Пауло Коэльо - Победитель остается один
Хамид Хусейн стал теперь властелином целой империи, и все, кто вкладывал средства в его мечту, получили за свои инвестиции сторицей крупных дивидендов, выплаченных акционерам. Он продолжал сам курировать большую часть своих проектов, присутствовать на важнейших фотосессиях, сам делал эскизы для значительного числа моделей, не реже трех раз в год бывал в пустыне и молился на могиле отца, после чего отчитывался перед шейхом о состоянии дел. Но помыслы его с какого-то времени были заняты новым вызовом: он решил снять фильм.
…Взглянув на часы, он говорит Еве, что пора идти. Та спрашивает:
— Неужели это так важно?
— Нет, не важно. Но я бы хотел, чтобы ты присутствовала.
Ева поднимается. Хамид в последний раз окидывает взглядом одинокую фигуру знаменитого кутюрье, отчужденно созерцающего Средиземное море.
4:07 РМ
В юности у всех одна и та же мечта — спасти мир. Потом одни об этом забывают, убедившись, что есть дела поважнее — обзавестись семьей, заработать денег, поездить по свету, выучить иностранный язык. Другие же решают принять посильное участие в том, чтобы изменить общество, и в тех процессах, которые определят, каким наш мир достанется следующим поколениям.
Они начинают выбор профессии: идут в политики (поначалу неизменно руководствуясь желанием помочь своей общности), в социальные активисты (те свято веруют, что преступность порождается классовыми различиями), в художники (а эти не сомневаются, что все пропало и надо начинать с нуля) и… — в полицейские.
Инспектор Савуа был совершенно уверен в том, что может быть очень полезен обществу. Прочитав множество детективов, он воображал, что если злодеев посадить за решетку, всем добрым людям непременно найдется место под солнцем. Он с энтузиазмом постигал премудрость полицейской науки, получал высокие баллы на экзаменах по теоретическим дисциплинам, развивал силу и выносливость, чтобы не сплоховать в опасной ситуации, учился метко стрелять, хотя никогда никого не собирался убивать.
Прослужив в полиции год, он стал считать, что досконально изучил специфику своего ремесла. Его товарищи жаловались на низкое жалованье, на прорехи в законодательстве и некомпетентность судей, на существующее в обществе предубеждение к слугам закона и блюстителям правопорядка. С течением времени все оставалось неизменным, пребывало в прежнем виде, а прибывало только одно.
Бумаги.
Бесконечные протоколы, докладные, отношения, расписанные до мельчайших подробностей обстоятельства того, где, как, почему имело место такое-то происшествие. Такие пустяки, как мусор, выброшенный не туда, требовали досконального расследования (благо злоумышленник всегда оставляет следы — конверты или авиабилеты), тщательно начерченного плана местности, установления личности виновного, отправления повестки (а затем — и другой, составленной уже в более суровом стиле), передачи дела в суд (если нарушитель считал все это полной ерундой и пустой тратой времени), рассмотрения кассации и проч. Могло пройти года два до тех пор, пока дело окончательно не закрывали — без малейших последствий для обеих сторон.
Насильственные преступления встречались редко, очень редко. Статистические выкладки свидетельствовали, что львиную долю происшествий в Каннах составляли драки богатых мальчиков в дорогих ночных клубах, ограбления квартир, где хозяева жили только летом, аварии на дорогах, работа без разрешения и супружеские ссоры. Конечно, Савуа должен был бы радоваться этому — Лазурный Берег даже в те месяцы, когда сюда наезжали тысячи иностранцев, чтобы поваляться на пляже или купить-продать фильм, оставался во взбаламученном мире островком благоденствия и покоя. В прошлом году инспектор занимался расследованием четырех самоубийств (каждое из которых означало шесть-семь килограммов бумаг — а ведь все эти листки надо заполнить, отпечатать, подписать, подшить) и только два случая нападений со смертельным исходом.
И вот за несколько часов перекрыта годовая статистика. Что же такое случилось?
Телохранителей пострадавшего допросить не успели — они исчезли, и Савуа про себя отметил: полицейским, первыми появившимся на месте преступления, надо будет объявить выговор в приказе. Они ведь, как ни крути, упустили единственных настоящих свидетелей происшествия — единственных, потому что женщина, сидящая сейчас в приемной, абсолютно ничего не знает. Уже на второй минуте стало ясно: она находилась довольно далеко от жертвы и добивается только одного — воспользоваться ситуацией и хотя бы сейчас приблизиться (уже в фигуральном смысле) к знаменитому продюсеру.
И Савуа, следовательно, остается только читать бумаги.
Он сидит в холле госпиталя, положив перед собой два доклада.
Один, состоящий всего из двух листков, заполненных тягомотными техническими подробностями, написан дежурным врачом. В них анализируется состояние пациента, находящегося сейчас в блоке интенсивной терапии: получается, что ему неизвестным путем ввели в левую поясничную область тела неустановленное отравляющее вещество, которое сейчас пытаются идентифицировать в лаборатории. По номенклатуре ядов единственное вещество, способное подействовать столь стремительно, — это стрихнин, однако он вызывает сильные спазмы и конвульсии, каковых, по словам охранников, подтвержденным показаниями парамедиков и женщины-свидетельницы, не наблюдалось. Напротив, был отмечен почти мгновенный паралич всей мускулатуры: жертва упала грудью на стол, после чего ее вывели наружу, причем удалось это сделать, не привлекая внимания присутствующих.
Другой доклад — гораздо более пространный — исходил из организации под названием Европол, чьи сотрудники не спускали глаз с Джавица Уайлда с той минуты, как тот ступил на землю Франции. Они постоянно сменяли друг друга, а в самый момент убийства наблюдение вел чернокожий агент из Гваделупы, внешне очень похожий на уроженца Ямайки.
«Тем не менее он ничего подозрительного не заметил. Вернее сказать, в ту минуту, когда произошло убийство, Джавица заслонил от него какой-то человек со стаканом сока в руке».
Хотя человек, ставший жертвой, никогда не привлекался к уголовной ответственности и был известен в кинематографических кругах как один из самых крупных дистрибьютеров, эта его деятельность была лишь ширмой для другой, несравненно более прибыльной. По сведениям Европола, пять лет назад Джавиц Уайлд, в ту пору — второразрядный продюсер, вступил в контакт с наркокартелем, поставлявшим на территорию США кокаин и начавшим таким образом отмывание денег…»
— Это уже интересно, — пробормотал Савуа.
В первый раз ему нравится то, что он читает. Кажется, ему в руки попало по-настоящему важное дело, а не какая-то мелочевка вроде квартирных краж или супружеских ссор. Это вам не два среднестатистических убийства в год.
Савуа известен механизм того, о чем говорится в этом докладе. Наркодилеры получают огромные деньги, но не могут указать их источник, а следовательно, не могут и открыть счет в банке, купить квартиру, автомобиль, драгоценности, инвестировать средства в какой-нибудь проект, перевести из страны в страну, ибо надзирающие государственные органы непременно заинтересуются и спросят: «А как тебе удалось разбогатеть? Откуда все взялось?»
И вот, чтобы преодолеть это препятствие, используется так называемое «отмывание денег». То есть превращение криминальных барышей в респектабельные финансовые активы, которые становятся частью экономической системы и приносят новые прибыли. Говорят, будто термин этот придумал Аль Капоне, в эпоху «сухого закона» купивший в Чикаго сеть прачечных «Sanitary Cleaning Shops» и с помощью нее, державший на банковских счетах деньги, вырученные от нелегальной торговли спиртным. На вопрос, откуда это у него столько денег, он всегда мог ответить: «Люди стали сдавать в стирку больше белья. Я очень рад, что вложился именно в эту отрасль».
— Да, он все сделал правильно. Вот только позабыл заплатить налог с оборота, — вслух размышляет Савуа.
«Отмывание денег» применяется не только в наркоторговле — им пользуются и террористы, которым надо профинансировать операции в той или иной части света, и политики, получившие взятку или, как стали в последние годы говорить — «откат» за то, что приняли и одобрили несуразно раздутые сметы, и компании, которым надо спрятать от мелких акционеров свои доходы, и отдельные личности, считающие фискальную систему вздорным и вредным измышлением. В прежние времена достаточно было открыть номерной счет в каком-нибудь «налоговом раю», однако недавно правительства многих стран приняли совместные меры, заключили многосторонние договоры — так что механизм пришлось адаптировать к изменившимся условиям.
Одно, впрочем, не подлежит сомнению: преступники всегда на много шагов опережают власти.
