она. – Я сделаю бутерброды, и, может, ты возьмешь бульон в баночке. Совсем без супа нельзя…
Ему даже не поверилось в ее спокойный тон.
– Паша, иди в комнату. Папа должен ехать на работу.
