Евгений Сухов - Бубновый туз
— Мы его на перо поставим, а ты нам в этом поможешь.
Правый уголок рта Романа болезненно дрогнул, он уже пожалел о том, что явился на эту встречу. Ужасно было влипнуть в скверную историю всеми конечностями, и теперь он понимал, что не может из нее выбраться без того, чтобы не ободраться до крови.
Рома отрицательно покачал головой:
— Я не согласен.
Глаза жигана нехорошо блеснули:
— А жить хорошо хочешь? А баб красивых иметь хочешь?! Ты должен пройти через это. Просто так серьезные вещи не делаются. Мы тебя за человека посчитали, расклад свой дали, а ты гусей гонишь?!
В этом был весь Кирьян. Он не признавал полутонов — для него существовало только белое и черное. Какую-то минуту назад он являлся воплощением обаяния, казалось, что невозможно найти лучшего собеседника, а сейчас наэлектризованный воздух готов был разразиться громовыми раскатами.
Смотреть в глаза жигану было трудно, и Роман невольно отвел взгляд.
— Кхм… Это что же, сидеть здесь, пока он не выйдет, что ли?
Кирьян невольно улыбнулся:
— Анализируешь? Это хорошо. Только сидеть мы здесь не будем. Обождем его на улице. И знаешь, он поднимется сразу, как только мы выйдем.
— Откуда такая уверенность?
Подошел хозяин трактира и любезно спросил:
— Может, еще что-нибудь желаете?
— Спасибо, милейший, мы отчаливаем, — сказал Кирьян, положив на стол сотенную. — Сдачи не надо.
Поклонившись, хозяин ушел.
Халдеи — народ понимающий, знают, когда в них отпадает надобность.
— Перстенечек на пальце у этого хмыря видишь?
— И что?
— А то, что именно такой перстень в прошлом году я у одного фраера взял. Мадам Трегубовой за десять золотых отдал. А потом чекисты ее подмели вместе со всеми камушками. Так что этот перстенек должен был на Лубянке осесть. Тебе не кажется странным, что он оказался у этого фраера?
— Вот оно что.
— То-то и оно. Чекист он! Под жигана работает. Обложили меня со всех сторон, суки. Выследили! Дышать не дают, — скрипнул зубами Кирьян. — Вот что я тебе скажу, паря, если мы его не уберем, то у тебя не будет ни тех денег, о которых ты мечтаешь, ни свободы. Он тебя уже срисовал. Неужели ты не знал, что к Кирьяну опасно приближаться. Так что же ты выбираешь, веселую жиганскую жизнь или пулю где-нибудь в чекистском подвале?
Роман проглотил спазм, перехвативший горло.
— Что именно я должен сделать?
— Как только он выйдет, попроси у него огоньку.
— Это все?
— Остальное не твое дело. — Повернувшись к Егору, Кирьян скомандовал: — Все, уходим!
Недоеденные раки остались на столе, строптиво растопырив клешни. Ни на кого не глядя, жиганы направились к выходу. Улица встретила их промозглым ветром. У дороги горел фонарь. Тусклый свет падал на входную дверь, на мощеную дорожку, ведущую к трактиру. Время было позднее, но расходиться никто не желал.
— Ты здесь постой, — распорядился Кирьян, указав Роману на место около входа.
— А вы куда?
— Мы в сторонку отойдем.
Сделав несколько шагов, Кирьян исчез, растворился в темноте.
Ждать пришлось недолго. Через пару минут дверь отворилась, и на пороге появился тот самый коммерсант, что совсем недавно беспечно прихлебывал пиво. Прежней его сонливости как и не бывало. На ходу поправляя выбившийся из-за ворота шарф, он быстрой походкой двинулся во тьму.
— Товарищ, — окликнул его Роман.
— Вы меня? — удивленно спросил мужчина, застегнув на пальто последнюю пуговицу.
— У вас папироски не будет?
— Найдется. — Он сунул руку в карман. — Послушай, где-то я тебя видел… А ты сюда частенько приходишь?
Ответить Роман не успел, от стены трактира отделилась неясная фигура и быстрым шагом направилась в их сторону. Лица не рассмотреть — кепка надвинута на самые глаза. Короткий взмах руки — и на мгновение длинное лезвие собрало на себе тусклое свечение неба.
Франт вздрогнул и, цепляясь за Романа, стал медленно сползать на землю.
— Пусти! — Роман пытался освободиться от захвата.
Пальцы мужчины вцепились в него еще крепче.
— Чего стоишь? — хмуро спросил появившийся рядом Кирьян. — Ноги пора делать. Сейчас легавые нагрянут.
Роман освободил наконец руки, и франт, лишившись опоры, медленно сполз на землю.
— Уби-и-ли! — раздался чей-то истошный вопль. — Убили! Милиция!
Повернувшись на крик, Роман увидел на углу человека, который, размахивая руками, кричал:
— Милиция! Они здесь!
Где-то поблизости раздался милицейский свисток, и Кирьян, толкнув в плечо оцепеневшего Романа, крикнул:
— Чего стоишь?! Сквози дворами! — Он указал на трехэтажное здание. — Там проходной двор, выскочишь на соседнюю улицу.
Сунув нож в карман, Кирьян не оглядываясь юркнул в тень деревьев, где и затерялся.
Звонкая трель милицейского свистка вывела Романа из оцепенения. Закрыв лицо руками, он побежал через кусты к указанному дому. Вновь прозвучал свисток. Уже глуше и совсем неопасно. Выскочив на соседнюю улицу, Роман прыгнул на подножку проезжающего трамвая и с облегчением перевел дыхание.
Глава 13 ВЫ ПРЕКРАСНЫ, МАДАМ
Вскочив в экипаж, Кирьян крикнул:
— Гони, Гурьян!
— Куда? — переполошился кучер.
— В «Заречье».
Кучер слегка попридержал лошадку.
— Кирьян Матвеич, так это, того… Там легавые могут быть.
Курахин невесело улыбнулся:
— Братец, после того, что со мной случилось, мне уже ничего не страшно.
— Как скажешь, Кирьян Матвеич. Но, пошла! — поторопил лошадь Гурьян.
Ресторан «Заречье» сверкал яркими окнами на углу Мясницкой. У входа в нарядном френче стоял швейцар: ворот оторочен золотым кантом, на груди аксельбанты. Борода огромная, по самый пояс, впору бы заправлять ее под широкий ремень, чтобы не мешалась, но она свободно развевалась на ветру и, очевидно, была главным предметом его гордости. Колоритный тип! Швейцар напоминал генерала в отставке, который заглянул в дорогой ресторан, чтобы выпить чарку водки. В его солидность мешали поверить разве чаевые, что завсегдатаи небрежно совали ему в ладонь.
— Благодарствую, — басовито гудел швейцар, как если бы в его ладонь было вложено целое состояние.
Кучер остановил экипаж рядом с рестораном и, повернувшись к Курахину, спросил:
— Обождать, Кирьян Матвеич?
— Поезжай, Гурьян, — распорядился жиган. — Со мной ничего не случится… Хотя знаешь что, можешь немного обождать. Если через полчаса не выйду, тогда отправляйся.
Молодцевато выпрыгнув из экипажа, жиган уверенно направился к входу в ресторан. Швейцар, вставший было у Кирьяна на дороге, отступил, признав именитого гостя, и, заискивающе заглянув в лицо, сказал:
— Что-то давно вас не было видно, Кирьян Матвеич.
— Дел было много, братец, — милостиво похлопал жиган по плечу склонившегося в почтении швейцара.
— А я-то думал, что вас того… Заарестовали будто… Уж больно нехорошие слухи по Москве гуляли.
— Пустое, братец! — успокоил его Кирьян. — Разве меня можно заарестовать?
Швейцар широко улыбнулся:
— Тоже верно. Кого угодно, но только не вас.
— На вот тебе, братец, серебро. — Кирьян сунул в раскрытую ладонь деньги. — Выпьешь за здоровье Кирьяна Фартового.
— Это я с превеликим удовольствием, — расплылся в довольной улыбке швейцар, не каждый день от известного жигана чаевые получаешь. И, склоняясь ниже, добавил: — Тут давеча о вас из милиции спрашивали, не наведывался ли?
— А ты что? — вяло поинтересовался Кирьян, рассеянно оглядываясь по сторонам.
— Ясно дело что! — почти обидевшись, воскликнул швейцар. — Сказал, что не ведаю такого.
— Службу знаешь, братец.
— Пожалте, — распахнул швейцар пошире дверь, пропуская жигана в ресторан.
Из зала звучала скрипка, а удивительно звонкий женский голос тянул грустную песню с нервными и высокими интонациями.
— Если что, так дашь знать, — строго наказал жиган.
— Можете не сомневаться, Кирьян Матвеич, — проникновенно отозвался швейцар, тряхнув широкой бородой. — Не подведу!
Фартовый уверенной походкой прошел в просторный, залитый светом зал. Он чувствовал, как швейцар буравит ему спину взглядом, полным страха и восхищения одновременно.
Зал был полон. Оставалось только три свободных столика у сцены, но это для своих.
Кирьян обратил внимание на то, что его пристально изучают. Не без удовольствия он отметил, как при его появлении лица мужчин изменились. Для иных он был всесильным жиганом, чей портрет не сходит со страниц газет, для других, кто видел его впервые, он был сильной личностью, с которой следовало считаться. И даже те, кто считали, что находятся на самой верхней ступени иерархической лестницы, с неудовольствием для себя отметили, что им пришлось потесниться и пропустить чужака вперед.
