Виктор Доценко - Виктор Доценко Ученик БЕШЕНОГО
В Бретани Гиз действительно отдыхал и душой, и телом. Здесь ему было уютно и спокойно. В обширной пристройке к старому дому, сложенной из точно такого же серого, грубо обтесанного камня, ему были оборудованы роскошная спальня и кабинет, оснащенный всеми современными средствами связи. Имелись и тренировочный зал, и три гостевые комнаты, одну из которых обычно занимал Улаф, а две другие всегда пустовали. В покои хозяина никто, кроме Мади и Пьера, не допускался, а снаружи пристройка выглядела как и основной дом, так что никто не мог догадаться, какая роскошь таится за прочными стенами.
В Бретани Гиз по большей части ел, спал и посещал тренировочный зал. Раза три в неделю он охотился. В этих случаях ему компанию обычно составлял Улаф, несмотря на внешнюю медлительность, превосходный и меткий стрелок.
Так незаметно прошли две недели. Но размеренную растительную жизнь средневекового феодала нарушило сообщение по электронной почте.
За завтраком Гиз сообщил Улафу:
Ахмед, которого ты видел в Копенгагене, настаивает на немедленной встрече. Как ты думаешь, что ему нужно?
Денег, — невозмутимо ответил Улаф, отрезая солидный кусок деревенского овечьего сыра. — Ты разве не заметил, если чеченец настаивает на чем- либо, за этим всегда скрывается желание получить как можно больше денег.
Улаф был невысокого мнения о представителях гордого горского народа, однако счел нужным напомнить:
Я еще в Тбилиси об этом тебе говорил, но ты тогда отмахнулся.
Теперь вспомнил. Он пишет, что имеет некие конкретные предложения, — задумчиво произнес Гиз. — Он тебе ни на что в том разговоре не намекал?
Нет, просто сказал, что очень хочет тебя видеть. Наверняка опять какую‑нибудь кровавую бойню замыслил, а денег, как всегда, не хватает, — дожевывая бутерброд с сыром, сказал Улаф.
Он вовсе не был пацифистом и никогда не осуждал Гиза за его деятельность. Просто все это — взрывы, теракты, похищения — было ему глубоко безразлично. Единственное, что привлекало его на
земле, кроме хорошеньких молоденьких мальчишек, — это хитроумные финансовые махинации международного масштаба. В этом деле он знал толк и всегда чувствовал себя на коне.
Не знаю, согласишься ли ты со мной, милый Анри, но я лично уверен, что и борьба чеченцев за свободу, и всемирное движение исламских фундаменталистов, по сути, способ зарабатывания денег, и притом немалых.
Говоря это, Улаф наливал себе полную кружку густых деревенских сливок.
Отхлебнув большой глоток и довольно причмокнув, он продолжил:
Ведь и взрыв Всемирного торгового центра можно рассматривать исключительно как коммерческую операцию: вначале составляется смета расходов, закупается оборудование; в нашем случае в качестве оборудования выступали хорошо подготовленные люди, но в принципе это дела не меняет. Финансируя подобную операцию, мы должны точно представлять себе, что это долгосрочное вложение капитала, которое даст доход, но не так скоро, как торговля нефтью или гамбургерами. Кроме того, доход от такой операции трудно поддается точному расчету. Но я, к примеру, очень неплохо заработал на курковой разнице в цене акций американских и европейских фирм.
Подобные рассуждения любым нормальным человеком были бы восприняты как неприкрытый цинизм. Но для Улафа моральных категорий просто не существовало. Он был, что называется, деловым человеком до кончиков ногтей и любую ситуацию рассматривал исключительно с точки зрения возможной выгоды. В этом смысле для него захват заложников, политическое убийство или покупка крупного пакета акций процветающей компании были вещами одного порядка.
Хватит разводить теории, будем встречаться с Ахмедом? И если да, то где? — Гиз был человек азартный. — Две недели в Бретани, конечно, срок небольшой, но ведь сюда можно опять вернуться.
Если встречаться с Ахмедом, то только в Тбилиси, — веско сказал рассудительный Улаф.
Тбилиси мне уже опостылел. Почему не смотаться на день–другой в уютный Копенгаген?
Я против! — возразил Улаф. — Хотя в Дании и защищают чеченцев, но спецслужбы за ними плотно присматривают, особенно после одиннадцатого сентября. Датчане не хотят ссориться с Америкой из‑за каких‑то чеченцев. Кроме того, за чеченцами по всей Европе приглядывают и русские службы. Надо тебе перед ними светиться? Тем более, как сказал сам Ахмед, русские собираются потребовать его выдачи. Хочешь, чтобы тебя засекли с ним и после начали пасти все службы Европы?
Ты прав, Европа отпадает, — после некоторого раздумья согласился Гиз. — Может, встретимся с ним в Турции или в какой‑нибудь арабской стране?
Там, конечно, спокойнее, но и в Турции, и в арабских странах внимательно присматривают за чеченцами, хотя помогают им деньгами и оружием. Тем более, Ахмед — личность известная и не может приехать ни в одну исламскую страну без того, чтобы не привлечь к себе повышенного внимания хотя бы той же прессы… А тебе это надо?
Как человек, склонный к театральным эффектам, Гиз нередко приезжал на Восток в качестве богатого западного бездельника, снимал на месяц- другой виллу на побережье в Египте или в Эмиратах и там незаметно принимал необходимых людей. Но сейчас ему вовсе не улыбалось покидать свою уютную «нору» в Бретани, а кроме того, Ахмед требовал встречи буквально в ближайшие дни. Гиз не мог прийти ни к какому определенному решению.
В Тбилиси у тебя собственный дом, Президент страны лично тебя знает и любит. У Ахмеда там тоже никаких проблем не возникнет, и следить за ним никто не будет. К тебе же он заглянет просто повидаться, как к старинному приятелю. Ваша встреча в Тбилиси привлечет минимум внимания и будет выглядеть естественной, — продолжал излагать свои аргументы Улаф.
Про себя Гиз признал, что в них есть железная логика, но вслух сказал:
Глупо будет выглядеть: простился с Шеви, сказал ему, что приеду в Грузию нескоро, а тут опять явился…
У богатых свои причуды, — усмехнулся Улаф, — а кроме того, ты можешь сообщить Шеварднадзе, что приехал, чтобы привести в порядок дела и дать новые задания своим людям. Ведь те бойцы так и живут в пансионате под Тбилиси, не так ли?
Улаф имел в виду тех «танцоров», которых Гиз специально вызвал в Грузию, чтобы произвести должное впечатление на плененного Бешеного.
Несмотря на флегматичность натуры, Улаф соображал быстрее, нежели порывистый и эмоциональный Гиз, который нередко поддавался мимолетным настроениям:
Признайся, ведь ты просто забыл о них?
Из‑за тебя, идиота, взятого в заложники, забыл обо всем, — капризным голосом произнес Гиз, — ни о чем другом думать не мог, только о том, как вернуть тебя.
Умеешь ты свалить с больной головы на здоровую, — съехидничал Улаф, — ко всем моим прочим грехам добавь еще и то, что мы поручили охрану пустого дома дюжине пакистанских головорезов,
тогда как вполне хватило бы и пяти. Как твой министр финансов я несу за тот прискорбный факт личную ответственность.
Гиз расхохотался.
Ладно, летим в Тбилиси дня на три. Я возьму с собой еще и Мади, пусть она все там посмотрит хозяйским глазом.
Она соберет твой обширный гардероб и другие вещи, нечего им в пустом доме пылиться, — миролюбиво заключил Улаф, понимавший, что возражать бесполезно…
Ахмеда принимали по высшему разряду — в зале, увешанном старинным оружием. Мади приготовила свое фирменное блюдо — гусиную печень. Стол был роскошный, и гость оценил все знаки уважения. Хотя Ахмед и Гиз были давно знакомы, они не виделись после событий одиннадцатого сентября. Последние годы Ахмед постоянно жил в Европе, тесно общаясь с мусульманской диаспорой в разных странах, и потому вопрос Гиза выглядел естественным:
Здорово наши героические летчики–шахиды растревожили унылый европейский муравейник?
Работать стало сложнее, но мы это предвидели и заранее подготовились, — со сдержанной гордостью ответил Ахмед. — Мы вкладываем огромные суммы в любые возможные демонстрации зверств русских по отношению к мирному населению и благодаря прессе и телевидению выглядим непримиримыми борцами за независимость, но многим братьям приходится туго.
Кому именно? — с искренним интересом спросил Гиз. — Все воины ислама знают, что всегда могут рассчитывать на мою посильную помощь!
Слава Аллаху, что ты есть на земле! — с пафосом воскликнул Ахмед. — Но у многих братьев возникли проблемы не финансового характера. Ты ведь знаешь Шейха Абу Хамзу аль Масри?
Еще бы, — кивнул Гиз, — он немало попортил крови русским в Афганистане и, кажется, потерял там руку?
Да–да. Вместо руки теперь у него металлический крюк и прозвище «крючкорукий мулла». Так вот он служил в мечети в веротерпимой Англии, в одном из лондонских районов, а теперь ему запретили.
Почему? — недоуменно спросил Гиз. — В Англии мусульман никогда не притесняли.
Официальная причина — положительная оценка бен Ладена в проповедях.
