Дмитрий Красько - За флажками
— Говорить? — уточнил я.
— Говори, раз спрашиваю!
— Ты сказал заткнуться, — напомнил я.
— Моль гребаная! — удивился он. — Да ты, никак, дурака из меня сделать хочешь? Смотри, не серди меня!
— Смотрю. Я пистолет нашел. Зашел за угол дома — валяется. Поднял. Выхожу — а тут эти. Все двенадцать. Ну, я и понял, что надо их в плен брать. Один рыпнулся — думал, я шучу. Пришлось стрелять. Стреляю хреново. Наверное, ключицу ему перебил.
— Мудак, — констатировал мент. — Да, мне все равно пофигу. Сдам вас советским — пусть сами разбираются. Ты один был?
— Нет, — я покачал головой, — меня четверо было. Один — тот, который сидит и пальцем зубы чистит. Второй стену у подъезда подпирает. А третий — дедушка из такси. Это все я.
— Остальные стволов не находили?
— Нет. Я один такой везучий. В кафешку перекусить заехал — под обстрел попал. За угол отлить пошел — пистолет нашел.
— Заткнись! Васек, — мент повернулся к своему молчаливому коллеге. — Давай-ка их всех сюда. Передавать — так кучей. Да смотри, осторожнее. Мало ли, что этот говорун про оружие трендел.
Вася молча рассосался в сумраке ночи, что ему сделать было нетрудно — в черных штанах и темном бронежилете он и так почти сливался с ним. Мы с главным ментом в полном молчании скоротали минуты три. Потом Вася вновь сгустился из сумрака, уже в сопровождении моих подельников.
Я поднял руку в приветствии. Генаха засосал пол-литра воздуха через выбитый когда-то кем-то зуб и спросил:
— Че, Мишок? Ты уже тему пробил? К стенке сразу ставить будут?
— Не-е, — я зевнул. — Стенки вообще не будет. Заменили ее на пожизненное.
— Мля, мужики, вы что — все такие?! — взорвался главный мент.
— Не все. Ян не такой. Он из Прибалтики, а там море холодное. В детстве купался — шибко замерз. До сих пор в себя прийти не может.
— Да заткнетесь вы, наконец?! — мент затряс зачем-то автоматом.
Мы испугались и послушно замолчали. Все, кроме Дедушки Будильника. Тот засунул в рот папиросу, раскурил, выпустил мощную струю вонючего дыма и спросил:
— А чего мы ждем, ребятушки?
Вот крест мне на пузо — я не хотел сердить главного мента. Но старый человек задал мне вопрос, и законы вежливости требовали, чтобы я на этот вопрос ответил. Положение, сами понимаете, безвыходное, и я заговорил, рискуя быть расстрелянным на месте:
— А мы, Дедушка, другую бригаду ждем. Эти специализируются на захвате. Вот приедут другие — те разговорного жанру…
Мент хлопнул кулаком по машине. Я сразу уловил, куда он клонит, и заткнулся. Так мы и провели еще десять минут — именно через столько на месте происшествия нарисовались еще два милицейских «бобика». Один из них изрыгнул на свет божий хорошо мне знакомую фигуру Балабанова.
Опытным взглядом Андрей Ильич сразу вычленил меня среди общего бедлама и уверенным шагом делового человека, который стоит пару миллионов, как минимум, баксов, направился в нашу сторону. Костюмчик от какого-то крутого кутюрье весьма способствовал этому впечатлению. Костюмчик, правда, был тот же самый, в каком я видел его в первый раз, что слегка смазывало общую картинку — деловые люди в одном и том же по нескольку дней не ходят. Опять же, учитывая, на какое время указывали стрелки часов, было непонятно — какого хрена он так разодет. Девок снимать собрался? Или настолько гордится своим прикидом, что даже на ночь не снимает? Так и спит, стоя, как слон — чтобы не помять?
Но все эти вопросы были так себе — для разминки мозга, который у меня в последнее время слегка затек. Реальность же, в лице А.И. Балабанова, предложила несколько иной вариант.
— Мешковский? — спросил он, останавливаясь передо мной. Как будто сам не видел, натурально. — Вы что здесь делаете?
— Трамвая жду, — буркнул я. Допускаю, что невежливо. Допускаю, что Балабанов мог рассердиться. Но какого лешего задавать мне такие вопросы. — Вы с собой своего напарника случайно не прихватили?
— Нет, а что? Нужно было?
Я пожал плечами. Кто его знает — нужно, не нужно. Лично мне нужно было кусочек покоя, но это же никого не интересовало — ни ментов, ни Пистона. У каждого в этом поганом деле были свои интересы. И они почему-то совсем не совпадали с моими. Вот и Балабанов решил проявить настойчивость:
— Так что вы здесь делаете? Вы на мой вопрос так и не ответили.
Про трамвай, получается, не проканало. Я вздохнул и решил, что придется рассказать правду. Ну, или почти правду.
— Понимаете, Андрей Ильич, тут вот какая петрушка вышла. Эти ребята приезжали за мной сегодня. И Ян — мой напарник, — я на всякий случай махнул рукой в сторону Литовца, хотя они должны были быть знакомы, — меня спас. А вечером я подумал: раз Ян меня спас, значит, им теперь и он мешает. Значит, они и его постараются… Ну, я не знаю, что они его постараются — убить, побить или напугать так, чтобы он потом всю жизнь по углам гадил. Короче, я подумал, что было бы неплохо съездить к Яну домой и проконтролировать, как и что. Ну, взял парней, — на сей раз я одним широким взмахом покрыл Генаху и Дедушку Будильника, — и поехали. Как раз вовремя, получается, приехали. А пистолет у меня чисто случайно оказался, честное слово. Я командиру уже рассказывал — пошел я этих хуцпанов с фланга обходить, зашел за угол, да и наступил на что-то. Оказалось — ствол. Ну, думаю, как все удачно…
— Ага, рассказывал, — командир первой бригады захвата все время, что длился мой монолог, не спускал с меня подозрительного взгляда. — Только без подробностей.
— Да кому они нужны, подробности-то, — я махнул рукой. — Главное — результат.
— Та-ак, — протянул Балабанов. — Я, Мешковский, еще в прошлый раз заметил, что вы странный какой-то. И рассказ ваш какой-то странный. Ничего, разберемся. Сейчас поедем в райотдел, запишем всю эту чепуху про пистолет и остальное, а потом и разберемся, где правда, а где — что.
— Так ты их забираешь? — спросил главный мент.
Балабанов кивнул, задумчиво разглядывая меня.
— А с этими что? — главный мент кивнул в сторону пленных, которых его ребята в это самое время аккуратно выстраивали лицом к стене — в позицию «ноги на ширине плеч» и другими атрибутами захвата организованной преступной группировки. Волнующее зрелище. Я хотел прослезиться, но передумал. Балабанов взял главного мента под руку и сказал:
— Давай-ка отойдем. Чтобы ушей лишних не было.
И они степенно удалились.
9
А потом был Советский райотдел и три часа мороки. Нас четверых разделили и допрашивали — или как это у них называется? — по разным закуткам. Но я был спокоен — особых расхождений в показаниях не предвиделось. Во-первых, я ничего не выдумывал, рассказывая Балабанову историю нынешнего вечера — если не считать эпизода с пистолетом. Просто несколько вольно интерпретировал ряд фактов. Во-вторых, и Генаха, и Ян, и Дедушка при разговоре присутствовали и были в курсе интерпретаций.
Поэтому, отстрелявшись самым первым, я со спокойной душой торчал в коридоре и поджидал остальных. Небольшое чувство дискомфорта вызывало лишь настойчивое желание курить. Но курить здесь было нельзя, и рядом терся какой-то полудурок из местных, тщательно блюдя чистоту житейского устава. Выйти на улицу он мне тоже не разрешал — в конце концов, официально меня еще не отпускали. Да неизвестно — отпустят ли вообще. Я, чай, не просто так пистолет в руке держал — я из него даже выстрелил. И даже попал. При особо удачном раскладе за это могут и реальным сроком наградить. Не самая заманчивая перспектива. Но я надеялся, что мне удастся выкрутиться. Необходимая самооборона, то, се… В конце концов, у бандитов, в пересчете на душу населения, куда больше оружия оказалось. Пусть докажут, что они им не размахивали, провоцируя меня.
Пытка никотином длилась больше часа. Сначала ко мне присоединился Ян, которому было пофигу, потому что он с полгода назад курить бросил, потом — Генаха, злой, как собака Баскервилей, которой забыли подкинуть на завтрак Баскервиля-другого. И мы втроем еще полчаса ожидали, пока появится Дедушка Будильник.
Я спросил у Генахи, отчего он злой такой. Оказалось, все очень даже серьезно:
— А че они мне бумагу подсунули, говорят — подписывай: «С моих слов записано верно, мною прочитано»? Ну, прочитал я эту маляву. Так ни хрена ж не верно! Я говорил: когда ты этого пидора из пушки отымел, они зассали и рыпаться не стали. А он записал: «Когда гражданин Мешковский выстрелил в одного из нападавших, остальные испугались и в дальнейшем вели себя спокойно». Я ему: «Так я ж не так говорил». А он мне: «Не могу же я в протоколе записать, что эти сраные пидоры хотели Яна вздрючить, да вы им самим очко на немецкий крест порвали». Почему это не может? Писать разучился, что ли? Ладно, я — недоучка. А он-то каждый день что-нибудь пишет. Да ну их!
Я слегка посочувствовал Генахе. Обидно, конечно, когда ты выдаешь на-гора шедевр за шедевром, а какой-нибудь бездарь губит их на корню. Но что делать — жизнь груба и несправедлива.
