Сергей Зверев - Бастион: война уже началась
Меня отпустили с миром. Я стояла на своих двоих и не испытывала в сочленениях удерживающей силы. То есть я была свободна совершать поступки, согласованные с моим волеизъявлением. Во всяком случае, маленькие. И я машинально двинулась вперед. Как преступник, которого неосознанно влечет на место преступления. Вошла на освещенный пятачок и села на колени. Стылый бетон жег кожу… Попутно боковое зрение отмечало – площадка не является тупиковой. Перпендикулярно моему коридору ответвлялись еще два – узкие, темные, страшные… Но это открытие не больно-то меня задело. Без них страшно. Ошеломленная, с замиранием в груди, я прикоснулась к сраженному. Тело не реагировало.
За спиной негромко покашляли.
– Ну и как вам это нравится, коллега? – справился ровный голос моего всевидящего ока – Оксаны Францевны Зиггер. – Разве доза не была почти критической? В двух случаях мы имели умеренно терпимый результат, а что имеем в третьем? Полюбуйтесь. Восприятие «омикрон» соскальзывает с нее, как сани с ледяной горы.
– Но не сразу, – проворчал мужчина.
– Не сразу, – согласилась женщина. – Иначе мы бы с вами здесь уже не работали.
Внезапно неподвижное тело ожило!.. Зашевелилось, закряхтело, стало разворачиваться с живота на спину. Руки, скрюченные под грудью, выползли наружу, пальцы распрямились.
Ой, мамочка… Я отшатнулась, села на пятую точку. Сердце забилось, как паровой молот. Да что же это такое, горюшко ты мое… Почему удар наносится за ударом, не оставляя времени на передышку?
– Вы ж-живой? – прокаркала я.
«Покойник» зашевелил беззубым ртом. Губы расползлись, изображая карикатурную ухмылку. Зрачки уставились куда-то поверх меня.
В замороченный мозг забралась первая порядочная мысль: а такой ли он покойник? Где дырка от пули? Где кровь?..
– Не вставайте, четырнадцатый, лежите, – приказал мужской голос.
– А вам, сто девятая, лучше подняться, – посоветовал женский.
– Вы не закончили? – хрипло удивился подставной.
– Еще нет, – кратко бросила темнота. – Но уже заканчиваем.
Заканчиваем?… Я помню каждое движение, каждый эпизодик финальной сценки – благо на сей раз я выступала в качестве статиста. В правом коридоре обозначилось шевеление. Что-то массивное выдвинулось из темноты, стало наезжать. Зона освещенного пространства тянулась всего на пару метров, и за эти метры я пережила целую жизнь. Жирный тип с бритой макушкой изрыгал лошадиный храп – такое ощущение, что его многие мили гнали по степи, нещадно лупя нагайкой, и вот пригнали. Глаза диковато вращались, корпус выдавался вперед, ноги – нарастопырку. В руке он держал… топор. Ну да, самый простецкий топор. Еще вчера его интересовало, есть ли во вшивой Америке кто-нибудь не русский. Сегодня, судя по всему, – другое… Зачарованная, я смотрела, как поднимается, блестя в свете лампы, стальная грань. Поднимается выше, выше… Смотрела, не могла оторваться. И лишь когда, одолев экстремум, грань упала вниз, я очнулась, заткнула зачем-то уши и истошно завопила:
– А-а-а-а-а!!.
Лучше бы я заткнула глаза… Отрывистое «хрясь», посланное бугристой рукой, разрубило пополам голову фиктивного маньяка. Как скорлупу грецкого ореха, ей-богу… То, что вывалилось из скорлупы, я уже не видела (иначе окосела бы враз). Мир рухнул. Перед глазами запрыгал серый потолок, наезжающий с бесцеремонностью бульдозера. «Вот они, твои Геркулесовы столбы…» – успела я подумать. И, уже теряя сознание, уловила визгливый хрип:
– Кранты тебе, ментяра позорный! Жри, падла, за брата Антоху!..
И опять меня реанимировали зычными пощечинами. Я болтала головой – влево, вправо, а какой-то подонок методично хлестал меня обеими лапами. Но в этот раз я за себя постояла: приоткрыв глаз, уловила движение и, выждав паузу в ударах, схватила его за большие пальцы, стремительно вывернула. Вызывающе и дерзко. Не знаю, повредила или нет, но подонок закричал от боли. А я, пользуясь оказией, сползла с табурета и последними силенками вбила пятку ему в носок. Хлесткая затрещина швырнула меня обратно. Я размякла, потекла…
Но чудо свершилось – я отвердела. Самообладание и желание поквитаться вернулись на бетонной дорожке, когда меня конвоировали с огороженной территории. Говорят, бессилие рождает сиюминутные порывы?.. Я вцепилась этому негодяю в каменную физиономию и стала рвать ее, как шакал шмат падали. Он не ожидал столь активного взбрыка от размякшего существа. Вид крови, брызнувшей из располосованной щеки, воодушевил мой пыл: я замолотила руками, ногами. Пусть знают, какая я «контактная женщина»… Но он оправился, сцапал меня за талию, приподнял. Скрипнули ребра. Ах ты джентльменище… Почувствовав под ногами пустоту, я разъярилась окончательно. Двинула ему локтем в висок, а когда он перехватил мою руку, с бравым воплем – мол, гвардия умирает, но не сдается! – задорно вцепилась зубами в бычью шею. Куда там! Такую шею всемером не прокусить! Он врезал мне по почке, сбросил. Я упала на бетонку, ударилась плечом. Но боли не было. Боль будет потом. И удар по почке (который, кстати, заменяет кружку пива) никак не отразился на моей решимости. Растопырив пальцы, утробно завывая, я бросилась на него, готовая на все ради крохи реванша…
И слишком поздно заметила разряд синей молнии. Шокер… Ну правильно, на поясе. Он, видно, решил кардинально предохраниться. А я летела, взбесившаяся, откуда тормоза? Мощный удар потряс меня, и я лишилась всего на свете, разом: словно форточка захлопнулась – дресь! – и… какой светильник разума угас!
Как меня волокли в казарму, как обмывали, раздевали, укладывали баиньки – хоть тресни, не помню. Очнулась я утром третьего (а то и четвертого) дня под душераздирающее:
– Подъем!
Я лежала на боку, подтянув к животу колени. Ноль внимания, фунт презрения. В голове – только и памяти, что о вчерашней рукопашной. Повеселилась. Кому хуже-то сделала? Плечо ноет, почки – на кусочки. Тоска необъятная – налицо. Что дурно, то потешно, да?
Я еще больше скрючилась, уткнулась коленками в подбородок. Уйди, сволочь… Не видишь, я – улитка. На склоне лет я.
– Подъем! – повторил охранник, подбираясь ближе.
Нет, не выказывала я ему никакого почтения. Пусть «шокирует». Нам, татарам, все равно. Тогда он подошел еще ближе, остановился в каком-то метре.
– Ты меня уважаешь? – тоскливо пробормотала я, рассматривая висящий у него на поясе электрошокер.
– Подъем, – сказал он в третий раз.
И бесцеремонно стянул с меня простыню. Не уважает… Что произошло потом, одной лишь безысходностью не объяснишь. То ли я почувствовала себя оскорбленной, то ли поза его – нечто типа «рабочий без колхозницы, но с утянутой простыней» – показалась благоприятной для контакта, но факт – меня опять куда-то понесло. Я откинулась назад, делая вид, будто встаю, а сама сгруппировалась и, используя толчок, послала правую ногу охраннику в пах! Да с какой яростью!
Надо же случиться – попала… Выпучив глаза, этот тюлень присел на полусогнутые, схватился за свое хозяйство, захрипел неистово:
– С-сука…
Ага, не выдержал, не выдержал… Но вдруг как-то чересчур уж не по плану он пришел в себя, сжал волю, челюсть и шагнул вперед, простирая ручищу к моему горлу. Вот и конечная, – философски подумала я…
– Не трогать! – недвусмысленно предостерег строгий голос.
Неплохая мысль. Охранник замер, словно ткнулся лбом в преграду, потом неохотно оттянул руку, отошел на несколько шагов. Челюсть у него тряслась – боль давала знать. Но и выдержка – позавидуешь. Мо-ло-дец.
Оксана «Сранцевна» Зиггер, одетая в джинсовый комбинезон, стояла у порога и задумчиво постукивала веточкой по колену. Волосы собраны в пучок, глаза аккуратно подведены, а немного напряженная поза говорила о том, что женщина думает. Наверное, о том, что доверять большое дело правления миром первой встречной истеричке как-то несерьезно.
– Дина Александровна, побойтесь бога, – улыбнулась она мне сдержанно. – Остановитесь. Вы уже покалечили трех охранников. На вас ведь не напасешься.
– Пошла вон, – сказала я, натягивая на горло отвоеванную простыню.
– Возьмите ее, – вздохнула рыжая. – И сопроводите в девятый блок.
И посторонилась. В комнату с шокерами наперевес ворвались двое быкастых в сером. Я заплакала. Есть от чего в отчаянье прийти. Опять на нашу Красную Шапочку напали волки!
«Расслабься, – твердила я себе. – Отвлекись. Думай о родине, о цветах, о детях, о том, как поедешь в июле в Крым и будешь всеми днями вертеться на песке. Не думай о том, что нет выхода. Из любого ужаса есть, по крайней мере, один выход, аварийный. Ищи другие, аварийный не убежит. Ищи, ищи, девочка. И расслабься ты, ради бога!..»
Я отдалась на волю форс-мажора. Испытаньице, уготованное мне на сей раз, явно не было рассчитано на слабые поджилки (впрочем, как и предыдущие). Одна отрада – они вкатили мне что-то расслабляющее. Как всегда перестарались. Я передвигала ноги со скоростью сонной черепахи, я просто не могла идти быстрее, любые попытки ускорить движение терпели крах: суставы скрипели, как ржавые уключины, ноги обрастали путами, пудовыми гирями – со стороны могло казаться, что я плыву против бурного течения, расходуя массу энергии, а по результатам уподобляясь той горе, которая рождает мышь…
