Роже Борниш - Гангстеры
— Дешан?
Бретонец с удивлением поднимает голову и изучающе смотрит на меня. Девять часов вечера.
— Полиция! Пройдемте со мной.
— В чем дело?
— Простая формальность, через десять минут вы будете свободны.
Мы идем пешком по улице Траси, срезаем улицу Сен-Дени, сопровождаемые чириканьем проституток, и подходим к комиссариату квартала, находящемуся на узкой улочке Торель. Мой пленник очень послушен. Он лишь слабо поеживается, переступая порог отделения, где, показав удостоверение дежурному полицейскому и передав ему Дешана, я иду звонить в бригаду и прошу срочно прислать за мной служебную машину. Я преследую нехитрую цель: заставить бретонца признать совершение краж в Молльене и Мо. Когда завтра утром Баньель придет в кабинет, он увидит на своем столе оформленный и подписанный протокол.
Полчаса спустя мы едем в направлении улицы Бассано.
Начинается схватка. Жильбер Дешан весь собран, он начеку и не спускает с меня внимательных глаз. Я молча и иронично смотрю на него. Он, как и говорил Машу, невысокий и крепкий, но хронометра у него нет, только прямоугольные часы в тонкой золотой оправе и бриллиантовые запонки. На нем шелковая кремовая сорочка с вышитыми инициалами Ж.Д., чуть выше сердца. У Жильбера низкий лоб, жесткие черные волосы, холеные руки с ухоженными ногтями. Он первым переходит в наступление:
— Почему вы привезли меня сюда?
Я по-прежнему улыбаюсь с загадочным видом. Наконец я говорю:
— Как будто ты не знаешь!
— Честное слово, нет.
— Оставь!
Я умолкаю намеренно, хотя мне и не терпится как можно быстрее покончить с этим, ткнуть ему в нос признание Машу, получить его собственное и вернуться домой к Марлизе. Но необходимо выждать, пока им овладеет беспокойство. Я должен подождать, прежде чем выложу свои карты. Может быть, он скажет и больше, чем я рассчитываю услышать. Чтобы убить время, я задаю ему рутинный вопрос в стиле Дюрье:
— Где ты родился?
Дюрье сейчас спит в своем пригородном домике. Каждый вечер после ужина он выкуривает трубку, выгуливает собаку и спокойно растягивается в своей кровати с медными трубками в стиле начала века. Я посмеиваюсь над ним, но он обладает тем, чего нет у меня: безмятежностью. Как только он заканчивает дежурство, полицейские проблемы перестают для него существовать до девяти утра следующего дня.
— В Понтиви, — отвечает мне Дешан.
Красивое место. Я был там однажды до войны на каникулах. Понтиви находится на Блаве. Здесь изготовляют полотно. Я люблю Бретань и люблю бретонцев.
— Послушай, Жильбер, если ты здесь, значит, по серьезному поводу, можешь не сомневаться. Сутенерство меня не интересует.
— Какое сутенерство?
— Я имею в виду улицу Блондель. Я не вяжусь к тебе с вопросами, на какие деньги ты живешь, одеваешься и покупаешь бриллианты. Я вижу, что в средствах ты не стеснен, но меня это не интересует. Видишь ли, я питаю слабость к носкам. Забавно, правда?
Жильбер Дешан смотрит на меня недоверчиво. Я достаю из кармана сигарету, закуриваю и пускаю дым в потолок. Затем продолжаю:
— Поскольку я добрый, я хочу помочь тебе, Жильбер. В Молльене и в Мо есть люди, которым нравится изготовлять носки. Тебе известно, кто их носит? Нет? Мошенники с улицы Сен-Дени. Представляешь себе?
Я вижу, что моя тирада потрясает его, поэтому продолжаю:
— Я пришел за тобой из-за носков. На тебя ссылаются твои приятели, пойманные с поличным. Так что выбирай: либо ты признаешь факты, и мы договариваемся в наших общих интересах, либо ты их отрицаешь и в таком случае проводишь ночь здесь, а завтра мы устраиваем тебе очную ставку с приятелями. Против тебя сейчас уже трое, но я попытаюсь поймать и других, так что чаша весов склоняется не в твою пользу. Что же касается источника твоих доходов в «Пети-Тру», то можешь не волноваться, об этом я тоже позабочусь.
Возможность лишиться ежедневных доходов производит на Дешана более сильное впечатление, чем обвинения в грабеже. Таковы сутенеры. Женщины для них важнее всего. Они обеспечивают им заработок и покой. Пока женщины наполняют их копилку, сутенеры чувствуют себя в безопасности, независимо от политических конфликтов, войн и бомб, взрывающихся над Хиросимой. Жизнь без женщин становится для них кромешным адом.
Жильбер Дешан не исключение. Он принадлежит к сутенерскому братству, разветвления которого опутывают землю: содержатели игорных домов и домов терпимости. Через них хороший полицейский может узнать очень многое о предстоящем в воровском и преступном мире. Баньель, выйдя из министерства после совещания, порекомендовал мне обзавестись собственной сетью информаторов. Случай представился, так как судьба Жильбера Дешана находится в моих руках. Я мягко наступаю:
— Пока у тебя есть еще возможность выкарабкаться.
— Что я должен делать? — спрашивает Дешан, подняв брови.
— Работать на меня.
Я говорю это небрежно, как если бы речь шла о чем-то совершенно естественном. Но он весь напрягся.
— Что это значит?
— Это означает, что мне необходимы информация, сведения. Кражи меня не интересуют, но настоящие преступления, например…
— Но откуда же мне знать о настоящих преступлениях?
— Ты знаешь Бухезайхе?
Он смотрит на меня ошеломленно, не понимая, почему я произнес это имя.
— Знаю.
— Так вот, он меня интересует. Он был в гестапо, так?
— Да, черт возьми.
— И он на коне!
— Похоже.
— Итак, баш на баш. Ты мне сообщаешь, где я могу его взять, а я тебе прощаю за это одно дело.
— Как это, одно?
— Очень просто: одна информация равняется одному делу. Три — трем и так далее.
— Ну, это уж слишком! Я столько не воровал. Разве что вот с Деде-Баском.
— Это кто?
— Хороший парень. По воскресеньям мы ездим с ним в Шампини поиграть в шары. Если я вам окажу услугу, вы действительно оставите меня в покое?
— Посмотрим.
— Бухезайхе тоже ездит в Шампини с Жо Аттия, в бистро. За короткое время они набили себе карманы с Лутрелем, Ноди и Дано. Только последних вы лучше не трогайте.
Упоминание имени Лутреля заставило меня подскочить. Я снова перехожу в наступление:
— Послушай, заключим пакт: я прощаю тебе дело с носками, а ты мне сообщаешь о банде. Договорились?
Дешан в течение минуты взвешивает все «за» и «против». Наконец он говорит:
— Идет. Но это остается между нами?
— Даю слово.
— Хорошо, тогда слушайте. Аттия и Бухезайхе часто приглашают девиц из «Шабане» или «Уат-Ту-Ту» в «Таверну» Шампини. Остальные тоже часто там бывают. Когда они все будут в сборе, я позвоню вам, и вы их всех тихо возьмете. Они будут пьяны, и я спрячу их пистолеты в прилавок. Только не забудьте для проформы арестовать и меня с Баском.
Я ликую. Когда Баньель появляется в кабинете, я подробно рапортую ему обо всем. Он тоже в восторге. В присутствии всех членов бригады патрон излагает свой план действий. Нам остается только ждать звонка Дешана.
— Господа, — заявляет Баньель, — мы должны пометить в календаре эту дату: двадцать третье сентября тысяча девятьсот сорок шестого года. Благодаря Борнишу сегодня вырисовывается наше будущее торжество над префектурой полиции.
16
Двадцать пятое сентября тысяча девятьсот сорок шестого года. Группа инспекторов спускается по широкой и обветшалой лестнице судебной полиции, задевая плечами почерневшие от времени стены, выходит в квадратный двор набережной Орфевр и прыгает в машины с уже заведенными моторами. В то же самое время вооруженные полицейские в касках садятся в автобус. Парижская полиция отправляется на штурм, сопровождаемая воем сирен и пятьюдесятью мотоциклистами. Всего около трехсот пятидесяти человек. Восемнадцать часов тридцать пять минут.
Мобилизация начинается по звонку Нузея. Напав на след гангстеров в кафе «Марронье», Эмиль, сдвинув берет на глаза, не покидает больше свою обсерваторию. Только что он посетил кафе с инспекцией, и он входит в раж. Столь долгожданный день наступил: банда вся в сборе. В полумраке зала он заметил оперевшегося о стойку бара Бухезайхе, беседовавшего с друзьями, стоявшими спиной к Нузею. Эмиль бросился в соседнее кафе, чтобы позвонить оттуда комиссару Пино.
— Патрон, они здесь…
— Уверен?
— Да.
— Мы выезжаем.
Глава уголовного розыска поставил в известность директора судебной полиции, Рене Дево, который в свою очередь предупредил префекта полиции Шарля Люизе. После этого он отдал приказы и собрал своих людей, как из розыска, так и из бригады по борьбе с бандитизмом. Сейчас моторизованная колонна пересекает Париж, Венсенский лес, мост Сен-Мор, следует по набережной Пети-Парк и останавливается перед домом сорок шесть. Перед дверью стоит одинокая фигура: это Нузей.
