Максим Есаулов - Потерявшие солнце
– С Богом, – сказал Максаков. Машина тронулась.
* * *Цыбин пил чай и смотрел, как накормленный остатками вчерашнего ребенок возит по столу машинку. Необъяснимая тревога посасывала внутри. Очень хотелось просидеть здесь полдня и махнуть потом в аэропорт. Он отогнал эту мысль, оделся, завернул малыша в одеяло, не став одевать ему даже подмоченные ночью штаны, и вышел во двор. Обыкновенный питерский колодец. Ободранные стены. Скворечники чьих-то жизней. Квадрат тоскливого, плюющегося неба. Шаги гулко отдавались где-то вверху. Чтобы поймать машину в нужную сторону, пришлось перейти Невский. Толпы людей шли куда-то решать свои маленькие и большие проблемы, работать, спать, пить водку, читать книги, колоть наркотики, сочинять музыку, совокупляться, рожать и умирать. Он на секунду представил, что сделали бы они, узнай, кто он такой. Скорее всего, ничего. Еще быстрее побежали бы по своим делам. Оставалось шесть с половиной часов. Желтая «шестерка» затормозила, шипя протекторами на мокром асфальте.
– Угол Введенской и Кронверкского, пожалуйста.
* * *– Внимание нарядам, я «Дунай»! – фыркнула рация в машине. – Только что от дома двадцать три по проспекту Динамо угнан автомобиль «БМВ» зеленого цвета, госномер…
– Во дают! – покачал головой усатый гаишник. – Я тот дом знаю. Там охрана, видеокамеры. А один хрен!
Антон не ответил. Он старался не сводить глаз с парадной, в которой располагался «Приют “Святая Мария”». Выклянченная по знакомству в Петроградском РУВД гаишная машина с усатым капитаном позволила им с Максаковым, нацепив бляхи и взяв жезлы, занять наиболее выгодную позицию. Немного мешала обзору начинающаяся на месте скопления торговых павильонов стройка. Все так же моросило. Александровский парк стоял залитый водой и растопыривший голые пальцы деревьев. Капитан чувствовал себя не в своей тарелке. Старался никого не тормозить и часто спрашивал, надолго ли мероприятие?
– …преступник двигается в сторону Троицкого моста. Всем нарядам…
Антон бросил взгляд на трамвайную остановку, где пили пиво Андронов с Ледогоровым. Полянский и Гималаев сидели в кафе прямо возле входа в приют. Было одиннадцать десять.
– Надо было внутрь идти, – буркнул подошедший Максаков.
– Нельзя. Вдруг у него там связи. К тому же дети…
– А так пропустим. Вот, блин, видишь?
Длинный красный трамвай, подойдя к остановке, перекрыл им видимость. Черноглазая девушка в красной шапочке скользнула по ним безразличным взглядом.
– Первый, я третий. Подъехал мужчина с ребенком. Желтая «шестера». Ты бы посмотрел…
Антон выругался. Андронов справедливо предлагал ему опознать Худого, но дурацкий трамвай продолжал перегораживать улицу. Он дернулся обойти его спереди, но в этот момент тот наконец пополз. Пришлось ждать. Улица была пуста. Андронов показал жестами: «А я чего мог?!» – и кивнул на дверь приюта. Антону казалось, что стук его сердца слышен на другом конце города. Выступила испарина.
– Подтянемся поближе?
Максаков мотнул головой.
– Как выйдет – определишься. Если он, то Поляк и Игорь из кафе сзади, а мы с мужиками отсюда.
Антон не сводил взгляд с двери. Подъехала «Газель». Внутрь начали заносить столы и стулья.
– Плохо видно. – Он, не глядя, достал папиросу.
– Внимание всем постам, принять меры к розыску и задержанию автомашины «БМВ»…
– Долго нам еще? Мне на обеспечение…
Дым унял легкую дрожь. Взгляд скользнул в сторону и уперся в Худого. Даже теперь, зная, кто он, Антон не мог называть его по-другому. Худой шел по Кронверкскому прямо на них. Он уже был далеко от кафе и от ребят на остановке. Он подходил к перекрестку с Введенской. Их разделяло пятнадцать метров дороги. Антон не успел подумать, что он не выходил из дверей, что он совсем не изменился за эти годы. Не успел ничего сказать Максакову и капитану. Не успел, потому что Худой посмотрел ему в глаза и узнал. Его лицо никак не изменилось, но Антон почувствовал, что узнал. И тогда он неожиданно улыбнулся ему и сошел с тротуара.
* * *Цыбин сделал у приюта три круга, объяснив водителю неточным знанием нужного адреса. Ничего. Серое питерское утро на перекрестке. Голодные гаишники шинкуют «капусту». Мокнущие пассажиры неподошедших трамваев. Осталось меньше пяти часов. Он выберется.
Старший воспитатель смотрела на него, как на нерадивого ученика. На ней был строгий полосатый костюм и очень дорогие очки. Видимо, воспитание сирот оказалось делом прибыльным.
– Почему Юрий Арнович не приехал?
– Он умер.
Она даже сняла очки.
– Что?!
– Несчастный случай. Вместе с Людмилой Борисовной.
– Какой ужас! Давайте ребенка.
Она уже явно начала подсчитывать неполученные дивиденды. На прощание малыш улыбнулся ему.
Дверь оказалась перегороженной. Грузчики никак не могли пропихнуть в нее широкий письменный стол. Их мат вперемешку с хриплым дыханием разносился по вестибюлю.
– Выйдите через запасной выход, на Лизы Чайкиной, – предложил охранник.
На улице Цыбин плотнее запахнул плащ и подумал, в какую сторону идти? Хотелось есть и коньяка. Решив пойти в «Моцарт», он зашагал в сторону «Горьковской». Гаишники топтались на прежнем месте. Капитан и два стажера. Один уставился на Цыбина немигающим взглядом. Знакомые чуть раскосые глаза. Цыбин полез за сигаретами и вдруг вспомнил. Сразу все вспомнил: залитую солнцем квартиру на «Кораблях», боль в ноге, запах крови, запах своей крови, грохот «пээма», треск «смит-вессона», холодную набережную Фонтанки и этот взгляд. Парень улыбнулся весело и радостно, как старому другу. Цыбин понял – никаких случайностей. Он пришел за ним. Он не один. Самолет взмыл в воздух и полетел к солнцу без одного пассажира. Где-то завыла милицейская сирена. Машинально он кинул в рот сигарету. Пальцы наткнулись на рукоятку ножа. Еще есть шанс. Сзади наверняка поджимают. Справа парк, залитый водой. Значит, остается только пройти через них. Тех, кто впереди. Вперед и влево в арку. Нож мягко раскрылся в кармане. Самолет не улетит без него.
Улыбнувшись в ответ, он шагнул с тротуара.
«Бомба» вылетела справа, со стороны одностороннего движения. Сидевший за рулем двадцатилетний угонщик, оглушенный воем милицейских сирен за спиной, слишком резко переложил руль. На скользком асфальте машину развернуло, и она пошла юзом. В последнюю секунду Цыбин боковым зрением увидел летящую массу, заметил, как расширились глаза мента, но прыгнуть не успел. Удар выбросил его на середину дороги. Боли не было. Мокро и холодно. Свет медленно гас. На лицо падали капли дождя. Он считал их. Кто-то приподнял его голову. Кого-то настойчиво звали по имени:
– Иван! Иван! Иван! «А ведь это меня так зовут. Это я!» – подумал Цыбин и умер.
* * *– Все, – сказал Максаков. – Оставь его. Он мертв.
Антон выпрямился. Цыбин лежал на спине. В его лице застыла решительность.
– Соскочил все-таки, – у Антона нестерпимо раскалывалась голова, – соскочил.
Он отошел к тротуару и никак не мог прикурить. Папиросы ломались в руках.
– Соскочил! – Антон швырнул пачку на землю и неожиданно ударил ногой по стоящей рядом телефонной будке.
С грохотом рухнуло стекло. Он ударил еще и еще. Стекла осыпались одно за другим. Какая-то женщина шарахнулась в сторону.
– Соскочил!!!
Рядом невозмутимо курил Максаков. Лил дождь.
Санкт-Петербург, 1998–2001
