Александр Тамоников - Выжженный плацдарм
Нестеренко лихорадочно работал извилинами. Подходить в лоб – тупо. Если укропы и ждут нападения, то, безусловно, с юга. Атаки с севера не опасаются – там свои. Значит, нужно обойти холм. Необходим еще один энергичный марш-бросок по лесу. Ротный должен идти сам. Он не может доверить столь ответственное дело кому-то еще.
По цепочке лежащих бойцов зашелестел приказ:
– Курбаев, Фендик, Раймер, Щетинкин, Гуревич, Радченко – надеть маскхалаты и к командиру!
Спецназовцы спешили. Ночь только началась, но она не могла продолжаться вечно. Семеро бойцов быстро шли по лесу, обходя высоту с востока. Несколько минут они двигались по глубокому оврагу, тянувшемуся в нужном направлении, и выползли из него у подножия холма.
Маскхалаты – это было громко сказано. Каждый спецназовец выкручивался, как мог. Бойцы использовали старые прорезиненные плащи, длинные штормовки. Снег давно сошел, и расцветка маскхалатов делалась соответствующей, с преобладанием серых тонов. Одни становились пятнистыми, другие превращались в гигантскую серую мышь, третьи пришивали к одеянию заплатки, призванные символизировать прошлогоднюю листву.
– Все готовы? – прошептал Олег, поглядывая на вершину. – Ползти в шахматном порядке. Оружие не применять, следить, чтобы противник не успел его использовать. Только ножи и пистолеты с глушителями. Поражать в головы с первого раза. Не забываем про бронежилеты.
– Гуманизм, я так понимаю, можно оставить в этой яме? – спросил любимец и любитель женского пола Коля Радченко.
– Оставьте, – согласился Олег. – Слишком многое стоит на кону. Облажаемся сегодня – погибнут тысячи. Перед нами не мобилизованные салаги, а идейные добровольцы. Прошу не забывать об этом.
– Да все будет в порядке, командир, – выдал гулким шепотом Гуревич. – Без шума урегулируем все спорные вопросы.
Спецназовцы ползли как черепахи, не спуская глаз с вершины. Таились за кочками и бугорками, ужами преодолевали открытые участки.
Сердце командира работало нормально, не ускорялось, не замирало. Все в порядке, штатная ситуация, спецназ выполняет свою работу. Олег полз первым, в острие клина, подтягивался на руках, стараясь не задеть какой-нибудь камень. Автомат за спиной, в левой руке пистолет с глушителем, в зубах нож. Временами он останавливался, поворачивал голову. Со стороны было незаметно, что по склону кто-то ползет. Иногда тот или иной бугорок удивительным образом перемещался в пространстве и снова застывал.
До вершины оставались считаные метры. Вероятно, там было что-то вроде траншеи и подобие блиндажа для отдыхающей смены. Ветер подул с другой стороны, послышались голоса. Олег затаил дыхание.
Переговаривались часовые:
– Слушай, а чего мы такого съели? Башка трещит, пучит всего.
– Что принесли с блокпоста, то и съели. Консервы, как и всегда. Ты облопался просто, Олесь.
«Вот именно, надо меньше жрать», – подумал Олег и застыл, распластавшись между кочками.
На посту что-то лязгнуло, и на белый свет объявилась каска с ромбическими наплывами в районе ушей. Стандарты НАТО – куда без них в современной украинской армии. Лицо солдата пряталось за бугром. В зоне видимости оставалась только эта самая каска. Она подрагивала, смещалась то влево, то вправо, как кукла, которой управляет актер в театре марионеток.
«Надо же, – подивился Олег. – Говорящая каска».
– Ладно, приятель, пошли будить этих сонь, – прокряхтел боец. – Хватит дрыхнуть, пусть на пост заступают. А я до ветра, пожалуй, метнусь.
«Не надо! – испугался Олег. – Ни будить, ни до ветра».
– Погоди минутку, Олесь. Я сообщу на базу, что у нас все нормально, да и пойдем давить на массу.
Олег расслабился. Вот это хорошо.
Боец включил рацию, сообщил кому следует, что на посту и поблизости никаких происшествий не случилось, и вырубил связь.
«А вот теперь у вас, ребята, происшествий будет хоть залейся», – подумал Олег и оттолкнулся пяткой от валуна, вросшего в землю.
Он первым перекатился через бруствер и оказался на площадке, наспех заделанной бревнами наката. Там сидели два солдата в полной амуниции. Толку им от нее, если в мозгах пустыня и навыков ноль! Один попятился, повернул автомат, болтающийся на ремне.
Сухо щелкнул «макаров» с накрученным глушителем. С бойца слетела каска. Он повалился навзничь с пулей в переносице, успев издать то ли хрип, то ли свист. После второго выстрела его товарищ тоже забился в конвульсиях на дне траншеи.
Ротный бросил беглый взгляд по сторонам. Примерно так он и представлял здешнее внутреннее убранство. Траншея вокруг вершины, землянка с накатом и отдельным входом, возвышение для «зушки». Поворотная платформа закреплена в земляной выемке, спаренные стволы опущены, чтобы не торчали без нужды.
Хорошая штуковина. Весь мир такими пользуется с шестидесятого года. Бьет вверх на полтора километра, по горизонтали – на два с половиной. Скорострельность две тысячи выстрелов в минуту!
– А вот и мы, близкие родственники, теща на Пасху, – прохрипел Щетинкин, переваливаясь через бруствер.
За ним уже мчались остальные. Спецназовцы налетели на пост как коршуны, не оставляя укропам, несущим службу, ни единого шанса.
Спали не все. Двое солдат с перекошенными рожами выбежали из землянки, передергивая затворы. Первого Щетинкин сбил с ног, двинул по виску прикладом. На второго сверху налетел Радченко, схватил за голову, чуть не выдрал ее из шейных позвонков.
На шум выскакивали ошалевшие, взбудораженные хлопцы. Сухо щелкали пистолеты с глушителями, сверкали ножи. Спецназовцы работали стремительно, не давали врагу ни малейшей возможности поднять шум.
Выжившие укропы помчались обратно в блиндаж, мешая друг другу. Там стояли какие-то примитивные топчаны, под потолком болтался фонарь. На полу ящики с выстрелами для зенитки, цинки с патронами. Не так уж тесно, есть где развернуться.
Опомниться врагу спецназовцы не дали, уничтожили теплыми. Кто-то сдавленно кричал, болтал ногами. Раймер вонзил ему в горло нож, хорошенько провернул и отпрыгнул, чтобы не облило всякой гадостью. Курбаев словно баранов резал, что-то шипел, приговаривал, вертел двумя клинками одновременно. Это целое искусство, главное – не перепутать оригами с харакири.
Какой-то укроп отлетел на топчан, ударился спиной о стену, вскинул автомат с передернутым затвором. Взор бойца был наполнен ужасом, глаза носились по кругу, как планеты, сорвавшиеся с орбит. Мишка Фендик, не мешкая, дважды выстрелил ему в грудь из пистолета с глушителем. Пули попали в бронежилет. Эти парни даже спали в них. Ясное дело, повышенная боеготовность. Укроп выронил автомат от ослепительной боли.
Следующую пулю Мишка, тот еще гуманист, отправил в голову, чтобы человек не мучался. Фендик ахнул, когда на него повалилась туша Гуревича, а через того перелетел, чуть не сбив фонарь с потолка, десантник, обливающийся кровью. Оба возились на полу, неуклюже пытались подняться.
– Да уж, – прохрипел Мишка, пытаясь оттолкнуть от себя товарища. – Кому-то из нас не мешает потерять пару килограммчиков. Ты, чудо из Бобруйска, на бульбе, что ли, так раздобрел?
– Ага. – Боец из далекого белорусского города ничуть не обиделся, нервно усмехнулся и заявил: – Бульбу варим, бульбу парим, бульбу просто так едим.
Трое укропов пытались вырваться из блиндажа. Одному это удалось, других остановил озверевший Курбаев. Первому он провел подножку, второго треснул лбом о бруствер. Потом казах добил противников точными ударами ножа. Теперь Олег понял, почему этот неразговорчивый человек все свободное время занимался тем, что точил свои многочисленные клинки.
– Ты все веселишься, Курбаев? – осведомился Гуревич, утирая пот со лба.
– У меня это неплохо получается, – проворчал казах, поднимая голову.
Оскалился кривоватый рот, заблестели зубы, изъеденные кариесом.
– А что?.. Объявляю акцию: два пучка укропа по цене одного. Возьмешь?
Гуревич повертел головой, словно избавляясь от липкого наваждения, и вдруг начал судорожно креститься.
Последний украинский боец далеко не ушел. Этот молодой парень с искореженным от ужаса лицом несся по траншее, натыкался на ее стены и отлетал от них, словно мяч. Олег швырнул автомат ему под ноги. Тот споткнулся и, наверное, сломал ногу. Кричать он не мог, скорчился, прижался спиной к бревнам, подтащил под себя вывернутую конечность. Капитан поднял пистолет и опустил, не смог выстрелить.
К парню подлетел Курбаев, вонзил нож ему в ключицу и ждал, пока утихнет агония. Потом он выдернул клинок и потрясенно, чуть не плача, уставился на него. Лезвие не выдержало, переломилось.
– Оно сломалось… – пробубнил боец жалобно, как-то по-детски.
– Не волнуйся, дружок, добудешь себе новую игрушку, – пробормотал Раймер и отвернулся.
– Маленькая хитрость, – сказал Мишка Фендик. – Чтобы игрушки не ломались, не давайте их детям.
