Евгений Сухов - Бриллиантовый крест медвежатника
— Что значит просто так? — удивленно спросил Михаил Васильевич. — Откройте, пожалуйста.
Аграфена Хрисанфовна шумно выдохнула, достала откуда-то из недр бархатного платья связку ключей и нехотя открыла дверь. Прогнаевский с ротмистром вошли в большую комнату и огляделись. Как и говорил Ефим Зудов, это была старообрядческая молельня. Горели под древними образами лампады, в дальнем конце комнаты стоял стол-кафедра под зеленою, с образами же, парчою, на коей покоилось старинное Евангелие и большое железное распятие. Позади кафедры за неплотно прикрытыми занавесями была вмурована в стену древнего византийского письма икона с Божией Матерью, держащей на руках юного Спасителя, благословляющего всяк на него смотрящего двоеперстием. Лик иконного письма был темен, однако икона сия была явно не та. Ставший большим специалистом по иконному письму, Михаил Васильевич тотчас определил, что икона из молельни есть «Паммакариста», что зовется Всеблаженной, а похищенная икона была «Одигитрией», что есть вещи абсолютно разные…
Через малое время губернатор вновь собрал консилиум в том же составе, на коем подполковник Прогнаевский доложил, что имел к Шамихе визит и что никакой явленной иконы Казанской Божией Матери у нее не имеется. Маргарита довольно улыбалась, Варсонофий и Варвара недоверчиво поглядывали на губернатора. А подполковника Прогнаевского вновь посетила мысль, что ответ на интересующий всех вопрос может дать только один человек — Варфоломей Стоян.
Глава 16 УСИЛИТЬ ОХРАНУ БАНКА!
Всю следующую неделю Савелий, казалось, беспечно бродил по городу, обедал в ресторанах и делал покупки, абсолютно не замечая за собой слежки. Так, по крайней мере, сообщали начальнику Казанского губернского сыскного отделения господину Савинскому филеры-топтуны. Вечерами чета Родионовых выходила в свет: они часто ужинали в «Славянском базаре» на Большой Проломной или в «Ресторации Черницкого» в саду «Русская Швейцария», не единожды были замечены в летнем Панаевском театре, где, согласно донесениям агентов, кричали «браво» русско-французской шансонетной певице Эллине Марго и с удовольствием слушали оркестр под управлением капельмейстера Рокко Джиордано.
Полицмейстер Васильев после очередного доклада Савинского хмурился, промокал платочком плешь под форменной фуражкой и терялся в догадках. Зачем известный медвежатник приехал в его город? Не ради же того, чтобы шпацировать по улицам, проедать деньги в ресторанах и слушать певичек в Панаевском театре?! А может, он приехал в Казань отдохнуть от своих трудов, ведь как ни крути, а «работа» у него рисковая и нервическая и, хошь не хошь, требующая перерывов? А они тут переполошились все, лучших агентов к нему приставили, будто им делать больше нечего. Громил, слава богу, в Казани хватает…
Топтуны, видя, что ничего не происходит, расслаблялись, теряли бдительность и нюх, и случалось, что во время своих дневных променадов фигурант несколько раз исчезал из поля зрения филеров, но всегда обнаруживался позже в Черноозерском саду, беспечно сидящим на скамеечке. Посему о таком маленьком своем конфузе филеры в своих рапортах умалчивали и, конечно, не знали о том, что, оторвавшись от них, фигурант шел к Государственному банку и тщательнейшим образом изучал все подходы к нему. Он осмотрел все ближайшие к банку проходные дворы на случай всяких непредвиденных обстоятельств, узнал распорядок дня в банке и лица служащих, живших в здании банка на казенных квартирах. Вечерами, когда у них с Лизаветой не намечалось никаких выходов, Савелий был задумчив, ходил из угла в угол, потирая мелкой шкуркой подушечки пальцев, и на вопросы Лизы отвечал неохотно и односложно.
— Может, тебе оставить всю эту затею? — осторожно спросила как-то Лиза в один из таких вечеров.
— Нет, — коротко ответил Савелий, продолжая дефилировать по комнате.
— Ну что ты сможешь сделать, если они следят за каждым твоим шагом?
— Придумаю что-нибудь.
— Что?
Савелий вдруг встал как вкопанный посреди комнаты.
— А может, это хорошо!
— Что хорошо?
— Что они ходят за мной.
— Что же тут хорошего?
Савелий посмотрел на Лизу и театрально поднял кверху указательный палец.
— А то, что я могу вывести их на ложный след.
* * *Через несколько дней Савинский телефонировал Алексею Ивановичу.
— Полицмейстер Васильев слушает.
— Это Савинский. Здравия желаю, ваше высокородие.
— Ну-ну, ты меня еще «превосходительством» повеличай, — буркнул полицмейстер.
— А что, чай, и этот чин не за горами, — отозвался со смешком сыскарь.
— У тебя дело ко мне или просто поболтать решил со скуки? Ежели это так, то мне скучать, в отличие от вас, господин Савинский, некогда, — отозвался в раствор переговорной трубки Васильев.
— Ладно, не бурчи. — Николай Иванович выдержал небольшую паузу. — Он проявился!
— Медвежатник наш? Не может быть!
— Может, — возбужденно выдохнул в трубку Савинский. — Несколько раз он пытался уйти от слежки, после чего его видели возле Купеческого банка.
— Значит, Купеческий?
— Похоже, Алексей Иванович.
— Я дам указание усилить охрану банка.
— Нет, не надо, — возразил ему Савинский. — Спугнем.
— Насколько мне известно, этого Родионова подобные меры никогда не останавливали, — в свою очередь, возразил Савинскому Васильев.
— Судя по материалам, что вы мне дали, Алексей Иванович, в последнее время он как раз стал осторожничать, — продолжал настаивать на своем Савинский.
— Что ты предлагаешь? — начал сдаваться Васильев.
— Оставить все как есть, — заявил ему Николай Иванович. — Мы ведь хотим взять его с поличным, не забыл?
— Но смотри, глаз не спускай с банка.
— Само собой, Алексей Иванович. Сработаем все по принципу мышеловки: вор хватает сладкую наживку, а в это время мы его хлоп! Попался, голубчик. А ну-ка, будьте добры ваши умелые ручки в наши ковы…
— Ладно, делай, как задумал, — согласился с доводами сыскаря Васильев. — А ты что, телефон себе наконец провел?
— Нет.
— А откуда звонишь?
— Ну, Алексей Иванович…
— От мадамы своей? Вот что, Николай Иванович, даю тебе сроку две недели, и чтобы телефон в твоей конторе был проведен.
— Слушаюсь, ваше превосходительство.
— Чтобы провел! — крикнул в трубку Васильев.
— Алексей Иванович, вот возьмем этого медвежатника, и проведу. Ей-богу, ваше высокопреосвященство!
* * *— Они подумают, что я буду брать Купеческий банк, — потирая шкуркой подушечки пальцев, дабы истончить кожу и сделать предельно чувствительными подходящие к пальцам нервические окончания, усмехнулся Савелий, — и устроят мне там ловушку. Но меня там не будет. Хотя, вероятно, шумнуть в этом банке все же придется. Впрочем, все это еще не проблемы.
— А что проблемы? — нахмурила матовый лобик Лиза.
— Их две, дорогуша, — вновь заходил по комнате Савелий. — Первая: как раздобыть план здания банка и схему сигнализации. И второе: как вывезти корону из города.
— Ну, первую проблему я могу помочь тебе решить, — улыбнулась Елизавета. — Устроюсь на службу в банк и все разузнаю. Надо только сделать парочку фальшивых рекомендательных писем, очень чисто, чтоб комар носу не подточил, ведь это все же Государственный банк.
— Ты хочешь вспомнить прошлое? — с благодарностью посмотрел на нее Савелий.
— А что? Помнится, у меня неплохо получалось. Национальный банк в Москве тоже был учреждением серьезным, но я же справилась!
— Да, помню. Ты устроилась туда уборщицей.
— Технический работник, так называлась моя должность, — поправила Савелия Лизавета. — Кстати, это по твоей воле я, потомственная дворянка, целый месяц махала ведром и половой тряпкой. Зато все разузнала. Не хочешь повторить это здесь?
— Нет, не хочу, — серьезно ответил Савелий. — За нами здесь всюду «хвост», и даже малейшее внимание кого-либо из нас к Государственному банку может испортить все дело.
— А как тогда быть? Может, мне охмурить кого-нибудь из служащих?
— Этого тоже нельзя делать, — посмотрел на нее Савелий. — Легавые догадаются, что твой интерес к какому-нибудь начальнику экономического отдела банка напрямую связан с интересом к самому банку. Ведь ты — моя жена. А кроме того, я всегда испытывал перед тобой вину, когда тебе приходилось изображать из себя кокетку.
— Тебе было стыдно?
— Да.
— За меня или за себя? — пытливо глянула на мужа Лизавета.
— Скорее за себя, — ответил Савелий. — И я не хочу больше никогда использовать этот прием.
— Милый, — обняла Савелия Лиза. — Я так люблю тебя.
Он нежно поцеловал ее в античное ушко, потом в щечку, шею, губы. Его руки заскользили по ее бедрам, приподнимая подол газового пеньюара, и легли на две упругие ягодицы, прячущиеся под тонким шелком люстриновых кружевных штанишек. Лиза, глядя на Савелия широко раскрытыми глазами, в которых была бездна желания и страсти, прижалась к нему так, будто хотела войти в него и раствориться вся без остатка.
