Пауло Коэльо - Победитель остается один
«Финансисты», однако, не любят неоправданный риск. Их партнер Джавиц Уайлд может быть в любой момент арестован, а там, глядишь, пойдет на сделку со следствием, расскажет обо всех деталях налаженной системы, назовет имена тех, с кем заснят на фотографиях — причем так, что даже и не догадывался, что его снимают.
Заставить его молчать можно одним-единственным способом.
Савуа все совершенно ясно, и он точно знает, как дальше будут развиваться события. А сейчас надо заняться обычным делом.
Бумажной канителью.
Заполнить формуляр, отослать его в Европол — пусть тамошние бюрократы займутся розыском убийц: дело громкое, в случае удачного завершения сулит награды и нечастые в этих структурах продвижения по карьерной лестнице. Расследование должно завершиться результатом, и никто из его начальников не поверит, что инспектор из захолустья (да, потому что Канны при всем своем гламурном блеске 350 дней в году остаются маленьким провинциальным городком) способен добиться этого.
Савуа подозревает одного из телохранителей: чтобы впрыснуть яд, надо было находиться в непосредственной близости от жертвы. Но обнародовать свою версию не собирается. Он изведет еще много бумаги, чтобы проверить всех, кто присутствовал на вечеринке, новых свидетелей не обнаружит и — после нескольких дней оживленной переписки с вышестоящими инстанциями — сочтет свою миссию выполненной.
Вернется к расследованию двух среднестатистических убийств и нанесения телесных повреждений в ходе ссоры между супругами — а ведь стоял в двух шагах от того, что могло бы получить международный резонанс. От исполнения своей юношеской мечты об улучшении мира, о более справедливом и безопасном обществе, о карьере и высокой должности в Министерстве юстиции, о благополучии семьи, о борьбе за то, чтобы изменить отношение к слугам правопорядка, личным примером доказав, что есть среди них честные люди.
Все это будет погребено под бумагами.
4:16 PM
Увидев, что открытая терраса бара «Martinez» заполнена посетителями, Игорь хвалит себя за всегдашнюю предусмотрительность: хоть ему никогда прежде не приходилось бывать в Каннах, он все же загодя заказал столик, угадав, что все будет именно так, как сейчас. Сейчас он просит чаю с тостами, закуривает, оглядывается по сторонам: здесь все в точности так, как и в любом другом «шикарном» месте. Дамы, страдающие анорексией, накачанные ботоксом и обвешанные драгоценностями, пожилые мужчины с молоденькими спутницами, супруги, явно надоевшие друг другу, улыбающиеся девушки с бокалами прохладительного, не содержащего калорий, делающие вид, будто заняты беседой с подругами, а на самом деле посылающие диагональные трассы взглядов из одного конца в другой в надежде заметить кого-нибудь заслуживающего внимания.
И лишь за одним столиком дело обстоит иначе: трое мужчин и две женщины разложили среди банок с пивом какие-то бумаги и спорят вполголоса, постоянно щелкая клавишами своих калькуляторов. Кажется, будто эти пятеро — единственные, кто занят здесь делом, но это не так: делом здесь заняты все посетители.
Они стараются засветиться.
А это, если все пойдет хорошо, может привести к Славе. А та, если все пойдет хорошо, приведет к Могуществу. Магическое слово, заклинание, превращающее человека в полубога, в недосягаемого идола, который едва цедит слова и привык к тому, что все его желания неизменно исполняются, а сам он, когда проезжает в своем спортивном автомобиле или лимузине с затененными стеклами, вызывает у окружающих зависть и ревность. Для него нет непокоренных вершин и неприступных твердынь не существует.
Те, кто сидит на этой террасе, уже преодолели некий барьер — они ведь не толпятся с фотоаппаратами в руках по ту сторону металлических ограждений, ожидая, что вышедшая из главных дверей звезда озарит их миры своим сиянием. Да, они уже попали внутрь, да, им не хватает теперь лишь славы и власти — и неважно, в какой сфере. Мужчины знают, что возраст — не проблема, были бы надежные и прочные связи. Девушки, обводящие пространство взглядами, чьей зоркости позавидовали бы самые вышколенные телохранители, напротив, чувствуют приближение опасного возраста, зная: когда он наступит, возможности добиться чего-либо своей красотой внезапно исчезнут. Дамы постарше хотели бы, чтобы их уважали и ценили за дарования и ум, однако блеск бриллиантов слепит так, что ничего больше и не разглядишь. Супруги ожидают, что вот мимо пройдет кто-то, поздоровается, и все повернутся к ним и подумают: «Наверное, известные люди». А может быть, не известные, а — знаменитые?
Синдром известности способен разрушить брак, испортить карьеру, уничтожить все христианские добродетели, ослепить и мудрецов, и невежд. Великий ученый, получив престижную премию, забрасывает свои исследования, способные улучшить род людской, и принимается выступать с лекциями и докладами, повышающими доход и самооценку. Индеец из амазонской сельвы, усыновленный великим певцом, внезапно считает должным осознать, что его бедственным положением воспользовались. Ревнитель справедливости, не покладая рук защищавший права обездоленных, решает занять высокий пост, выигрывает выборы — и после этого считает себя свободным от всяких обязательств: до такой степени, что однажды его накрывают в мотеле, где он на деньги налогоплательщиков развлекается с мальчиком по вызову.
Синдром известности. Это когда люди забывают, кто они такие, и начинают верить тому, что о них говорят. Суперкласс — вожделенная мечта всех, место, где нет ни теней, ни тьмы, а в ответ на любую просьбу неизменно звучит «да».
Игорь обладает могуществом. Всю жизнь он боролся за свое нынешнее положение. И чтобы достичь его, ему приходилось участвовать в томительно-скучных ужинах, слушать нескончаемые речи, встречаться с теми, кого презирал, улыбаться, когда хотелось послать подальше, и посылать подальше, когда он чувствовал симпатию и жалость. Он работал день и ночь, не зная выходных и праздников, проводя встречи со своими юристами, администраторами, служащими, пресс-агентами. Вскоре после развала коммунистического режима он начал с нуля и сумел добраться до вершины. Более того — сумел выстоять во всех политических и экономических бурях, сотрясавших его родину в последнее двадцатилетие.
Почему? Потому что боялся Бога и знал, что свой путь он проходит по Его благословению и должен покориться Его воле, иначе потеряет все.
Разумеется, бывали минуты, когда что-то говорило ему: ты оставляешь в стороне важнейшую часть осенившей тебя благодати — Еву. Однако он так долго был убежден, что та все поймет, так горячо уговаривал себя, что это всего лишь такой период в его жизни, некая затянувшаяся фаза, но вот она кончится, и они всегда будут вместе. Они строили грандиозные планы — путешествовать, плыть на корабле, выстроить на вершине горы дом, где будет гореть камин и можно будет отринуть мысли о деньгах, о долгах, обязательствах и обязанностях. У них будет много детей, они отдадут их в школу где-нибудь неподалеку и будут целыми днями бродить по лесам и ужинать в маленьких уютных ресторанчиках.
У них будет время возиться в саду, читать, ходить в кино, делать те простые вещи, о которых мечтают все и которые только и способны заполнить собой жизнь любого человеческого существа, сколько ни есть их на Земле… Приходя домой с толстой пачкой документов и сваливая их на кровать, он просил Еву набраться терпения. Когда звонок мобильного раздавался в час давно запланированного ужина вдвоем и Игорю приходилось на полуслове прерывать разговор с нею и долго слушать собеседника, он вновь и вновь просил ее набраться терпения. Он знал: Ева делает все возможное и невозможное, чтобы ему было удобно и уютно, хотя время от времени она и позволяла себе ласково сетовать, что денег у них хватит на пять поколений и надо пользоваться жизнью, пока оба они еще молоды…
Игорь соглашался: это правда, он может остановиться прямо сейчас. Ева с улыбкой гладила его по щеке — и в этот миг, вспомнив что-то важное, он хватался за телефон или шел к компьютеру, с кем-то спорил или отправлял мейл.
Человек лет сорока вскакивает, оглядывается по сторонам и, размахивая над головой газетой, кричит: — «Кровавая бойня в Токио! Семь человек убито в салоне компьютерных игр!» Все взгляды обращаются к нему.
— Они называют это «насилием»! Насилие не там, а здесь!
Игорь чувствует озноб.
— Если какой-то психопат зарезал нескольких ни в чем не повинных людей, весь мир в ужасе. Но кому есть дело до интеллектуального насилия, творящегося в Каннах?! Наш фестиваль творит убийства во имя диктатуры! Речь уже не о том, какой фильм будет признан лучшим, а о преступлении против человечества, когда людей заставляют покупать товары, которые им совершенно не нужны, забывать про искусство в угоду моде, бросать съемки ради обедов и ужинов. Вот истинное зверство! Я здесь, чтобы…
