Андрей Таманцев - Леденящая жажда
Когда входная дверь квартиры открылась вновь и вошел высокий чернобородый мужчина, на полу в коридоре катались в рукопашной двое — «сантехник» и молодой парень, получивший по голове кастетом в самом начале схватки. Второй «сантехник» валялся поодаль.
Где-то в районе ванной комнаты бились не на жизнь, а на смерть хозяин квартиры и здоровый бугай с наголо бритой головой.
У окна стояли еще трое — два «сантехника» и один из обитателей квартиры.
Бородач не потерял самообладания. Он, в первую очередь разобрав, где свои, а где чужие на полу в прихожей, вынул пистолет с глушителем и быстро выстрелил в каждого из незваных гостей.
Едва не поскользнувшись на образовавшейся на линолеуме темной луже, чернобородый прошел в ванную, чтобы и там навести порядок.
В это время гости, увидев происходящее в коридоре, с удвоенной силой пустили в ход кастеты. Выскочив на балкон, они продолжили схватку там.
Когда чернобородый вышел из ванной, прямо на его глазах, как в замедленной съемке, одно из тел медленно перегнулось через перила, затем в воздухе мелькнули ноги… Было ясно, что это кто-то из своих.
Нужно было действовать решительно. Пистолет выстрелил еще раз, но убить второго не удалось — он пулей пролетел в зазор между стеной и стрелявшим, лихорадочно огляделся, схватил первое, что подвернулось под руку, — черную спортивную сумку, стоявшую в коридоре, — и выбежал на лестничную площадку.
Чернобородый сначала пытался догнать его, но споткнулся об одно из валявшихся тел, а когда встал, было уже слишком поздно.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Гудермес
2 июля 200… года, 14.33
«Разыскиваются правоохранительными органами за…»
И дальше длинный список всяких ужасов, на какие только способен род человеческий.
— А это вообще хоть как-то помогает?
У Пастухова был усталый голос. Уже часа три подряд он ломал себе голову, как выйти на нужного им типа. Фоном для невеселых раздумий служило созерцание бандитских рож. Ксерокопии фотографий были неясными, с серыми разводами, что делало рожи совсем уж мрачными.
Счастливая случайность — лицо в толпе. Повезло, это уж точно. Потом — это же самое лицо в списках. Это лучше, чем ничего. Они подняли все, что можно. Итак…
Фамилия: Адгериев.
Имя: Асланбек.
Отчество: Мансурович.
Дата рождения: 1983.
Место рождения: Гудермес.
Особые приметы: родинка под левым глазом.
Дальше следовала отдельная графа, посвященная родственникам. Семья скотоводов, ничего особенного. Судя по датам, мать умерла во время первой чеченской, будем считать, что своей смертью. Две сестры затерялись где-то среди потоков беженцев, хлынувших в соседнюю Ингушетию, но это и не важно. В живых остался отец…
Это зацепка. Но как найти отца, а уж тем более самого Асланбека с этой чертовой родинкой?! Да мало ли что у кого на лице! Не примета, а ерунда какая-то. Нет смысла в розыск объявлять.
Люди! Граждане ведь в последнюю очередь будут реагировать на тусклый фоторобот на замызганной стенке районного отделения милиции. Так что даже рыпаться не стоит. К тому же опасно: вдруг какой ушлый телевизионщик пронюхает, что да как, и тогда начнется то, чего они больше всего опасаются. Страх. Его нужно избежать любой ценой.
Так. Асланбек. Отец жив. Уже хорошо — на Кавказе семейные узы крепкие. Нужно двигаться дальше.
На стол перед Пастуховым легло еще одно досье. Теперь Мансур Адгериев — отец Асланбека. Работа проделана — лучше не бывает, а главное, что быстро. Из всех дат рождений и смертей, встреч, беспорядочных перемещений и потерь вырисовывалась пока еще смутная, но уже картинка.
Была у людей своя, пусть неприхотливая, если не сказать примитивная, жизнь в горах. Три брата. Место рождения — Гудермес — указано не совсем точно, просто название маленького селения неизвестно, поэтому ничтоже сумняшеся указали областной центр. Потом все кончилось. А законы там простые, первобытные — уж Пастухову-то это отлично известно. Око за око, зуб за зуб. Ну и конечно, нужно прибавить молодой запал.
Младший, Ахмет, стал ваххабитом. Средний — Салман, — как следует из досье, был человеком относительно мирным, насколько это вообще возможно в кровавой мясорубке. Практически мыслящий Пастухов в очередной раз согласился с тезисом «бытие определяет сознание». Никакие мирные наклонности не спасут, когда вокруг такое творится. Хочешь жить — убивай, не всегда в буквальном смысле, естественно.
Статья у Мансура была не очень тяжелая, но лет на восемь потянет. И брат — ваххабит. Еще одна важная деталь — религиозным фанатиком сам Мансур никогда не был.
Что ж, кажется, ключик найден.
Возвращаться на «места боевой славы» никому не хотелось, но вопрос даже не обсуждался, тем более что сроки сильно поджимали.
Голубков перед отъездом собрал всех и как обухом по голове: на питерский канал кто-то подбросил кассету из Глазова. Значит, террористы уже в Питере! Значит, маленьким городом дело не кончится. Значит, времени у них совсем нет. Это время отмеряет какой-то бородатый мститель, и совсем не обязательно здесь, в России, а может, где-нибудь в Иране, Афганистане, Арабских Эмиратах…
Черт! Напрягитесь, ребята, надо все сделать тихо и незаметно. Любимый город должен спать спокойно. А тем более — страна. А сколько ей осталось спать?
На все про все, включая изучение досье, составление примерного плана действий и перелет до Гудермеса ушло полтора дня. На руках все необходимые документы, которые позволят им найти кого надо и убедить его сделать то, что нужно.
Маршрут короткий: сначала — в часть, потом — в местную тюрьму.
— А он вообще на контакт идет? — поинтересовался Пастухов у начальника следственного изолятора.
— Да кто его знает, они все одинаковые, на людей похожи становятся, только когда прикладом вломишь.
Тяжелая железная дверь протяжно скрипела. Душно и холодно — сочетание довольно странное. Стены коридора покрыты застарелой плесенью, вонь непереносимая. С другой стороны, этому типу еще повезло, яма — гораздо хуже. А потом он стопроцентно будет лить горючие слезы перед борцами за права человека из какой-нибудь западной газетенки. И будет шум, очередной скандал, который, естественно, затеряется среди сотен подобных. Будет, наверное» говорить об ужасах заключения, все вспомнит: и запах, который, кажется, впитывается даже в поры, и камеры на двадцать человек, и побои точно приплетет. И будет прав. Так оно и есть, только почему-то борцы за права человека не берут интервью у русских солдат, вырвавшихся из чеченского плена. Да, так и будет, если он вообще отсюда выйдет. Пока у него шансов практически нет.
Еще раз скрипнула дверь.
Пастух умел разговаривать с самыми разными людьми. И с такими тоже. Пяти минут оказалось достаточно, чтобы объяснить, что, если он не хочет провести оставшиеся годы в такой вот камере, а то и похуже, он должен заговорить. Собственно, его личная свобода не главный стимул. Есть приманка получше.
— Марш вахыл, Мансур.
«Проходи свободно». У Пастухова хорошая память, особенно на такие вещи. Еще тогда, на войне, его поразило, что люди, с которыми они дерутся не на жизнь, а на смерть, так красиво здороваются. В этом приветствии — уважение к жизни, и к чужой, кстати, тоже.
Из-под зарослей темных волос на него вскинулись неожиданно светлые глаза. Серые.
Пастухов про него знал если не все, то очень много. Почти все, что может представлять интерес в их ситуации. И все же полной уверенности в благополучном исходе у него не было.
Он не сразу стал выдавать главный козырь: решил сначала прощупать почву. Наплел с три короба, что они сотрудничают с каким-то правительственным информационным агентством, будто это плановая проверка и дела их скоро должны сдвинуться с мертвой точки.
Стена недоверия — в ней нет ничего необычного. К этому надо быть готовым с самого начала. И потихонечку, помаленечку подбираться к главному, но осторожно, чтобы ни в коем случае не спугнуть, не стать в одночасье таким же врагом, как и тюремные охранники.
— Ты про сына своего когда последний раз слышал?
— А что тебе до моего сына?
— Я буду с тобой откровенно говорить — мы его ищем.
Человек в наручниках криво усмехнулся. Последнее утверждение не очень хорошо вязалось с легендой про «информационное агентство».
— И ты думаешь, я тебе в этом помогу?
— Да, думаю, поможешь.
— Смешной человек. Для чего — чтобы его арестовали?
— Даже если и так… Все равно лучше, чем мертвый.
— Зачем сразу — мертвый?
— Давай совсем начистоту: мы накрыли одно из звеньев цепи, связанной с терактами в Москве…
— И что, я должен в ладоши хлопать или слезами от умиления обливаться? — Нет, просто твой сын в списке смертников.
