Андрей Ильин - Злые стволы
И удар в ноги, зад и ладони при приземлении.
Право. Лево. Лево.
Мелькнувшая мимо деревня — брызги кур из-под колес. Пух и перья. Крики и запоздало брошенные вслед булыжники.
По газам. Право. Еще право. Еще…
Не обращая внимания на лужи, срезая углы…
А вот и родные места. Выводящая на хутор дорога. Забор. Ворота. И на тех воротах — замок. Который Анисимов собственноручно закрыл несколько часов назад.
И на ворота тоже плевать! Ворота можно поправить. А если в дом проник кто-то посторонний, то пока те ворота открывать… Если в доме посторонний, лучше не давать ему времени очухаться. Хрен с ними, с воротами! Тут главное не упустить инициативу.
Удар!
Куски дерева и щепы в стороны, как после взрыва тяжелого снаряда. Стекла вдребезги. Передок всмятку.
А, все равно, плевать! Тут или пан, или пропал!
Прокатив по инерции еще несколько метров, машина ткнулась в крыльцо, снеся перила и первую ступеньку.
Стоп!
Ни мгновения не мешкая, выбить плечом измятую дверцу, прыгнуть на крыльцо, вышибить ударом подошвы под замок дверь.
Вот сейчас все и решится! Сейчас и узнается, ошибался прапорщик Анисимов, стуча военкоматовских работников лбами об унитаз и угоняя военкоматовские машины, или напротив — был очень даже прав.
Сени. Вторая дверь. Удар под замок. И напряженное, растерянное лицо.
Все-таки лицо! Чужое лицо!
— Стоять! Я сказал, стоять!!
Ошарашить, испугать криком, направленным в самое лицо! Парализовать волю. Чтобы он не успел прийти в себя. Не успел вытащить оружие.
— Фамилия? Я сказал — фамилия?!
— Я…
Неопытный парень. Мозгляк парень. Растерялся, не выдержал напора. Скис.
А может, его не правильно инструктировали. На наблюдение и на предупреждение, а не на бой. А он не то что предупредить — сам ни черта понять не успел. Потому что… не успел. Потому что ворота не открывали и в замочную скважину ключ не вставляли. Потому что так вошли. Сквозь ворота и сквозь двери. Без долгих предисловий.
Он хозяина с ключами ждал, а тут вдруг черт из табакерки, орущий и брызжущий слюной в самые глаза. Тут кто угодно растеряется и варежку разинет.
Но лишь на мгновение. На одно маленькое, первое мгновение. Спустя секунду он очухается и будет способен к целенаправленным действиям. Будет способен к активной обороне. Которая совершенно не в прибыток…
— Я…
И, уже не слушая дальнейших бессмысленных оправданий, коротким прямым в нос. Так, чтобы кость хрустнула и кровь брызгами во все стороны.
Этот есть. Этот уже не опасен.
А вот и второй. Уже не испуганный, уже готовый к отражению атаки. Но не готовый к нападению. Не готовый к убийству! И значит, обреченный проиграть этот короткий поединок.
Тот, кто не готов, ни мгновения не раздумывая, убить, — погибает. Это главный закон рукопашного боя. И вообще любого боя. Силен тот, кто не сомневается.
Что, первым не нападаешь? Ждешь действий противника? Ну, тогда и не нападешь. Не успеешь.
Тот, кто не бьет сразу, уже не бьет.
— Е-мое! Извини, командир! Ошибка вышла! — широко улыбнулся и развел руки в стороны прапорщик. — Мы же из одной команды.
И этой улыбкой и этими разведенными, открывающими корпус руками сбил противника с толку.
— С кем не бывает…
И тут, не умеющий бить первым, в ответ боец инстинктивно расслабился и даже попытался изобразить встречную улыбку. И тут же получил носком ботинка в пах.
Не верь улыбкам на поле боя. И протянутым для рукопожатия рукам.
Бей первым! Бей первым!! Бей первым!!!
Плохо их здесь, на периферии, учат. Вернее, никак не учат. Не дают понюхать живой крови, и потому они проигрывают. Пасуют перед настоящим, не боящимся бить и не боящимся убивать, бойцом. Таким бойцом, как прапорщик Анисимов.
Вторая комната — пусто.
Третья комната — пус…
Нет, не пусто! Не пусто!!
Ледяное дуло пистолета, быстро упертое в висок из-за закрытого занавеской выступа стены. И очень спокойный голос:
— На пол! Мордой вниз! Руки и ноги в стороны. Быстро!
Этот не шутит. Этот воюет. И значит, будет стрелять. Это всегда чувствуется, пугают или нет. Этот не пугает. Потому что умеет нажимать курок пистолета, упертого в висок живого человека.
Потому что боец. Потому что не вышел, не выскочил на звук драки. Не заорал дурным голосом — «Стоять!». Затих, дождался в укрытии, никак не выказывая своего присутствия. Там, куда дичь пришла сама. И наделась виском на дуло.
Как же ты так опростоволосился, прапорщик Анисимов? Как же ты за занавесочку не заглянул. А еще опытный спец…
— Ну!
— Спокойно, командир. Спокойненько. Уже ложусь!
Прапорщик Анисимов очень тихо и очень медленно, стараясь не совершать резких движений, встал на колени и лег на пол. Как его и просили, мордой вниз, руками и ногами в стороны.
Проиграл прапорщик Анисимов! Вчистую проиграл! Теперь они пристегнут его наручниками, засунут в машину и очень не спеша, метр за метром, обшмонают дом и подвалы. И найдут то, что он должен был охранить от посторонних взглядов любой ценой. Хоть даже ценой жизни.
— Лежать смирно! И тогда все будет хорошо, — сказал в спину голос. — Ты понял меня? Прапорщик согласно кивнул.
— Ну вот и ладно.
Зашуршала ткань. Щелкнул тумблер.
— «Фиалка», говорит «Мак». У нас осложнения. «Объект» прибыл в дом. Мы были вынуждены применить силу. Слышите меня?
— Слышим тебя. Что с «объектом»?
— «Объект» нейтрализован. Ждем дальнейших распоряжений.
— Ждите. Сейчас прибудет машина.
— Понял. Связь закончил.
Щелчок тумблера.
«Минут пять, — прикинул Анисимов. — Минут пять до машины и полного провала. До позора…»
— Не вовремя ты пришел, — сказал голос. — Так что извини. Сам напросился. Теперь ничего не изменить.
«Ничего не изменить», — эхом повторил про себя прапорщик.
Изменить действительно ничего было нельзя. Но вдело вмешался случай. Вернее, получивший в пах и наконец очухавшийся дурак боец. Хромая, он зашел в комнату и, увидев распластанного на полу врага, не удержался, подошел и пнул его в бок. И еще раз размахнулся и еще раз пнул.
Прапорщик вздрогнул, застонал и пополз под кровать.
Когда тебя бьют, ты получаешь право двигаться. Потому что больно, потому что не хочется получать носком ботинка под ребра. Когда тебя бьют, тебе позволяется гораздо больше, чем когда тебя прослеживают пистолетным дулом.
— Прекрати! — громко приказал боец с пистолетом.
Но дурак еще раз достал прапорщика, заползающего головой под кровать, ногой по почкам.
От удара и боли прапорщик перевернулся на спину и согнул ноги в коленях, чтобы защитить живот. Вроде бы защитить живот. А на самом деле сделать совсем другое.
Он закрыл обзор поднятыми к груди ногами и сорвал приклеенный липкой лентой к днищу кровати пистолет. Который на подобный пожарный случай там и хранился.
Он согнул колени, крикнул, чтобы заглушить треск отдираемой от дерева пленки: «Не бейте! Больно!», взвел курок и затих.
— Вылазь, — сказал ему голос. Но прапорщик не двигался.
— Слышь, вылазь!
Но прапорщик не слышал. Потому что не хотел слышать.
Его ухватили за ноги и резко потянули из-под кровати. Перед его лицом оказалось лицо пинавшего его обидчика. И чуть дальше лицо второго, более удачливого бойца. Но его он уже не опасался. От него прапорщик был защищен телом первого.
Прапорщик мгновенно поднял пистолет, упер его в лоб все еще удерживавшего его бойца, увидел удивление и испуг в его близких глазах и выстрелил. И тут же выстрелил еще раз, в стоящую поодаль фигуру. Тот тоже успел нажать курок. Но его пуля попала в спину его напарника. А пуля прапорщика туда, куда надо.
Прапорщик откинул осевшее тело, перекатился под стол, для верности всадил во второго противника еще две пули. И лишь после этого поднялся.
Из-под замерших тел его врагов расползалась по полу черными лужами кровь.
Судя по всему, драка закончилась. Начался бой. Который нельзя было выиграть. Но от которого нельзя уже было отказаться. Рубикон был перейден. Выбора не оставалось…
Глава 43
Группа Зотова шла без остановки уже восьмой час. Плотной, затылок в затылок, колонной. Впереди — командир с прибором ночного видения, надвинутым на глаза. Он отсматривает дорогу, выбирает наиболее безопасные и удобные места. Замыкающим — штурман, который по цепочке впереди идущих людей сверяет азимут.
Противное это дело — ночной марш-бросок. Под ногами кромешная темнота. Не видишь, куда ставишь ногу, не знаешь, что тебя ждет после очередного шага — полуметровая яма, камень или сухой, громкий, как сигнальная мина, сучок. Одна надежда на командира, что не пропустит той ямы и того сучка.
На правом ухе — наушник. На шее — налепленный с помощью лейкопластыря микрофон. Шепот командира в уши:
— Справа яма.
Взять чуть левее. Обогнуть невидимое глазом препятствие.
— Слева сучок.
Сучок на уровне глаз. Отклониться корпусом вправо.
