Альберт Байкалов - Час последнего патрона
— Ничего не трясется, — обиделся Гниляк.
— Я видел, как вы шарахались от собственной тени, — продолжал насмехаться Берса. — Абдула даже стал волноваться, что разбежитесь.
— Не каждый день такое видишь, — примирительно сказал Гниляк. — А бежать нам некуда.
— Хорошо. — Берса двумя руками поднял воротник куртки. — Сегодня я обещал вам устроить поединки с пленными на равных условиях. Но вы позаботились о том, чтобы они не смогли оказать вам достойного сопротивления. Поэтому планы меняются. Вы будете драться…
— Друг с другом, — попытался угадать Речник.
— Вашими соперниками в поединке будем я и Абдула.
Портос втянул голову в плечи, а Саввенко отвернулся.
— Гниляк!
— Я? — удивленно протянул сержант и ткнул себя пальцем в грудь.
— Ты, — подтвердил Берса, отступая еще на шаг и делая знак, чтобы тот вышел из строя.
— У меня рука болит! — заявил хитрец и схватился за правый локоть. — Упал утром.
— Я видел, как ты махал ломом, — возразил Берса. — Так что выходи.
— Серьезно говорю! — заявил Гниляк.
— Хорошо, верю. — Берса улыбнулся одними губами. — Раз у тебя правая рука болит, я тоже буду драться только одной левой. Абдула, привяжи мне правую за пояс.
Гниляк совсем извелся. Он то и дело с опаской поглядывал на чеченца, сделал несколько наклонов и пару раз присел. На этом разминка закончилась. Берсу веселило, как обреченно смотрит на него сержант. Казалось, еще немного, и он расплачется.
— Ну, что? — Берса вышел на середину круга. — Нападай!
— Почему я? — оторопел Гниляк.
— Хорошо. — С этими словами Берса шагнул к сержанту и залепил свободной рукой ему в челюсть. Гниляк развернулся вокруг своей оси и рухнул как подкошенный.
— Все? — удивился Абдула.
— Притворяется! — не удержался Портос.
— Это мы сейчас проверим. — Берса вытащил из ножен кинжал и хотел было ткнуть острием симулянту в мягкое место.
Услышав характерный звук, Гниляк открыл глаза и застонал.
— Вставай! — приказал Берса.
Гниляк встал на четвереньки и снова завалился на бок.
— Как ты собираешься захватывать Крым и идти на Москву, если падаешь от одного удара и не можешь подняться? — вспылил Берса. — Ты хуже женщины! Только и знаешь, что языком трепать и бить связанных пленников!
— Зачем тебе такой диверсант? — подлил масла в огонь Абдула. — Гнать его надо в шею.
— Гниляк, докажи, что это не так! — заявил Берса.
— Я не могу.
Берса хотел наброситься на сержанта и навсегда отбить ему охоту перечить, как неожиданно у него в голове возник план.
— Можешь.
Гниляк сел, тряхнул головой, тронул челюсть и повторил:
— Не могу.
Берса подошел и встал рядом.
— Сейчас ты встанешь и возьмешь нож, — сказал он, уверенный в том, что так и будет. — Я даю тебе возможность отстоять твое право остаться командиром группы.
— Как? — проблеял Гниляк.
— Твой соперник Саввенко! — объявил Берса, чувствуя, как напрягся лопоухий солдат. — С ним будешь драться.
— Зачем? — Савва явно растерялся.
— Если ты победишь своего командира, займешь его место, нет — ляжешь рядом с ним. — Берса показал на труп Великана.
— Я что, убить его должен? — не поверил Гниляк.
— Или он тебя, — подтвердил Берса, наблюдая за реакцией Саввы.
У него и в мыслях не было доводить дело до поножовщины. Однако желание узнать, на что готовы его подопечные, подтолкнуло Берсу на эксперимент, который он намеревался остановить в случае согласия обоих карателей на участие в поединке.
— Средневековье какое-то, — возмутился Гниляк. — Меня же потом под трибунал отдадут!
— Если узнают, — продолжал глумиться Берса. — Но мы этого не допустим. У нас уже есть Великан. Вот мы и положим рядом с ним того, кто проиграет. Скажем, что они вместе на посту спали.
— Савва, выходи, — заявил Гниляк, поднимаясь на ноги.
«Значит, он панически боится только меня! — подумал Берса. — Молодец!»
Глава 27
Членовредительство
Сероватый песок до самого горизонта, такого же цвета руины домов и небо. Даже солнце, вынырнувшее из желтовато-серой пелены, было лишь слегка розовым. Оно гигантским апельсином зависло над пустыней, вмиг раскалило землю, но не добавило красок унылому пейзажу.
— Не обязательно слепо верить, можно быть и религиозным дальтоником, — неожиданно подумал вслух Вахид и удивился собственному умозаключению.
— Что ты сказал? — отрешенно спросил Шамиль, продолжая глядеть прямо перед собой.
Вахид промолчал. Ему вдруг показалось, что мысль, пришедшая в голову, остроумна лишь на первый взгляд. А может, это изречение и вовсе принадлежит кому-то другому? Так бывает. Фраза, прочитанная мельком, вдруг всплывает в голове и кажется своей до тех пор, пока ты не услышишь ее от другого человека.
Еще ночью отряд исламистов под его руководством обошел город по пустыне и занял позиции вдоль шоссе. Вахид и Шамиль ждали наступления утра за корпусом обгоревшего танка.
— Почему молчишь? — осведомился Шамиль, не дождавшись ответа.
— Мысли вслух. — Вахид оттянул куртку, прилипшую к телу, и посмотрел на Шамиля.
Весь месяц, что они воевали на стороне ИГИЛ, Шамиль не трогал бороды. Теперь она, черная как смоль и косматая, делала его внешний вид весьма свирепым.
— Почему так смотришь? — заволновался Шамиль.
— Все хочу спросить тебя, брат, ты когда на животе ползаешь, бородой не цепляешься?
— Она тебе мешает? — Шамиль улыбнулся одними глазами.
— Нет, — ответил Вахид и покачал головой.
— Почему тогда спрашиваешь?
— Интересно.
— Она пригодится, если придется уходить от преследования.
— Как это? — не понял Вахид.
— Просто. Буду ползти задом, а ею заметать следы.
— Предложи Антону написать диссертацию на эту тему, — посоветовал Вахид. — Или сам займись. Лече уже кандидат военных наук.
— Он моложе нас с тобой и остался в Москве. — Шамиль погрустнел. — У него тема связана со снаряжением.
— Вернемся, будем консультировать, — сказал Вахид и потрепал куртку. — Плохой у американцев материал.
— Он уже полковник, — зачем-то добавил Шамиль.
«Чего это с нами? — неожиданно подумал Вахид. — Сидим в засаде вместе с исламистами, а языками болтаем, как дети!»
Он толкнул Шамиля локтем в бок.
— Едут? — спросил тот.
— Нет.
— Почему толкнул?
— Мы с тобой сильно много говорим.
Шамиль напрягся.
— Слышишь? — спросил он одними губами.
— Что? — Вахид насторожился.
— Гудит.
— Тебе показалось. — Вахид смерил взглядом расстояние до стены дома, за которой укрылся Абду-Халид, и наклонился к Шамилю. — Сейчас не оплошай.
— Ты это о чем? — не понял Шамиль.
— Не вздумай промазать или прострелить мне кость, — пояснил Вахид.
— Как ты мог такое подумать? — вопросом на вопрос ответил Шамиль.
Сегодня им нужно было создать условия для возвращения. Уйти от боевиков «Исламского государства» не просто. Они попросту пригрозили расстрелять с десяток европейцев, приехавших воевать, но решивших вернуться на родину. Хотя как раз к чеченцам здесь относились по-особенному и ни в чем им не препятствовали, поскольку среди арабов они были на особом счету. И все же просто так развернуться и уехать друзья не могли.
— Значит, не разучился стрелять? — не унимался Вахид, уверенный в том, что Шамиль сделает все как надо.
— Опять за свое? — Шамиль погрустнел. — Главное, чтобы араб ничего не заметил.
— Не заметит, — успокоил его Вахид. — А если и заметит, то не скажет.
— Ты решил его убрать? — спросил Шамиль.
— Конечно. Зачем мы сюда приехали? Надо хотя бы одного шайтана отправить в ад.
Где-то со стороны города раздался взрыв. За ним еще. Треснул очередью пулемет. Почти сразу Вахид различил шум машин.
— Теперь точно едут! — проговорил он. — Давай на позицию.
Шамиль вскочил на ноги и, пригибаясь, устремился к остаткам глиняного забора. Укрывшись за ним, он выглянул на дорогу.
Вахид перевернулся на живот и посмотрел между катками. Отсюда ему хорошо были видны оба блокпоста правительственных войск. На том, что находился на самом выезде из Мосула, солдаты подтащили к шоссе вещи и оружие. Было понятно, что они хотят уйти с колонной.
Вахид подвинулся чуть левее и взглянул на второй блокпост. Здесь тоже заметна суета. На асфальте, рядом с бетонными блоками, стоит пара ящиков, лежат матрацы, свернутые в рулоны.
«Какие это воины? — с досадой думал он, разглядывая мечущиеся фигурки в выцветшей форме. — Неужели непонятно, что как раз здесь удобно ударить по колонне арьергарда? Они должны занять позиции и приготовиться к возможному нападению, а уйти на последней машине, когда основные силы уже окажутся за пределами города, там, где есть пространство для маневра».
