Максим Есаулов - Потерявшие солнце
Она накрыла его губы рукой. Пальцы у нее были холодными и пахли смесью парфюмерии с кофейными зернами и сигаретным дымом.
– Не надо, – мягко сказала она, без всякой тени обиды или гнева, – у меня муж, которого я очень люблю. У тебя жена и сын, которые тебя тоже очень любят. Все будет хорошо.
– Не будет, – пьяно мотнул он головой.
– Будет-будет. – Она взяла его за руку и как маленького повела в зал.
Рощин курил в проеме входной двери. Лицо его было мокрым. Наверное, от дождя.
– Сварить тебе кофе? – Ксения зашла за стойку.
– Не надо. – Антона мутило. Он посмотрел на непрерывно падающую стену воды. – Извини, пожалуйста.
– Ну что ты. – Она снова улыбнулась. – Мне очень приятно.
Рощин швырнул в темноту сигарету и подошел к стойке. Походка у него была нетвердой, но лицо утратило безнадежно-отсутствующее выражение.
– Еще по пятьдесят, и все. Я плачу.
– Я пас. – Антона даже замутило.
– На посошок.
– Не-е.
– Не выкобенивайся. За уголовный розыск.
– Ладно, только по пятьдесят, и все.
– Заметано! Ксения, дорогая, два по сто водки и пару пива. Светлого, разумеется, а то напьемся…
Лампы на потолке кружились в непрерывном хороводе. Магнитофон шипел старыми динамиками на только ему понятном тарабарском языке. Снаружи, обнимая водяные струи, на город наползала слепая питерская ночь.
* * *Колючий, будоражащий запах свежесваренного кофе выдернул Цыбина из сладкой неги утреннего сна.
«Ты бросил меня. Ты бросил меня…» – вполголоса бормотал телевизор.
Анна по-турецки сидела на кровати, скрестив длинные ноги, и прихлебывала кофе из толстой фаянсовой кружки. Пояс короткого голубого халатика слегка развязался, обнажив в разрезе литую грудь с острым розовым соском. Сквозь опущенные ресницы Цыбин с удовольствием рассматривал ее красивую фигуру и утренне-свежее лицо. Вкрадчивое, непреодолимое желание неумолимо ползло по телу. Он дождался, когда она поставит кружку на сервировочный столик у тахты и, резко сев, дернул ее за руку. Падая рядом с ним, она неподдельно взвизгнула. Рванув поясок, он наполнился внутренней пустотой, ощущая, как вздрогнуло и выгнулось под ним пахнущее теплым сном нежное тело…
За завтраком ему на секунду показалось, что кончился дождь. Он даже встал и вплотную подошел к окну, чтобы понять, что ошибся. Новое лицо ноября было нервным и непостоянным. Капли стали столь мелкими, что почти не долетали до земли. Порывистый ветер собирал их во влажные сгустки и с силой размазывал о серые стены пятиэтажек.
Анна жевала бутерброд с сыром, уткнувшись в газету. Он никогда не мог понять ее страсть к изучению прессы, свойственную обычно мужчинам. Сам он никогда не интересовался периодической печатью, предпочитая литературу художественную. Он вынул газету из ее рук:
– Извини, но сегодня у нас будет маленькое дело.
Ее лицо на секунду напряглось.
– Последний штрих.
Она кивнула и потянулась за сигаретами. Он сходил в комнату и вернулся с листом бумаги.
– Сейчас мы доедем опять до Финляндского вокзала…
Электричка была такая же грязная и продувная, как та выборгская, ночная. Цыбину даже показалось, что все пассажиры те же самые: угрюмо молчащие с тяжелыми тусклыми лицами. Ветер терся о стекла смесью копоти и воды. Платформа «Пост Ковалево» пустовала. Здесь редко кто-либо садился или выходил. Раскисшая грунтовка тянулась в сторону еле различимого в дождевой пелене леса.
– Тебе туда, – кивнул он Анне.
Она прищурилась и слегка поежилась от сырости:
– Я пошла?
– Запомнила? Обгоревший ствол у…
– Запомнила.
Ему не понравился ее безразличный, даже усталый тон. Раньше она воспринимала все задания с азартом.
– Побольше естественности, – он усмехнулся, – в тебе всегда пропадала актриса.
Она не улыбнулась.
Он поцеловал ее.
Она медленно пошла по хлюпающему проселку, согнувшись от порывов мокрого ветра.
На Финбане Цыбин прикинул время, остающееся ему на проверку. Получалось около сорока пяти минут. Дома вокруг он изучил давно. Сначала дал круг по площади Ленина, затем проскочил проходняком на Финский переулок, почти вбежал в глухой дворик и вошел в парадную в самом углу. Спустившись в темный, пахнущий тухлятиной и дерьмом подвал, прислушался. Тишина. Перебираясь через бурчащие теплые трубы, он побрел в темноту. Несколько раз пришлось щелкнуть зажигалкой. Сырая стена под прямым углом повернула направо. Впереди, метрах в сорока, забрезжил слабо-серый свет. Трухлявая, обитая жестью дверь подалась без труда. В парадной Цыбин вытер тряпочкой ботинки, положил ее в карман куртки, сунул туда же ярко-желтую клоунскую вязаную шапочку с помпоном и надел черную кепку. Послушав секунду капанье дождя, скинул старую китайскую куртку и, вывернув наизнанку, превратил ее из зеленой в бордовую. Дождь по-прежнему мелко моросил. Цыбин закурил и вышел из подъезда на улицу Лебедева. Поток прохожих не внушал опасений. Он направился обратно к вокзалу. Анна вышла в толпе прибывших на всеволожской электричке. Несколько секунд она якобы озиралась, после чего подошла к самому спешащему пассажиру и что-то спросила у него. Цыбин знал, что она интересуется местонахождением ближайшего отделения милиции. Видимо, ей не ответили. Она повторяла свою попытку еще дважды с тем же результатом. Уроки физиогномистики с Цыбиным не прошли даром: она безошибочно определяла неместных, очень спешащих, или тех, кто о существовании милиции вообще знал только из кино. Не добившись результата, Анна медленно двигалась в сторону вокзального здания. Наступал самый ответственный момент. Цыбин сосредоточился, запуская компьютер в голове.
«Двое мужиков пьют пиво у окончания платформы. Вроде стоят давно. На Анну не смотрят, не косятся, в плечо себе не говорят. Чистые. Парень с девицей проходят второй раз и возвращаются назад. Он вроде сильно поддатый. Похоже, не играет. Слишком раскован. Зашли в электричку. Нормально. Больше ничего странного. Опять перестраховался. Ничего…»
В метро они ехали в соседних вагонах. Несмотря на толкучку, Цыбин старался не выпускать Анну из виду. Он думал, что ее присутствие намного упрощает ему многие вещи. Он думал, что ее присутствие намного усложняет ему многие вещи. И еще он думал, что так до конца и не определился, как относиться к ее присутствию.
На «Петроградской» было шумно и многолюдно. Тут и там пестрели милицейские погоны. Цыбин улыбнулся. Сегодня можно было оставаться спокойным. Работы у вымокших блюстителей порядка было выше головы: толпы полупьяных юнцов в сине-бело-голубых и красно-белых шарфах бродили, посасывая пиво и норовя завести друг друга, когда их хаотическое движение сближало противоборствующие группы. Милиционеры аккуратно направляли людские потоки в теплое жерло метрополитена. Прохожие старались держаться подальше. Моросило.
– Какой счет? – Цыбин подошел к молоденькому милиционеру, по возрасту не отличающемуся от бушующих фанов.
– Два – один. «Спартак» в пролете. – Милиционер улыбнулся, и Цыбин понял, что больше всего мальчишке хочется надеть синий шарф, взять бутылку пива и присоединиться к всеобщему ликованию.
Малый проспект, который Цыбин по привычке называл Щорса, был малолюден. Основные, двигающиеся со стадиона массы уже прошли. Увеселительных заведений здесь почти не было. Только несколько прохожих спешило от метро. Анна шла метрах в тридцати впереди, сопротивляясь порывам вездесущего ветра. Быстро темнело.
На Лахтинскую он поворачивать за ней не стал. Прошел вперед и, сделав крюк, вернулся назад по Чкаловскому. Спрятавшись под козырек какого-то магазина, закурил. Ждать он умел. Это была основа профессии. Мысли о ближайшем будущем роились в голове вперемешку с размышлениями о прошлом. Он подумал, что предусмотрительно соорудил тайничок в Ковалево, чувствуя, что когда-нибудь придется поработать исключительно на себя. Он подумал, что Анна стала очень сильной его стороной, позволяя ему не рисковать до самого последнего момента. Он подумал, что Анна стала очень слабой его стороной, потому что она – всего лишь Анна. И еще он подумал, что есть вещи, о которых надо думать поменьше. Тем более, что осталось недолго.
Хлопнула дверь парадной напротив. Она внимательно оглядела улицу и направилась в сторону «Чкаловской». Один за другим начали зажигаться фонари.
Ни в метро, ни в полупустом автобусе Цыбин не заметил ничего подозрительного. Он догнал Анну возле квартиры и приобнял за плечи. Она отворила дверь и рухнула на стул в прихожей.
– Господи! Как у меня гудят ноги.
– Да, ты могла бы быть чемпионом по спортивной ходьбе.
– Я буду вознаграждена?
Он с удовольствием отметил изменения в ее настроении. Исчезли безразличие и усталость.
– Что пожелаешь?
– Тебя, и неоднократно.
– У меня завтра тяжелый день.
– Пораньше начнем. – Она встала и, раздевшись, прошла на кухню. – Есть хочешь?
