Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть
Второй пилот втянул дверь самолета за минуту до прыжка. Сирену почти не слышали. Бруно стоял первым. Под носками ботинок скользили гигантские зеркала, отражающие багровые в этот час облака — залитые рисовые чеки. Луна уже появилась, и крестообразная тень «дакоты» перепрыгивала насыпи между полей и тощие бамбуковые рощицы. Словно разгневанный Господь водил перекрестье гигантского прицела над затейливым рисунком речушек-дракончиков, всосавшихся в илистую низину щупальцами притоков.
Старый парашют дернуло с хлопком на раскрытии.
Ровным, едва заметным на тускнеющем небе пунктиром куполов, вытягиваясь углом от самолета, спускалась группа захвата. Стояло безветрие. Маркиз сказал, что выбросится последним, затяжным, чтобы оказаться на земле первым.
Он там и оказался.
— Красиво получилось, сержант. Шли клином, как кож гильотины!
А Бруно подумал: стоит ли в такой вечер ложиться в землю за Францию и ее остряков?
Он свернул парашют, сверился с картой и зашагал в направлении, откуда, по его расчетам, приближался транспорт. С ним шел Суан, вьетнамец-переводчик.
Бой развивался по схеме. Ухо Бруно определило это после двух -трех минут разразившейся за спиной стрельбы и взрывов. Шедшие цепочкой шестьдесят человек, напоровшись на засаду, оказались практически выстроенными перед пулеметами легионеров, бившими с фланга. Мины рвались под теми, кто спасался в болоте. «Шишка», видимо, уже устремлялся к почестям маркиза...
Подумать только: они курили! Бруно издалека различил огоньки. Аромат табака, который наверняка был контрабандным, виргинским светло-коричневым, а не французским черным, ощущался явственно.
Лябасти и Суан пустили над лодочниками и буйволами две очереди трассирующих. Но паники не случилось. Грубо и хрипло прокричал голос:
— Эй, французы! Французы! Подходите!
Бруно скользнул с тропы в трясину чека. Присел. Шепотом приказал Суану:
— Подойди. Спроси: почему они здесь? Иди...
— Сержант, таких, как я, в плен не берут. Они убьют меня...
— Тогда я убью их. Так и скажи. Иди!
Бруно пробежал пальцами тесемки, на которых висели гранаты вдоль нагрудной брезентовой лямки. В темноте, где- то в глубине рисового чека, несмотря на дальнюю пальбу и взрывы, ему послышалось чавканье ила.
Коренастый азиатец мягко, на полусогнутых ногах с закатанными штанинами, боком, как краб, осторожно двигался вдоль тропы, по которой пришли Бруно и Суан. Замер, уловив щелчок, с которым Бруно вогнал в паз складной металлический приклад своего «Мате».
Поддевающим ударом приклада сзади под пах Бруно бросил разведчика лицом в жижу, наступил на спину, вдавливая глубже, и, ощущая, как слабеет от боли и удушья противник, обшарил облепленное грязью, скользкое тело. Сумка с едой, за поясом солдатский кольт.
— Сержант! — заорал от баржи Суан. — Они говорят, что сдаются!
Бруно за шиворот посадил оглушенного разведчика. Вода в чеке доходила ему до груди.
— Пусть бросят оружие! Не двигаются! Держи их под прицелом!
Он осветил фонарем залепленное илом скуластое лицо, хватающий воздух рыбий рот, ослепленные бесмысленные глаза с короткими мигающими веками. Без единой складки. Видимо, китаец. Рубашка не походила на партизанскую гимнастерку или крестьянскую домотканую пижаму. Человек носил покупную сорочку. Разодрав ее воротник, Бруно потянул цепочку с медальоном... Рельеф пагоды Тыа Онг на серебре.
Пагоду Бруно знал. Вонь с замусоренной речушки, жестяной шелест сухих пальмовых листьев, дремлющие старухи в черных тюрбанах с багровыми, словно открытые раны, губами от бетеля у стен с резьбой, изображающей драконов, подкрадывающихся к солнцу. Пагода Тыа Онг в Файфо, прибежище заморских китайцев, державших известный среди легионеров притон для «курящих».
Бруно погасил фонарь.
— Сколько вас? Где командир?
Вряд ли, конечно, тип понимал по-французски.
— В моей сумке восемьдесят тысяч, — вдруг сказал он. — Забери... В барже деревяшки. Никакого оружия. Вам подбросили информацию, чтобы вы перехватили получателей. Я пробирался... чтобы окликнуть...
— За ложь умрешь здесь же, — сказал Бруно, начиная соображать, что в липучей жиже перед ним человек, в засаду которого как раз и угодили все, кто в эти минуты убивал друг друга в бамбуковых зарослях, на скользких перемычках, обрушиваемых бутсами легионеров и сандалиями партизан.
— Ты ослепил меня! — сказал пленник.
Бруно замахнулся, но жесткая ладонь, упредив, перехватила удар.
— Хватит, солдат... В твоих действиях нет смысла, — сказал бандит. — Восемьдесят тысяч хорошая награда за риск.
— Где оружие, я спрашиваю?
— Продам еще раз, ха-ха... Вашим опять сообщу... Ты — дурак? Возьми пакет с деньгами, сумку выброси. Пакет сунь в свою...
— Возьму, а потом убью.
— Не убьешь, когда увидишь деньжонки, да немалые... Потому что захочешь еще... Повторить операцию. Ты — дурак? Ха-ха...
Бруно раздумывал.
— От тебя, что ли?
— Почему нет... Мои глаза! Следует вычесть из твоих на лечение...
Китаец привстал на коленях, прижимая ладони к лицу. С локтей стекала вода.
— Ладно, отойдет... На настоящих допросах я использую фосфорные вспышки. Вот от этого слепнут, — сказал примирительно Бруно. — Как имя?
— Меня зовут Лин.
— Дальше!
— Лин Цэсу. А — твое?
Бруно крикнул:
— Суан! Суан! Оружие на ремень! Ко мне!
Держа за дуло, протянул отобранный кольт назад Лин Цэсу. Будто клешнями схватив оружие, китаец кивнул.
— Сержант? — спросил Суан. Он тяжело дышал.
— Сколько там?
— Трое. С кольтами. Велел выбросить обоймы в воду. Опасно ведь собирать, обходя... Я так подумал, сержант.
— Правильно подумал, — сказал Бруно. Повернулся к китайцу. — Отошел?
— Теперь различаю обоих...
— Идти можешь?
— Кажется... Ты сломал мне кости!
Бандит медленно встал, и теперь, когда засученные штанины раскатались, видно было, что он носит куцые клеши.
— Срастется твой крестец, — сказал Бруно, усмехаясь. По молчанию китайца понял, что тот не знает этих французских слов.
Они медленно, потому что пленный едва мог переставлять ноги от боли в паху, шли к барже. Суан впереди.
— Ночь вампиров, — сказал Бруно, вслушиваясь в ход боя вдали.
— Что? — спросил китаец. Он опять не понял.
Бруно мягко ткнул его в спину, а когда бандит оглянулся, подбородком дернул в направлении Суана.
От близкого выстрела буйволы, впряженные в джонку, прижали рога к спинам. С ноздреватых морд тянулась посверкивавшая в лунном свете слюна. Суан упал поперек тропы.
Вслед за Лин Цэсу Бруно перешагнул через тело своего переводчика.
Люди китайца сидели на корточках, по обычной манере кули уперев в колени локти раскинутых рук. Когда Бруно обшарил их лучом фонаря, они показались измотанными дорогой. Возможно, еще страхом.
— Работе конец, — сказал Лин Цэсу по-вьетнамски. — Выпрягайте буйволов, джонку готовьте к затоплению... Уходим.
Бруно положил ладонь на плечо Лин Цэсу. Китаец догадался. Сказал:
— Всех. Из твоего автомата. Как кончат работу.
Вместе вслушались в затихавший треск пулеметов. Взрывов не доносилось. Бой катился на убыль.
Кули сноровисто выбивали пробки в носовых и кормовых развалах кренившейся на борт джонки. Луна высвечивала чурбаки, смываемые с нее течением. Кажется, железнодорожные шпалы. Ворованные, конечно. Скольких пущенных на распыл жизней стоили просмоленные чушки, походившие на фантастических обитателей болот, высовывающих на поверхность лоснящиеся плоские спины?
Бруно, кряхтя, сел на сырую траву, закинув «Мате» за спину.
![Росс Томас - Смерть в Сингапуре [сборник]](/uploads/posts/books/13740/13740.jpg)
