Андрей Дышев - Чего не хочет женщина
– Левик! – жалобно говорила женщина, отчаянно хватаясь за воздух. – Подумай хорошенько! У меня армия поклонников… Люди спят и видят меня во сне…
– Голубушка, ну ничем я не могу тебе помочь! – ослепительно улыбаясь, отвечал коротышка, подсекая руку женщины, чтобы она не смогла схватиться за косяк. – Это мне невыгодно. Как я могу делать то, что мне невыгодно?
Женщина колыхнула своим телом, похожим на грозовую тучу, с усилием перешагнула порог и сразу ослабела, осознав всю тщетность дальнейших усилий. В этот момент Клим ее узнал и чуть не упал ей под ноги. Это была Элеонора Фу! Одна из самых знаменитых писательниц! Великий творец любовных романов, чье широкое, смазанное в стороны лицо не сходило с экранов телевизоров и обложек журналов.
При виде литературного божества в столь неожиданной обстановке Клим на некоторое время одеревенел. На его лице застыла глупая улыбка, и неизвестно, сколь долго он таращился бы на именитую писательницу, если бы Артаусов не затолкал его в кабинет директора.
– Очень приятно, очень приятно! – мурлыкающим голосом говорил директор, пожимая ошарашенному Климу руку. – Нам, конечно, давно надо было познакомиться. Садись, пожалуйста! Чай или кофе? – Директор на мгновение перенес внимание на Артаусова и злобно произнес: – Вот же присосалась, как пиявка! Ее теперь так просто не оторвешь!
– Скотина, – Артаусов высказал солидарность с позицией директора, бесцеремонно заглядывая в директорский бар, заставленный бутылками.
– Падла, – еще жестче высказался директор, массируя запястье. – Хорошо, что я в детстве айкидо занимался! – Он снова повернул круглую голову в сторону Клима: – Хочешь молока?
– Козьего? – спросил Клим.
– Нет, лошадиного. Кумыс. Если из холодильничка, то за уши не оттянешь. Лучше водки.
– А это была Элеонора Фу? – спросил Клим, но вовсе не для того, чтобы развеять свои сомнения, а желая блеснуть эрудицией.
– Ага, – мрачно ответил директор.
– Первый раз ее живой вижу, – поделился радостью Клим.
– Было бы на что смотреть, – отозвался из-за барной дверки Артаусов. Он выудил какую-то бутылку и стал рассматривать этикетку.
– Знаменитая писательница все-таки.
– Сегодня знаменитая, – пробормотал Артаусов, пробуя напиток прямо из горлышка. – А завтра…
– У нее тиражи стремительно падают, – пояснил директор. – Все ее читатели перекинулись на твой роман. Через неделю ее забудут. А ты будешь на пике славы.
– Потому что она умничает слишком, – сказал Артаусов. – И читатели начали потихоньку шевелить мозгами.
– А это очень опасно, – озабоченно произнес директор. – Читатель не должен думать. Он должен тупеть из года в год, из месяца в месяц, и этот процесс должен быть необратимым. Твоя «Глиста», слава богу, потихоньку возвращает все на круги своя. По степени отупения масс она превзошла даже шедевры Эректа Семиструнного и Маши Сосцовой.
Клима почему-то задело, что его произведение не лучшим образом сказывается на умственных способностях населения.
– А зачем надо, чтобы читатель тупел? – спросил он.
Директор переглянулся с Артаусовым. Клим предположил, что в этот момент они обменялись некой тайной информацией, не предназначенной для него, и его любопытство взыграло еще сильнее, но директор неожиданно сменил тему разговора. Он положил перед Климом несколько толстых журналов с яркими глянцевыми обложками и сказал:
– Почитай по дороге на телестудию.
– Я очень волнуюсь, – признался Клим, перелистывая лощеные страницы с фотографиями элегантных мужчин, красивых часов и дорогих одеколонов. – Меня еще никогда не показывали по телевизору.
– Ничего особенного, – махнул рукой директор. – Главное, не давай никому рта раскрыть. Всех поучай, всем давай советы, которые вычитаешь в этих журналах, и подавай их как свои собственные. Веди себя так, будто тебя пригласили выступить перед детишками в детский сад. Обращайся ко всем в снисходительно-доброжелательном тоне, называй ведущего голубчиком, лапочкой, солнышком.
– Говори все, что придет тебе на ум, – вытирая губы салфеткой, добавил Артаусов. – Можешь вообще нести полную чушь, но обязательно уверенно, с твердым убеждением в своей правоте, и тогда любая глупость прозвучит как умная и свежая мысль.
– Неужели так просто? – удивился Клим.
– Проще простого, – подтвердил директор. – Так все делают. И ученые, и депутаты, и писатели.
Он подошел к стоящему в углу стеклянному коробу, похожему на аквариум без воды, сдернул с него полотенце, и Клим увидел сидящего внутри на песке небольшого крокодильчика с неподвижными желтыми глазками. Директор пощелкал над коробом пальцами, но крокодильчик никак не отреагировал.
– Надо дать ему мышь, – посоветовал Артаусов.
– Я давал, – махнул рукой директор и сокрушенно покачал головой. – Не жрет. Надо к ветеринару нести.
– Может, он уже вообще умер? – предположил Артаусов.
– А кто его знает, – пробормотал директор и, скрестив руки, задумчиво уставился на рептилию. Потом резко повернулся к Климу: – А у вас никогда не было крокодильчика?
Клим не успел ответить, так как в кабинет, постучавшись, вошел бородатый, косматый, похожий на лешего мужчина, молча приблизился к столу и положил на него сине-коричневую книгу.
– Ага! Сигнальный экземпляр! – ожил директор и схватил книгу. Глаза его восторженно горели. Он держал томик в высоко вытянутых руках, как пылающий факел. Наглядевшись вдоволь, он бережно положил книгу на стол и кивнул Климу: – Полюбуйся на свое очередное детище!
Клим склонился над книгой. Она была значительно толще, чем первая, а имя автора «Клим Нелипов» теперь занимало больше половины обложки. Название, словно бедный родственник, приютилось где-то сбоку: «Каблуки в ушах».
– Такая толстая, – удивился Клим, взвешивая книгу на ладони. – И когда это я успел написать?
Артаусов и директор сдержанно захихикали.
– Твой опус занимает всего пятьдесят страниц, – пояснил Артаусов. – А остальные пятьсот – расписание электричек и справочник для поступающих в вузы.
Клим не поверил, полистал книгу и убедился: да, книга начинается «Каблуками в ушах», а потом как-то незаметно, с нового абзаца, без всяких заголовков, тем же шрифтом идет расписание движения электричек между станциями «Таранки» – «Дворище», словно это было продолжение романа, несущее в себе некий глубинный замысел автора.
– А разве… – протянул Клим и осекся. Он хотел сказать, разве это честно? Разве можно так обманывать читателей, которые платят деньги за литературный шедевр Нелипова, а вовсе не за расписание? Директор понял, что он хотел сказать, и с глубоким убеждением в своей правоте выдал:
– А где тут написано, что роман Нелипова занимает всю книгу целиком?
– Нигде не написано, – за Клима ответил Артаусов. – И потому нет никакого обмана. Хочешь почитать Нелипова? Пожалуйста, открывай и читай. Вот его гениальное произведение шелестит на пятидесяти страницах. А остальное – это своеобразная упаковка.
– Упаковка всегда должна быть больше самого товара, – умозаключил директор. – Например, коробочка для бриллианта. Несмотря на то что в коробочке запросто штук двадцать брюликов поместится, никто не жалуется, что там оказывается всего один.
– Ну да… конечно… – со смешанным чувством произнес Клим. – А почему вы не захотели издать только мои пятьдесят страниц без всяких электричек?
Артаусов фыркнул, а директор терпеливо разъяснил:
– Читатель любит толстые книги. А ты пока еще мало написал.
– И вообще, читатель пошел жадный, – добавил Артаусов, поглядывая на неподвижного и безучастного ко всему крокодильчика. – Ему чем больше, чем лучше. Ему что колбаса, что книга… Может, Климу взять крокодила с собой в телестудию?
– Зачем? – отрывисто спросил директор.
– Фишка, – так же отрывисто ответил Артаусов.
Тут директор вспомнил, что Клим опаздывает на съемки телепередачи, и принялся выставлять его из кабинета. Однако Клим, сопротивляясь со стоицизмом Элеоноры Фу, все-таки успел пожаловаться, что на его кредитке осталось всего десять рублей. Уже из-за двери директор пообещал приложить все силы к тому, чтобы Клим не знал материальных затруднений.
Глава 19
По пути в телестудию Клим успел просмотреть журналы и глубоко вникнуть в суть тех советов, которые дали ему директор и Артаусов. Он настолько добросовестно подготовился к прямому эфиру, что пульс его не превышал семидесяти ударов, а на лице крепко засело презрительно-высокомерное выражение.
Оказавшись в дебрях телезвезд, софитов, грима и электроники, он все-таки немного оробел, особенно после того, как мелкая и подвижная, как хомячок, девушка с папкой под мышкой накричала на него:
– Нелипов! А где тексты зрительских звонков?
Клим не понял вопроса, уточнить постеснялся и повернулся к девушке спиной, прикидываясь ненормальным или глухим, но девушка обежала вокруг него и даже замахнулась на него папкой.
