Корея. 1950 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

На верхней палубе нас встретил неожиданно яркий, красивый закат, заливший море царственным багрянцем — а порыв налетевшего ветра небрежно, но как-то естественно красиво разметал волосы Татьяны. Век бы ею любоваться… Но следующий позади капитан многозначительно хмыкнул — и мы замерли, не обращая внимания на царившую вокруг суету. Я посмотрел в темные, невероятно грустные очи девушки — и понял, что это последняя наша минута…

В глазах экс-разведчицы читается смесь нежности и печали. Она шагнула ближе, прижавшись ко мне — и кажется, я почувствовал не только тепло её тела, но также ощутил и тепло девичьей души… А после она невесомо коснулась моих губ своими устами — именно так, как я представлял себе наш первый поцелуй! Но прежде, чем я успел бы ответить на обжигающее прикосновение, Татьяна уже отстранилась — с тоской и неуверенность, но одновременно с тем и жгучей надеждой попросив:

— Ты хотя бы напиши мне, Сережа.

— Напишу. Обязательно напишу!

В этот раз я сам неудержимо рванулся вперед — и наши губы встретились в жарком поцелуе, полном надежды и прощания. В этот момент мир вокруг нас окончательно исчез… И даже контрразведчик, явно тяготящийся сценой прощания, ничего не сказал.

Когда я отстранился, в глазах девушки заблестели слезы — но она через силу улыбнулась, стараясь скрыть свою боль.

— Береги себя, герой…

— И ты береги себя…

Наконец я отпустил ее руку, готовый закричать, заплакать, набросится на контрразведчиков, в конце-то концов! Она же ведь ни в чем не виновата, она же была вынуждена работать на японцев! Почему, почему теперь ее у меня забирают⁈

Но я ничего не смог сделать — потому как любое мое действие обернулось бы для Татьяны еще большим вредом. Мир порой бывает очень несправедлив… Но пока мы живы, пока бьются сердца, есть еще надежда на новую встречу.

— На землю летят, возвращаются к старым корням… Разлука цветов! — громко продекламировал на хорошем русском японский шпион Минодзума, ведомый оперативниками СМЕРШ.

…А ведь это было 17 октября. Точно, 17 октября 1945-го года! Выходит, вчера была как раз годовщина операции по поимке ныне расстрелянного Минодзумы…

Жаль, я не смог сдержать обещания, данного Татьяне. Я не успел отправить ей ни одного письма — ибо принял предложение о переводе в агентуру прежде, чем состоялся суд, определивший для экс-шпионки меру пресечения.

Да и писать их на будущее, да даже для себя — было бы очень опасно. Вдруг у Айвана, отставного солдата армии США, побывавшего в японском плену и демобилизованного по возвращению домой (и теперь работающего гражданским сотрудником на военном аэродроме!) обнаружат письма на русском?

И все же я их пишу… Довольно часто пишу, мысленно выводя ровные строчки писем экс-шпионке, столь милой моему сердцу «миледи»… И засыпаю с острой надеждой, что мне вновь приснится тот самый пароход, тот самый закат.

Те самые поцелуи…

Глава 10

18 октября 1950 года от Рождества Христова. Округ Хванджу, провинция Хванхэ. Горная система Тхэбек южнее Пхеньяна.

Майор Михаил Кудасов, военный советник при Корейской народной армии.

…- Что делать будем, Паша?

Гольтяев с легким таким раздражением посмотрел в мою сторону:

— Умник в артиллерии, верно? Вот ты и предлагай, товарищ майор…

Я с сомнением посмотрел на дорогу, едва-едва приподнявшись над камнями, служащими группе не особо-то и надежным укрытием. Это не позиция для засады, а так, вынужденное укрытие… Увы, трофейный «универсал» нам пришлось бросить еще до наступления предрассветных сумерек — загнав его в поросший не очень-то и густым лесом распадок промеж двух сопок.

Собственно, на путешествие на малом английском БТР мы решились не от хорошей жизни. Просто вчера потеряли слишком много времени, чтобы отбуксировать остатки сгоревшего «Грейхаунда» из корейской деревеньки и вывезти тела убитых британцев. После чего, с наступлением ночи, решились на рывок — тихим ходом, без фар… Все одно проехали куда больше, чем прошли бы ногами.

Проехали прежде, чем впереди показались огни костров, разожженных на стоянке врага… Хорошо, что свет пламени в ночи виден издалека — не напоролись на боевое охранение янки и вовремя свернули с дороги в подвернувшийся распадок.

Там-то мы и закидали трофей наспех срубленными ветками — после чего двинулись в горы… Но на рассвете петляющая на подъеме тропа вновь вывела нас к дороге, практически на открытую местность! В то время как в раскинувшейся внизу долине как раз и расположилась на отдых крепкая механизированная часть противника, численностью не меньше полка. Причем усиленная двадцатью танками… Вот и пришлось нам хорониться там, где можно было бы хоть как-то спрятаться от глаз врага.

На рассвете танки и БТР янки с десантом двинулись вперед, на возвышенность — и мы с бойцами, порядком продрогнув на камнях, уже было облегченно выдохнули. Но тут где-то впереди вдруг ухнул мощный взрыв — не иначе противотанковый фугас бахнул на дороге! А затем раздались такие знакомые и милые моему сердцу выстрелы скорострельных «сорокапяток»… К коим тотчас добавился свист тяжелых, не иначе как 120-миллиметровых мин.

И, наконец, не очень частый, но хорошо знакомый мне, громовой раскат куда более мощных 85-миллиметровых орудий! Не иначе «тридцатьчетверки» ждали врага…

Бой начался как артиллерийская засада — но быстро перерос в тяжелое полевое сражение. Несмотря на явно большее число танков (выстрелы Т-34–85 раздаются относительно редко), янки не могут прорваться вперед вот уже пару часов. И за это время наши успели подбить не менее семи машин врага, включая пару «Патонов»! Тяжелые танки американцы еще смогли эвакуировать — а вот сгоревшие до гусениц «Шерманы» теперь кучно чадят едким, черным дымом, неподвижно застыв там, где их достали первые выстрелы «сорокапяток» и «тридцатьчетверок»…

Очевидно, командованию отступающих частей КНА удалось перегруппировать их и выставить на дороге сильный заслон, подготовив крепкую оборону. Ведь наши саперы успели не только уложить, но и замаскировать противотанковые мины, и артиллеристы с умом развернули орудийные и минометные батареи, подготовив надежные капониры. Это когда пушку можно буквально скатить вниз по аппарели, пережидая ответный обстрел… Наконец, те же «тридцатьчетверки» наверняка вкопаны в землю!

Иначе давно бы уже накрылись…

А ведь в том, что у корейцев появилось время развернуться и крепко врезать врагу, определенно есть наша заслуга. Ну, прежде всего самой первой, так же артиллерийской засады… Возможно даже, что именно мой пример повлиял на решение командиров.

Но как бы ни был силен оставленный на дороге заслон, его так или иначе собьют — янки и британцы вовсю гонят подкрепления по дороге; подтянулась и вражеская авиация. Обычные (не реактивные), поршневые истребители F-51, знаменитые «мустанги»… Вооруженные крупнокалиберными пулеметами, неуправляемыми ракетами или парой бомб, они смело идут на штурмовку корейских позиций, уверенные в отсутствии у последних зенитной артиллерии и воздушного прикрытия… Ну в последнем американцы однозначно правы — но наши, вцепившись в родную землю, смело встречают врага пулеметным огнем. На моих глазах один из белых истребителей с белыми же звездами да в синем круге на крыльях и фюзеляже потянул назад, отчаянно дымя… Но не дотянул — и врезался в склон противоположной от нас сопки, полыхнув напоследок ярким огненным взрывом!

Подо мной аж сопка вздрогнула — видать не успел сбросить бомбы и ракеты; не иначе как наши подковали вражину из ротного пулемета…

Все-таки сроднился я с корейцами за последнее время. «Наши» по отношению к товарищам из КНА звучит уже совершенно естественно, без всякой фальши.

Ну, так они теперь действительно наши, советские…

Обзор местности мне ничего не дал — в долине по-прежнему находятся британские и американские части; возможность передвижений для нас исключена до самой ночи. Если конечно, враг не сумеет прорваться при поддержке авиации… Но после падения первого же истребителя, пилоты янки как-то совсем уж скомкано свернули штурмовку и убрались восвояси.