Владимир Першанин - Я – бронебойщик. Истребители танков
Хуже пришлось расчету трофейного МГ-34. Мина разбила его прямым попаданием. Погиб опытный сержант-пулеметчик. Его помощника тяжело ранило осколками.
Вскоре все затихло. Торопливо унесли в санчасть потерявшего сознание раненого. Родиона Шмырёва и его помощника я отправил в сопровождении Паши Скворцова. Ребята почти оглохли, у Родьки текла кровь из уха. Оба шли шатаясь, их поддерживал Паша.
Когда все затихло, снова появился Ступак. Глянул на обломки пулемета, согнутое дугой противотанковое ружье. Двое ребят выбрасывали из окопа пропитанный кровью пласт земли, клочья одежды, сплющенные гильзы.
– Повоевали, Юрий Ефремович, – моргая, грустно сказал старик Черников. – Моего сержанта, как сито, издырявило, вон лежит под шинелью. Лучший пулеметчик в роте был. А троих в санчасть отправили.
Прозвучало с явным укором. Комбат ответил, словно оправдываясь:
– Война ведь, Филипп Авдеевич.
– Сегодня можно было и без стрельбы обойтись.
Ступак ничего не ответил, глянул на меня:
– Уничтожили сучку?
– Нанесли повреждения. Погибший сержант двоих фрицев из расчета уложил.
Капитан не спросил, насколько тяжело ранены и контужены трое других бойцов. Просто повернулся и пошел в свой блиндаж.
Позже я узнал от телефонистки Лены, что командир полка Рекунков выговаривал по телефону комбату:
– Ты чего в такой день шум затеял? Забыл, что делегация к нам приезжает?
– Чешскую пушку-пулемет накрыли. Достала гадина. Ну, и двух фрицев заодно прихлопнули, чтобы рот на наш праздник не разевали.
– Больше не шуми. Через пару часов приедем с представителями из Ташкента. Обеспечь их безопасность, иначе с нас головы снимут.
Настроение комбат мне безнадежно испортил. Я сходил к Черникову, немножко поболтали, выпили граммов по сто. Разгорячившись, обругал Ступака:
– Решил дуэль затеять. Хотя бы в праздник мог без фокусов обойтись!
Филипп Авдеевич рассудительно заметил:
– Если фрицев не уничтожать, войну никогда не закончим. Может, и правильно дал германцам понять, что тоже умеем бить. Хуже, когда в лобовую атаку гонят. А эта пушка давно напрашивалась. Сколько наших ребят угробила!
Мне не очень понравилось, что самый авторитетный сержант в роте защищает неуемного комбата. Но спорить не стал. Как и другие, я уважал Филиппа Авдеевича.
Та часть узбекской делегации, которая приехала в наш полк, состояла из трех человек. Два дородных начальника, в полковничьих шинелях, но без знаков различия, и старик-аксакал в национальной одежде. Их сопровождал на передний край комиссар полка и его помощник Трушин.
Комиссар боялся, что высокие представители угодят под мины, и все время их торопил. Узбекские начальники в шинелях кивали в знак согласия. В траншеях они чувствовали себя неуютно. Но старик с редкой седой бородой не спеша обходил траншеи, жал руки бойцам, благословлял их.
По-русски он говорил с сильным акцентом. Чувствовалось, что старик – уважаемый в республике человек, и трое толстяков (включая комиссара) послушно шагали следом.
Остановившись возле нас, старик с любопытством оглядел длинные противотанковые ружья.
– Это против вражеских танков, – определил он. – Какие смелые аскеры! Из ружей стреляют по танкам. Тяжело приходится?
Вопрос был обращен ко мне, но ответил комиссар полка:
– Трудно было в сорок первом. Сейчас мы дали фашистам прикурить под Москвой. Будем и дальше их гнать.
Однако от проницательного взгляда старика-аксакала не укрылась наша потертая военная форма, стоптанные ботинки с обмотками, множество воронок вокруг.
– На страну напал опасный враг, и победят его люди, сильные духом, – медленно подбирая слова, говорил старик. – И я вижу здесь таких людей, которые раздавят завоевателей, как ядовитую змею, которая вползла в мирный дом.
Немцы не дремали и открыли огонь из минометов. Делегация по настоянию комиссара спешно удалилась. Затем отобрали по заранее составленным спискам с полсотни представителей от батальонов и отдельных рот. На поляне для политзанятий состоялся митинг.
Узбекские чиновники в полковничьих шинелях впечатления на меня не произвели. Один из них прочитал по бумажке короткую речь с набором стандартных фраз. Более эмоционально выступил старик-аксакал. Он обращался к нам так: «Дети мои…», и в этих словах не было рисовки.
Говорил о наших семьях и детях, о тяжелой борьбе, которую мы ведем с завоевателями, и призывал сражаться, не щадя своих жизней.
Небольшой конфуз произошел, когда он обратился к небольшой группе узбекских красноармейцев. В полку их было не больше десятка, в том числе два бойца из шестой роты. Обычно замкнутые, державшиеся друг за друга и плохо говорящие по-русски (некоторые притворялись), они оживились, бойко отвечая высоким землякам на своем языке. Им выдали новую форму, сапоги. Выглядели они браво.
Но старик вдруг задал прямой вопрос Ступаку, как они воюют. Воевали, не в обиду сказано, узбеки и другие бойцы из Средней Азии, плоховато. Их старались не использовать на ответственных участках. Наш комбат ответил после короткой паузы:
– Нормально воюют.
Старик настойчиво повторил вопрос:
– Смело сражаются наши земляки?
Юрий Ефремович Ступак не любил лжи и мог ляпнуть что-то не к месту. Тем более был слегка на взводе. Его опередил комиссар полка:
– Храбрые ребята. Такие в бою не подведут.
Аксакал больше вопросов о смелости земляков не задавал. Узбекская делегация приехала не с пустыми руками. Привезли несколько вагонов риса, засахаренные фрукты, вино, коньяк. Наша шестая рота вместе с отделением бронебойщиков получила две большие коробки мякоти прессованных сушеных дынь, очень сладких и пахучих.
Коньяка, видимо, на всех не хватило. Нам выдали по семисотграммовой бутылке красного сладкого вина на четверых и куску ноздреватого соленого сыра. В общем, праздничный обед у нас состоялся второго мая.
Вечером я пошел к Ступаку, чтобы отпроситься к Симе. Он отпустил меня без разговоров и даже подарил красивую бутылку вина.
– К девушкам с пустыми руками не ходят.
Своеобразный был человек. Вчера кричал, настроение испортил, а сегодня провожал на свидание, как отец родной.
– Спасибо, товарищ капитан.
– Кушайте на здоровье, – со смехом ответила телефонистка Лена.
С Симой мне было хорошо. Вначале посидели в компании медсестер, врачей и некоторых офицеров полка, затем улизнули в землянку. Помню, как у меня тряслись руки, когда после жадных поцелуев я расстегивал пуговицы на ее гимнастерке.
– Я сама, – прошептала Сима.
Я и свои пуговицы кое-как расстегнул, до того был возбужден. Все получилось совсем по-другому, чем когда-то с Зиной. Слово «любовь» слишком затерто, чтобы его повторять в очередной раз. Но мы не могли оторваться друг от друга и опомнились, когда в дверь постучала ее подруга, жившая в этой же землянке. Оказывается, шел уже первый час ночи. Я поцеловал Симу, поспешно оделся и побежал в роту.
Комбат спал, а ротный Анатолий Евсеев ничего не сказал в упрек. Лишь вздохнул:
– С девушкой был?
– Да. Совсем о времени забыли. Извини, Анатолий.
– Ладно, чего там.
Наверное, ему хотелось услышать подробности, как там все было. Но что я мог рассказывать после слов Симы: «Я тебя люблю. Ради бога, береги себя». Младший лейтенант Евсеев был деликатным человеком, лишних вопросов не задавал и отправил меня спать.
В воздухе пахло если не грозой, то большими событиями. Числа четвертого мая я наткнулся в лесу, недалеко от санчасти, на патруль. Двое красноармейцев и лейтенант остановили меня, проверили документы.
– Чего по лесу шатаешься? – отрывисто спросил лейтенант.
Я оглядел патрульных. Они были не из нашего полка, и даже не из нашей дивизии. Это можно было угадать по ряду признаков. Форма у них была более добротная, красноармейцы держали наготове автоматы. А по виду лейтенанта я почему-то сразу понял, что он не воевал, а прибыл с каким-то новым подразделением.
– Смотрите, не пальните с перепугу, – насмешливо ответил я. – Здесь немцев нет. Показать, в какой они стороне? Вон там, в двух километрах отсюда.
– Наверное, по гауптвахте соскучился, – пригрозил лейтенант, парень моего возраста. – Могу упрятать суток на пять с крысами пообщаться.
– А моим взводом бронебойщиков ты командовать будешь? Валяй! Только немецкие танки с нашими не перепутай.
Я был не командиром взвода, а помощником. Но многие вопросы решал самостоятельно. Взводный, пришедший с недавним пополнением, явно не имел боевого опыта. Поэтому я немного повысил себя в должности.
Лейтенант долго разглядывал мои документы. Возможно, его воинская часть прибыла сменить нас или готовилась какая-то операция. Ему хотелось поговорить со мной, узнать, как обстоят дела на переднем крае, но мешало самолюбие.
– Угостите табачком, если задержали.
Оба патрульных полезли в карманы за кисетами. Я свернул самокрутку, а один из них, сержант, спросил:
