Евгений Сухов - Бубновый туз
Женщины ценят такие вещи.
— Ты меня вызвал по делу или просто поговорить?
— Мария, почему ты так…
— Если просто поговорить, то давай отложим разговор до следующего раза. Сейчас у меня накопилось очень много работы. С минуты на минуту должны привести подследственного, и мне нужно его допросить.
— Послушай, Мария… Я понимаю, что я вел себя с тобой неправильно. Прямо скажу, как дурак! Но ты же знаешь, что все это я делал не со зла. Давай начнем все сначала. Ты нужна мне!
Их разделял старый дубовый стол. Немного, если подумать. Но Игнат неожиданно остро осознал, что в действительности между ними пролегает пропасть. А тонкие женские пальчики, что так приковывали его внимание, находились где-то за пределами досягаемости.
— Ты говоришь очень серьезные слова, Игнат. Ими просто так не бросаются.
— А я и не бросаюсь.
— Давай оставим все как есть. Зачем усложнять.
— Ничего не понимаю, что же все-таки произошло между нами? Я не смог подъехать вовремя! На это у меня были серьезные причины. Когда уже собрался к тебе, мне сообщили, что объявился Кирьян Курахин. Ты же знаешь, что это значит!
Мария пожала плечами, ее губы болезненно скривились:
— Я тебя понимаю. Все правильно. Ты и должен был так поступить.
Феоктистова поднялась.
— Мария…
— Не надо, Игнат… Ты опоздал. Я сейчас с другим.
— Это серьезно?
— Во всяком случае, для меня, — решительно ответила Мария и, одернув кожаную куртку, вышла из кабинета.
* * *— Почему мы с тобой все время прячемся? — в отчаянии воскликнула Мария. — У меня такое чувство, что ты меня стесняешься.
— Перестань…
— Может, я какая-то кривая или косая? Объясни мне!
— Не говори ерунды, — отмахнулся Кирьян, погладив Марию по гладкому бедру. — С такой бабой где угодно можно появиться. Э-эх, не знаешь ты себе настоящую цену!
С Марией было интересно. Поначалу ему казалось, что их связывает только постель — дикое, необузданное совокупление, где они были союзниками в своем стремлении утолить жгучую животную похоть. И только присмотревшись, Фартовый обнаружил, что это не так. Для достижения такой гармонии должны присутствовать сильные чувства, которые без всякого стыда отметают все условности в удовлетворении единственного желания — получить благодать и наделить ею другого.
Мария обладала утонченным вкусом во всем: в одежде, в манерах, в поведении. И вместе с тем продолжала удивлять — однажды она принесла для веселья несколько французских открыток вольного содержания, изъятых у одного торговца. Вместе они долго хохотали над раскрепощенностью тамошних красавиц.
В эту же ночь Мария подивила его своей горячностью, не уступая в разудалости француженкам. Закусив губу, Кирьян изнывал от наслаждения, опасаясь раньше времени дать слабину, и когда, наконец, тело содрогнулось в мощнейшем экстазе, Мария вытерла губы и весело поинтересовалась:
— Тебе было хорошо?
— Да… Я у тебя хотел спросить: этому тоже обучали на Бестужевских курсах?
— А ты нахал! — усмехнулась Мария без всякой злобы. — Ты слышал что-нибудь о самообразовании?
— Приходилось.
— Так вот… До этого я знала только голую теорию. И была рада применить ее на практике.
Сладко потянувшись, Кирьян подумал о пользе такого самообразования. Оказывается, вещь полезная — на такие штуки способна не каждая девка из публичного дома. А уж они-то известные мастерицы!
После близости хотелось покоя — раскинуть руки, позабыться на некоторое время. Но Мария уже в который раз втягивала его в разговоры и требовала от него новых доказательств привязанности. Своим поведением она как бы утверждала, что ради любимого мужчины может зайти далеко, а вот на какие жертвы способен он сам?
— Тогда почему нам с тобой не сходить бы, к примеру, в театр? Я хочу, чтобы все видели, что я не одна, что у меня есть любимый мужчина.
Свидетелем их разговора была только луна, хитро заглядывающая в окно. Света было ровно столько, чтобы видеть контуры обнаженного женского тела, а вот его собственной улыбки не рассмотреть. И Кирьян был рад этому обстоятельству.
— Я не люблю театр, — сдержанно ответил он.
— Ты не любишь театр? — удивленно спросила Мария, повернувшись к нему.
В полумраке он любовался волнующим изгибом ее бедер.
— Хм… А почему я должен любить театр? — искренне удивился Кирьян. — Это водка, что ли?
— Какой ты все-таки противный, — фыркнула женщина.
— Да там и смотреть-то не на что. Одни «ахи» и «охи». Я в детстве в Марьиной Роще жил, вот там у нас мужички собирались на кулачный бой! Сойдутся стенка на стенку и давай метелить друг друга. Выбитые зубы, кровь фонтаном, поломанные носы. Вот там настоящий театр, это я понимаю! Со всей округи народ сходился посмотреть на такое зрелище! Бабы сарафаны нарядные наденут, платки цветастые повяжут, а мужики в поддевках, в яловых сапогах.
— Господи! — ахнула Мария, закатив глаза. — С кем же я связалась! Ну хорошо, ты не любишь театр, а может, тогда сходим в цирк? Там забавные представления, медведи танцуют…
— Не нравится мне, когда животные в цепях, — поморщился Кирьян. — Поэтому я и в цирк не хожу.
— Знаешь, Матвей, мы с тобой все ходим по каким-то темным переулкам, как будто бы прячемся от кого-то. А ты не боишься, что нас могут просто ограбить какие-нибудь жиганы?
Кирьян насилу удержался от смеха и был рад тому, что в комнате было темно, иначе ему пришлось бы искать объяснение столь неожиданному веселью.
— Ну ты же работаешь в Чека. Это тебя должны бояться, ты носишь «наган», так что как-нибудь отобьемся! — уверил Кирьян.
— Что ты такое говоришь! Я всего лишь слабая женщина, которая сама нуждается в защите. Если бы ты знал, как трудно работать бабе среди мужиков.
— Тем более такой красивой.
— И это тоже, кстати… Вот например, сейчас меня добивается мой начальник. Я тебе, кажется, о нем рассказывала.
— Что-то не припомню, — как можно равнодушнее отвечал Фартовый. — Как же его зовут?
Кирьян весь превратился в слух, даже повернулся в ее сторону, опасаясь пропустить малейшее словечко.
— Его зовут Игнат Сарычев. Когда-то у меня был с ним роман… Но очень непродолжительный. Это было в Петрограде… Тебе это интересно?
— И ты еще спрашиваешь? Меня интересует каждая мелочь твоей жизни.
Мария вздохнула:
— В то время он находился в моем подчинении.
— Наверняка ему это было неприятно.
— Возможно… Но дело даже не в этом. Сейчас я его заместитель.
— А ты не можешь уйти от него?
Мария накинула одеяло на голые ноги.
— Не могу. Так было решено в ЦК. О моем назначении лично хлопотал Дзержинский.
— А сама что ты думаешь?
— Ну не моя это работа! Среди мужиков я становлюсь грубой, несдержанной. Эта среда портит меня. Порой я даже не пойму, кого берут на службу в милицию! При царе он был известный налетчик, а сейчас представляет власть! А говорит, что сидел за политику и деньги добывал на революционные нужды! Но если раньше он воровал и грабил втихаря, то сейчас делает это совершенно открыто, но уже от имени советской власти.
— Да, таких хватает, — неопределенно протянул Кирьян.
— Ты даже не представляешь, что сейчас делается! — гневно воскликнула Мария. — У меня сложилось такое впечатление, что все мужское население ринулось служить в Чека и в милицию, чтобы получить от этого какую-то свою выгоду. Едва ли не каждый месяц мы пачками увольняем недобросовестных работников — и все без толку! Ты чего молчишь? Ты ничего не хочешь мне сказать?
У противоположной стены стояли напольные часы с боем. Редкая искусная работа, выполненная из двадцати пород дерева. Такое наследство досталось Марии от прежнего хозяина. Помнится, года два назад при налете в Сивцевом Вражке Кирьян с подельником зашли в квартиру, где стояли точно такие же часы. Почему-то они не работали. Тогда Копыто первый обратил внимание на эту странность — вещь дорогая, а не работает. Открыли дверцу, потянули за цепочку, а нижний шкафчик возьми да и выдвинись. А в нем оказалась металлическая коробка, до самого верха заполненная золотыми червонцами.
При взгляде на эти часы Кирьяну всякий раз хотелось посмотреть их начинку, а может, и эти «ходики» тоже богаты на драгоценные металлы? Но его сдерживало присутствие комиссарши. Он с улыбкой подумал о том, что когда-нибудь для него это не станет большим препятствием, но сейчас следует обождать.
Часы мелодично пробили три раза. Пора делом заниматься, не лежать же с бабой до самого рассвета.
Кирьян поднялся, взял со стула рубашку.
— Идти мне надо.
— Куда? — испуганно спросила женщина.
— Знаешь ли… Я тебе не сказал… тут мне кузен попросил помочь… Дела там всякие… Надо через весь город идти.
