Михаил Серегин - Приговор воров
– Наташа… – ответил Щукин.
– Меня – Роман, – сообщил гнилозубый. – Ну, знаешь, наверное… Меня все знают. Ща-ас мы с тобой тут… сообразим…
– Да что вы! – Николай прикрыл рот руками. – Мне же некогда… Я же к брату приехала. А уже поздно – двенадцать скоро… Моего брата Вася зовут. Кортнев его фамилия. Он в этом доме живет? Мне к брату надо…
– Надо, надо, – скороговоркой сладко заговорил Роман Гнилой, разливая коньяк, – за встречу-то! На-адо… – Он смахнул со стола в оказавшуюся под столом корзину недоеденный бутерброд, всякий мусор, фотоаппарат и книжку переложил на крышку сейфа.
– Да я не пью совсем! – продолжал придуряться Щукин, совсем по-девчоночьи захихикал и провокационно добавил: – Я же с двух рюмок пьянею…
– Ничего-о… – после этого сообщения лоб Романа Гнилого покрылся испариной, как потолок в сыром погребе, Роман засуетился еще больше. Он полез в холодильник и, кряхтя, начал возиться в нем.
Девчонка, приехавшая к брату – то бишь Щукин, – не зная, куда себя деть от смущения, взяла фотоаппарат и стала вертеть его в руках:
– Ой, Роман, какая у вас штучка замечательная!
– А! – Роман выпрямился и повернул к Щукину покрасневшее от натуги лицо – из холодильника он выудил открытую баночку с красной икрой и коробку конфет. – Это «Кодак». Фирма! Настоящее чудо техники, нажал кнопочку – и готова фотка!
«Ну что ж, – подумал Щукин, – чудо техники так чудо техники. Кажется, мое вдохновение подсказало мне неплохую идею. Ну, Роман Гнилой, держись! А старуха, оказывается, не обманула – этот Гнилой набросился на меня, будто несколько лет не видел женщин. Даже приглядываться ко мне не стал. Нет, какой все-таки актер во мне пропадает! Надо же – и коньяк у этого Романа Гнилого есть, и красная икра…»
Щукин незаметно опустил фотоаппарат под стол. Роман Гнилой был занят сооружением на столе закуски и ничего не заметил.
Он поставил еще одну бутылку коньяка на стол, придвинул к столу небольшой диванчик, который Николай раньше в потемках не заметил:
– Здесь удобнее будет…
Его движения были четкими, отлаженными. Казалось, Роман Гнилой целыми днями только тем и занимается, что распивает коньяк с молоденькими девочками… По крайней мере в оперативности ему не откажешь.
– Что же? – Роман брякнулся на диванчик и похлопал широкой своей ладонью рядом с собой. – Садись, Наташка!
– Да что вы! – целомудренно сложил руки Щукин. – Неудобно как-то…
– Неудобно штаны через голову надевать, – хохотнул бедовый Роман. – Ты что – к брату ехала?
– К брату…
– Ну вот и приехала! – развел он руками – в одной из них был уже зажат стаканчик. – Садись сюда, стакан хватай, и все. Без разговоров… За приезд надо выпить, а то не по-христиански… А потом к брату пойдешь. Как, говоришь, его зовут?
– Вася, – сказал Щукин, – Кортнев Вася. Он тут живет? По адресу тут…
– Кортнев? – переспросил Роман Гнилой. – Вася? А-а! – вдруг воскликнул он, – Студент, что ли?
– Н-нет, – ответил Щукин, – он давно уже не студент. По-моему…
– Да ты не поняла! – захохотал Роман. – Это кликуха у него такая – Студент. Ну, на Студента он очень похож – лысый, в очках и постоянно в думках.
«Студент… – Щукин вспомнил того Студента, которого он знал когда-то. – Действительно, он немного на студента похож. Только на престарелого студента».
Поойкав еще для приличия, Щукин опустился на диванчик, стараясь сесть подальше от разбитного Романа Гнилого, насколько размеры этого диванчика позволяли, – на краешек дивана присел.
Фотоаппарат он нащупал под столом ногой и придвинул его ближе к себе.
– Так, – Роман Гнилой подвинулся к нему, – а какие у тебя планы в нашем городе? Ты вообще откуда?
– Из Вологды, – ляпнул Щукин.
– А… Ну, рассказывай тогда, – потребовал Роман Гнилой.
– О чем?
– О Вологде своей.
– Нет уж, – кокетливо сказал Николай, закрываясь от него стаканом, – давайте сначала выпьем.
«Переигрываю, по-моему, – подумал он, – так только девочки, только что вышедшие из подросткового возраста, частенько в подобных ситуациях переигрывают, подражая искушенным в жизни дамам. Работают, так сказать, на образ. Да тут нет Станиславского, чтобы крикнуть: „Не верю!“ И вообще этот Роман Гнилой, обозревая мои узкие бедра и довольно внушительные груди (скомканные носки в чашечках лифчика), уже, кажется, перевозбудился настолько, что узнай он сейчас, что я мужчина, а никакая не женщина, от своего первоначального желания – растлить меня – вряд ли отступит».
– Сначала – выпить! – воскликнул Николай, высоко поднимая стакан.
– Хы, выпить так выпить! – с готовностью осклабился Роман Гнилой.
Он опрокинул стаканчик, хлюпнул и, шумно выдохнув воздух, закинул свою руку – почти приобнял Щукина за плечи.
Николай, зажмурив глаза, выпил и закашлялся в кулак. Роман Гнилой тут же придвинул к нему банку с икрой, положил туда ложечку:
– Закусывай, закусывай!
Закусив, Николай начал было снова:
– Так вот я к вам… У меня тут брат… В какой квартире он живет?
– Не-ет, – шутейно погрозил ему пальцем лихой Роман, – между первой и второй перерывчик небольшой. Давай-ка еще!
Они выпили еще. На этот раз Роман Гнилой набуровил себе полный стакан. Хотел и Николаю налить столько же, но тот так естественно запротестовал, что Роман плеснул ему только полстаканчика.
«Ну, что же, – подумал Щукин, – теперь надо как-то нейтрализовать активность Романа. Посмотрим – такой ли я хороший актер, каким себя считаю».
– В голове зашумело, – пожаловался Щукин и склонил свою голову Гнилому на плечо, – как же я теперь к брату пойду? Он не любит, когда я выпиваю…
– Действительно, хватит уже, – неожиданно согласился Роман, – вот сейчас еще по одной и начнем… того… знакомиться… А Студент и правда не пьет почти совсем. У нас все тут время от времени поддают, а его я ни разу пьяным не видел…
После третьего стакана Щукин совсем смежил веки. Хват Роман Гнилой одной рукой уже крепко обнимал его за плечи, другой легонько поглаживал ему колени, время от времени руку от колен отнимая.
«Почву прощупывает, – брезгливо подумал Николай. – Давай-давай, прощупывай…»
Он едва сдерживал желание вскочить с диванчика и припечатать Роману так, чтобы тот отлетел к противоположной стене.
– Ну-с, – Роман вытянул губы трубочкой, – что там за город у тебя? Во-ло-гда…
– В Вологде-где-где… – пробормотал Щукин и неожиданно предложил: – Давайте на бру… брудер… шрафт!
– Эге, подруга, – покачал головой Роман и обнажил в ухмылке свои гнилые зубы, – ну, давай.
Прежде чем снова разлить коньяк, он вскочил с диванчика и, колыхая налитым животиком, добежал до двери. Запер ее.
Они выпили, уже не закусывая. Рука Романа, покинув колени Щукина, переместилась в область бедер. Николай пьяно захихикал, отодвигаясь. Вот как нащупает он что-нибудь не то… Лучше поступить следующим образом – крепко стиснув зубы, Николай откинулся на спинку диванчика и положил ногу на колени Романа.
Своего рода сигнал к действию. Роман Гнилой так это и расценил – он запыхтел, как растревоженный ежик, и принялся стаскивать с Щукина куртку. Когда ему это удалось, Щукин соскользнул с дивана и потянулся руками к его брюкам. Роман Гнилой даже присвистнул, удивляясь его расторопности. Наверное, про себя подивился женскому лицемерию – только что от рюмки коньяку за знакомство отказывалась, а теперь вот…
Щукин, которого едва не стошнило от омерзения, стащил с Романа Гнилого штаны. Бросил их на стол рядом с бутылкой коньяку и стаканами.
Уже вполне обезумевший Роман, нетерпеливо мыча и подергиваясь, тянул его к себе.
– Подожди, – шепнул Щукин, – кофточку сниму.
Якобы для того, чтобы раздеться до конца, Николай выпрямился. Потом быстро наклонился, подхватил из-под стола фотоаппарат и, пока Гнилой не успел опомниться, отщелкал две фотографии.
Постарался, чтобы в кадр попали и штаны на столе, и опустевшая бутылка из-под коньяка, и два стакана.
Здорово!
А в центре – Роман Гнилой собственной персоной, без штанов, в одних нечистых солдатских трусах и с выпученными, налитыми багровой кровью глазами.
«Эх, нужно было ему еще лифчик на шее завязать – полный кайф был бы, – подумал Щукин. – Как у него жену-то зовут – Варвара? Старуха мне говорила, что благоверная этого Романа Гнилого – не подарок».
– Ты что?.. – еще не веря в случившееся, пробормотал Роман. – Ты… Ах ты сука! – заорал он.
Николай дождался, пока аппарат выплюнет последнюю фотографию, и аккуратно положил «Кодак» на стол. Как все-таки хорошо, что изобрели моментальное фото!
«Все, теперь он полностью в моих руках! Сделает все, что я ему прикажу. Если, конечно, не хочет, чтобы снимки эти увидела его Варвара».
Роман вдруг волшебным образом преобразился – зарычал, вскочил с дивана и бросился к Щукину, раскинув руки, словно распятый:
