Павел Орлов - Главное доказательство
Действительно, лучшего сравнения было не придумать. Мне почему-то тоже сразу пришел в голову персонаж довоенного еще фильма «Дети капитана Гранта» в исполнении знаменитого Николая Черкасова. Профессор Паганель – чудаковатый ученый, живущий в каком-то своем мире и абсолютно беспомощный в мире реальном. Вот и во взгляде Шушкевича не было того, что отличает нашего человека его поколения. Эдакой неповторимой смеси усталости, мудрости, разочарования и, несмотря ни на что, надежды. Напротив, глаза хозяина квартиры сияли каким-то чуть ли не детским любопытством, и читалась в них какая-то наивность, где-то даже беспомощность. Впечатление это еще больше усиливали толстые стекла старомодных очков в роговой оправе.
Мне снова вспомнился Константин Михайлович: да, трудно представить, чтобы такой мог убить.
Юрий Ричардович любезно приглашает меня в комнату и даже бурно протестует в ответ на мою попытку снять в прихожей ботинки.
– Ради бога, проходите так! У меня, знаете ли, ковра нет, да и тапочек я вам все равно дать не смогу.
Усадив меня возле стоявщего в центре комнаты круглого стола, хозяин тут же предлагает мне чаю, и я с удовольствием соглашаюсь. По всему видно, что Шушкевич – человек общительный и, как большинство одиноких пожилых людей, искренне рад каждому новому собеседнику. А к задушевной беседе обычно ничто так более не располагает, как чашечка вечернего чая.
Юрий Ричардович, явно обрадовавшись моему согласию, тут же удалился на кухню, а я использую возникшую паузу, чтобы немного осмотреться.
Судя по обстановке, владельца апартаментов богатым человеком явно не назовешь. Сегодня, правда, многие любят раритеты и даже специально охотятся за ними по антикварным магазинам, не жалея при этом ни времени, ни денег. У мамы на работе, к примеру, есть один реставратор, который музыку слушает исключительно с шипящих пластинок, которые проигрывает на стареньком «Аккорде», и никакие «HI-Fi» его не прикалывают. Дело вкуса, конечно же. Но вот любителей старинных телевизоров, вроде черно-белого «Рекорда», стоящего на обшарпанной этажерке, я не встречал. Разве что поделку из него какую соорудить, вроде аквариума. Крутить затертую пластинку на старинном патефоне – в этом, возможно, что-то и есть, но в том, чтобы портить и без того не очень здоровые глаза перед едва мерцающим кинескопом, – навряд ли.
Мебель в комнате – под стать телевизору. Тоже, в известном смысле, раритеты. И какие! По делам службы мне приходилось бывать в самых разных домах, но не припомню, чтобы сегодня у кого-нибудь еще оставалась знаменитая никелированная кровать «с шариками». При виде ее мне сразу вспомнились солдатская казарма и прапорщик Трофимчук, показывающий нам – тогда еще «духам» – как правильно заправлять койку. «Полотенце, товарищи солдаты, вешается в промежность между шишечками…» Половина роты не смогла сдержать смеха, за что, естественно, была награждена дополнительными строевыми занятиями после ужина. Те, кто не смеялся, кстати говоря, маршировали вместе с остальными.
Правда, кровать сия – вещь хоть и старая, но вполне добротная, чего не скажешь об остальной мебели. Представляю, какие героические усилия прилагает сейчас поскрипывающий подо мной стул, дабы развалиться. Еще бы! Девяносто два «кэ-гэ» – это вам не шутка.
Я поднимаюсь и, приблизившись вплотную к кровати, начинаю рассматривать развешанные на стене над ней фотографии в деревянных рамках.
В подавляющем своем большинстве это достаточно старые снимки, еще черно-белые, некоторые из которых уже успели повыцвести. Но есть среди них и один довольно новый. Это портрет, сделанный профессионально, в ателье, и он явно выделяется на фоне других карточек, откровенно любительских. Изображен на снимке молодой парень в солдатской форме, причем современного образца. Видимо, службу он закончил не так уж давно.
В этот момент дверь отворяется и в комнату заходит хозяин с чайником в руке.
– Что – увидели кого-то из знакомых, молодой человек?
– Почти, – чуть смущенно улыбаюсь я, указывая на портрет. – Этот парнишка мне поразительно напомнил Сережу Газиева из нашей части. Мы с ним одного призыва были. Поначалу я даже подумал, что это он и есть, – специально подошел рассмотреть. Но Сергей – мой одногодок, да и родом из Барнаула, так что навряд ли.
– Да, это не он. Это мой сын.
– Похож на вас!
– Вы находите? – Шушкевич ставит чайник на стол, подходит к кровати и становится у меня за спиной. – Нет – он, знаете ли, гораздо больше напоминает мать. Мы с Юрой долго не виделись друг с другом, и лишь не так давно я снова его обрел. Такая, знаете ли, романтическая история. С его матерью мы ведь не регистрировались. Ей тогда было чуть за двадцать, а мне – заметно за сорок. Я уже был женат на другой, и у нас уже была дочь. И моя жена про то, что у меня есть сын, так и не узнала. А когда шесть лет тому назад Вероника умерла, а вскоре после этого и наша дочь уехала за границу, я разыскал сына. Юрик записан на фамилию матери, но отчество носит мое. Как и имя. Лена – его мать – вышла замуж, у нее своя жизнь. А с сыном мы теперь встречаемся, хоть и не так часто, как этого бы хотелось. Впрочем, извините! Вы ведь, кажется, по делу пришли, а я вас своими рассказами отвлекаю. Старые люди, знаете ли, сентиментальны. Прошу к столу!
Я не без определенных опасений снова усаживаюсь на многострадальный стул и некоторое время молча наблюдаю, как Шушкевич наскоро сервирует стол, а затем разливает по чашкам кипяток.
– Ну-с, как говорили в старину: чем могу?
– Я по поводу убийства Алексея Викторовича Глебова.
Произнеся эту фразу, я замолкаю и выжидающе смотрю на своего собеседника. Но тот тоже молчит и так же внимательно глядит на меня. Его глаза кажутся неестественно огромными за толстенными линзами очков.
Странно. По идее, хозяину следовало бы выразить удивление этим визитом, как это сделала буквально полчаса тому назад его соседка. Поймали же убийцу – чего ж вам еще? Между прочим, подробность эту Любовь Григорьевна как раз от Шушкевича узнала. Если не врет, конечно.
– Вы, насколько мне известно, с покойным довольно тесно общались, – возобновляю я, наконец, начатый разговор. – Скажите, Юрий Ричардович, как, по-вашему: что это был за человек?
– О-о-о, следователи начали интересоваться психологией… Прямо, знаете ли, как у Федора Михайловича Достоевского. Что ж – это даже приятно! – В словах хозяина квартиры я, как ни странно, не уловил иронии. – Вы спрашиваете, что за человек был Алексей Викторович? Неоднозначный, знаете ли. Именно так и скажу: неоднозначный. Хотя мы с ним, как вы верно заметили, общались достаточно тесно, несмотря на некоторую разницу в летах. Впрочем, как раз в нашем возрасте эта разница менее всего ощущается. Нас с Алексеем Викторовичем даже можно было назвать друзьями. Но что-то в нем меня всегда настораживало. У него, знаете ли, была довольно необычная аура. Вы вообще как относитесь к экстрасенсорике?
– С пониманием, – слегка киваю я, стараясь при этом не отпугнуть собеседника своим истинным отношение к этой – уж извините за прямоту! – шизе.
– Ну, как бы вам тогда это объяснить… Я, знаете ли, в некоторой степени обладаю такими способностями. Одним из первых закончил школу Дацюка – у меня и соответствующий диплом имеется… Впрочем, вам это имя, вероятно, ничего не говорит. Так вот: Алексей Викторович меня всегда. настораживал. Такое, знаете ли, необычное сочетание цветовых оттенков. Э-э-э. Прошу прощения – я забыл, что вы не специалист. Видите ли, по цвету ауры можно многое сказать о личности ее обладателя.
И здесь Шушкевич оседлал своего любимого конька. Воспользовавшись появлением свежего человека, он сел мне «на ухо» и понес какую-то пургу про соответствие определенного цвета в этой. как ее. ауре определенным качествам характера человека. Оказывается, черный цвет означает ненависть и злобу, желтый соответствует интеллекту, оранжевый отражает гордость и честолюбие и тому подобное. По тому, как складываются эти цвета, по тому, как они распределены в каком-то там астральном теле, по интенсивности их свечения экстрасенс и выносит свое суждение.
Я подобными штучками никогда не увлекался и, как вы уже поняли, скептически отношусь ко всякого рода магам, чародеям, прорицателям, ясновидящим и прочей нечисти, включая тех же экстрасенсов. И лечиться к ним не пойду – их самих лечить надо. Уж поверьте – доводилось с этой публикой сталкиваться, причем по службе. Как-нибудь потом расскажу, если время будет. Но прерывать собеседника я, тем не менее, пока не решаюсь, дабы не утратить его расположения, а посему лишь молча прихлебываю чай – превосходный, надо заметить! – изредка согласно кивая в знак внимания к сказанному.
А вот внимать Юрию Ричардовичу не так-то просто. Мало того, что речь идет о вещах несколько. м-м-м. туманных, так еще и рассказчик, плюс ко всему, беспрестанно вставляет в свою речь выражение «знаете ли», что уже потихоньку начинает раздражать.
