Валерий Рощин - Секретный модуль
Российская Федерация, восточное побережье Байкала. Наше время
В самом маленьком модуле светло и относительно просторно, интерьер не содержит ничего лишнего. Под потолком горит корабельный матовый плафон, сбоку от меня закругленная лавка, над ней аптечка с красным крестом. По другую сторону сферического пространства фонари, акваланги – обычное дело для таких подводных поселений. Ниже – пара специальных ложементов для подводных буксировщиков, один аппарат на месте, второго нет. Рядом с круглой дверкой торчит коробка переговорного устройства с динамиком и микрофоном. Вот и все премудрости.
Кругом первозданная чистота – ни крови, ни трупов, ни раненых. Такое впечатление, будто минут тридцать назад здесь закончила ударную вахту бригада уборщиков.
Этот факт мне кажется странным. С одной стороны, чистота и порядок – явления нормальные, положительные, а с другой – они не дают подсказок. Это раз. И они противоестественны там, где пахнет насилием и смертью. Это два.
Дальше шлюза босс соваться категорически запретил, и я обязан подчиниться. Но что толку от визита в крохотный модуль, если тут не за что зацепиться? Уж лучше бы на полу лежал раненый сотрудник или имелись бы другие намеки, хотя бы косвенно намекающие на обстоятельства трагедии. А так… кроме отсутствия одного буксировщика – никакой информации.
«Впрочем, не все потеряно», – замечаю круглый иллюминатор в стальной дверце. Не заметить его трудно – за специальным стеклом, выдерживающим большое давление, с равными промежутками времени меняется освещенность.
На поверхности воды появляется голова Толи Степанова. Он изрядно нагружен: помимо своего автомата, тащит мой, в другой руке тяжелая навигационная панель. Освободив лицо от маски, интересуется:
– Как дела, командир?
– Да никак. Пусто. Такое впечатление, будто они там перепились и смотрят богатырские сны. Вон и со светом чего-то намудрили.
– Что будем делать?
– Дальше идти не имеем права, но в иллюминатор заглянем, – поднимаюсь на ноги и направляюсь к дверце. – Заглядывать в окна генерал Горчаков не запрещал, верно?…
Толстое стекло то освещается, то меркнет. Наверное, в центральном модуле доживает свой век последняя лампа.
Пригнувшись, всматриваюсь в нутро центральной сферы…
Сектор обзора сквозь узкую амбразуру невелик. По крайней мере то, что находится слева и справа от дверцы, а также под ней – моему взору недоступно. Зато дальний антураж виден отлично. К тому же, благодаря изученным ранее схемам, я припоминаю обстановку: левее шлюза такая же круглая дверца в жилой модуль, точно напротив – вход в рабочий модуль, справа – в специальный. Между рабочим и специальным расположен трап, взобравшись по которому можно попасть на «чердак» – верхнюю техническую палубу. Где-то в том же районе находится трап, ведущий в «подвал» – на нижнюю палубу. А между жилым и рабочим помещениями устроена небольшая кухня со всеми надлежащими причиндалами: холодильником, шкафчиками, рабочим столом, микроволновой печью…
– Так, а это что? – ухватываю взглядом край овального предмета.
Рассмотреть его не удается – проклятая лампа снова гаснет, погружая во мрак изучаемое пространство. Жду очередного включения…
Дрогнув, темнота отступает.
– Ага, понятно, – узнаю обязательный предмет столового интерьера – овальный обеденный стол. За ним сложено в аккуратную кучку подводное снаряжение: акваланги, маски, ласты…
Присмотревшись, вдруг замечаю под столешницей тела неподвижно лежащих людей. Одного, второго, третьего…
– Черт.
– Что там? – встревожен Степанов.
– Плохо дело, – возвращаюсь к отверстию шлюза. – Надо подниматься на поверхность.
* * *
Мы на поверхности. Игорь Фурцев по докладу Устюжанина в медблоке. Врачи осмотрели его и обмолвились, что большой опасности в ранении нет. Ну и слава богу – значит, скоро вернется в строй.
На палубе лежит тело убитого нами на подходе к шлюзу мужчины.
– Это второй охранник из смены, – говорят меж собой местные пловцы.
– Как его фамилия? – интересуется Горчаков.
– Машков.
– Пошли, – бросает мне шеф, – тут без нас разберутся…
Мы топаем в его каюту, где предстоит подробно и в красках рассказать о наших подводных приключениях. Что ж, я привычен к въедливости босса. На сленге пловцов «Фрегата» его допросы называются «пыткой китайским бамбуком»…
– Значит, расстреляв боезапас, этот парень бросился на вас с ножом?
– Да. У меня не было намерения его убивать, но, ранив Фурцева, он не собирался останавливаться.
– А те, что лежат в центральном модуле?
– Они мертвы, – пожимаю плечами.
– Ты никогда их раньше не видел – я прекрасно это понимаю. И все же попытайся вспомнить внешность…
Голос Сергея Сергеевича негромок и ровен, но мне давно известны его повадки. Короткий перерыв между двумя сигаретами означает крайнюю озадаченность, волнение, судорожную попытку найти решение сложной задачи.
– Их четверо. Один мужчина – крепкий, предположительно выше среднего роста, одет в гидрокостюм. Полагаю, он из пловцов-охранников.
– Лицо рассмотрел?
– Нет. Я вообще мало что рассмотрел.
– Почему?
– Во-первых, в центральном модуле проблемы с освещением. Во-вторых, сквозь толстое стекло шлюзовой дверцы деталей не разобрать. В-третьих, верхняя часть тела этого мужчины накрыта большой тряпкой, насквозь пропитанной кровью…
Мы сидим в каюте босса. На столе помимо двух стаканов крепкого чая разложены фотографии тех, кто остался на глубине: биологи, химики, ихтиологи, пловцы-охранники…
– Значит, он был мертв?
– Определенно.
– Рассказывай дальше.
– Второй, судя по одежде, такой же пловец.
– И тоже без признаков жизни?
– У него перерезано горло – глубокая рана от уха до уха. Голова вывернута под девяносто градусов в сторону, поэтому лица не видно.
– Давай о третьем, – морщится шеф.
– Третий тоже мужчина: черноволосый, худощавый. Одет во что-то спортивное.
– Его лицо цело?
– Да. И в какой-то момент мне показалось, что он кавказских кровей: густые сросшиеся брови, большой нос с горбинкой, вытянутое лицо, темная щетина.
Босс выпускает клуб табачного дыма и выбирает из разбросанных фотографий одну.
– Он?
– Похож.
– Амбарцумян. Руководитель смены.
– Возможно.
– Он, по-твоему, жив?
– Откуда мне знать? Лицо цело, но волосы ближе к затылку в крови.
– Понятно. А кто последний?
– Четвертой в том рядочке лежит женщина…
Вкратце описываю ту малость, которую сумел разглядеть сквозь крохотный иллюминатор. Сергей Сергеевич аккуратно раскладывает передо мной карточки молодых женщин, называя каждую по имени и фамилии.
– Светлана Соменкова. Нина Комарова.
Маргарита Панина. Мария Скобцева. Кто из них?
– На лице той женщины не было живого места. Она буквально растерзана.
– Жаль… Значит, мертва?
– Сто процентов.
– Что ж, следов чужих пловцов ты не отыскал, – тушит он в пепельнице окурок, – зато выяснил судьбу почти половины пропавших людей. Это уже кое-что…
Слушая генерала, выполняю простейшие математические действия. В рабочей смене было шесть человек, и шестеро ушло на глубину в тот роковой день. Двенадцать. Трое из двенадцати через полчаса поднялись. Внизу осталось девять. Один напал на нас недалеко от шлюза, а четверо лежат рядком у овального стола центрального модуля. Стало быть, мне и моим ребятам предстоит найти четверых.
– Сергей Сергеевич, есть еще одна деталь.
– Слушаю, – с готовностью откликается он.
– В шлюзовой сфере находится кое-какое снаряжение: акваланги, фонари… В том числе имеются два ложемента для подводных буксировщиков.
– Так-так-так, – оживляется он, – и что?
– Один аппарат для буксировки в наличии, а второй ложемент пуст.
– Пуст?… – тянется он к телефонному аппарату внутренней связи. – А может быть, второго и не было. Мало ли что…
Коротко переговорив с кем-то из пловцов-охранников, Горчаков кладет трубку, откидывается на спинку кресла и задумчиво смотрит в одну точку… Очнувшись, допивает остывший чай и шепчет:
– Плохо. Очень плохо.
– Что плохо, Сергей Сергеевич?
– Буксировщиков было ровно два, – нервно покусывает он тонкие губы. – Ими пользовались ученые, когда образцы для исследований предстояло взять на некотором отдалении от лаборатории. Первым аппаратом управлял ученый, вторым – сопровождающий его пловец-охранник. Вот такие дела…
Молчу, ибо успокоить старика нечем.
– Когда сможешь пойти вниз? – вновь берет он пачку сигарет.
– Через полчаса.
– Да, Женя, надо поторопиться, ибо дело принимает серьезный оборот. Ты меня понимаешь?
