Андрей Воронин - Слепой. Танковая атака
– Сука, – с чувством сказал Белому Андрей.
– Они бы меня убили, – дал абсолютно ненужное объяснение Белый.
Краска отлила от его неизменно розового лица, и теперь по контрасту с белоснежными волосами оно казалось синевато-серым, как у лежалого покойника.
Охранник в камуфляже широко развел руки, молча расталкивая вчерашних закадычных друзей по разным углам.
– На выход, – ровным, бесцветным голосом распорядился «пленный», расправляя и окидывая критическим взором подобранный с пола лист бумаги с бортовым номером сто семь. – Рты на замок и вести себя прилично. Возможность выяснить отношения у вас еще будет. Это я вам, голубчики, твердо гарантирую. Ну, пошли!
– Сука, – не придумав ничего новее и оригинальнее, упавшим голосом повторил Решето и, вяло перебирая внезапно ослабевшими ногами, первым двинулся к люку.
* * *– Загорел, – одобрительно разглядывая Глеба, констатировал генерал Потапчук, – окреп, обветрился… Настоящий морской волк!
– Послушать вас, Федор Филиппович, – с улыбкой ответил Слепой, – так я вернулся из круиза, в который вы меня отправили исключительно для укрепления здоровья.
– Неважно, зачем я тебя туда отправил, – усмехнулся генерал, – главное, что цель достигнута. Здоровье, по крайней мере, окрепло, это видно невооруженным глазом. Все остальное, надеюсь, тоже в полном порядке.
– Настолько, насколько это вообще возможно. – Глеб включил в сеть электрический чайник и, выставляя на стол все, что необходимо для неторопливого, обстоятельного чаепития, добавил: – Глубина маловата – прямо скажем, не Марианская впадина. Но, с учетом обстановки в акватории Аденского залива, вряд ли кто-то станет затевать там аварийно-спасательные работы – слишком рискованно, кругом полно вооруженных судов. Не миротворцы, так пираты, не пираты, так йеменская береговая охрана, а в трюме, как вы знаете, не жестянки с монпансье… Да и стоимость такой операции чересчур высока, она обойдется едва ли не дороже поднимаемого груза, проще купить это железо еще раз – теперь уже, надеюсь, у другого поставщика.
– Да, арест Пагавы – бонус неожиданный и весьма приятный, – кивнул седеющей головой Потапчук. – Хотя я бы предпочел, чтобы наручники на него надели не арабы, а мы. Мы, по крайней мере, знаем, что это за птица и о чем его следует спрашивать.
Говоря это, он искоса поглядывал на кофеварку, что скромно притаилась на подоконнике, стыдливо прикрытая наполовину задернутой шторой. Раньше Глеб крайне редко притрагивался к чаю и продолжал хлестать кофе, цветом и густотой напоминающий жидкий гудрон, даже после того, как для Федора Филипповича этот напиток стал табу. Со стороны это могло показаться признаком полного отсутствия такта, но генерал знал, что это не так. Демонстративно игнорируя мучения, вызванные отказом от кофе и сигарет, которые испытывал в его обществе Федор Филиппович, Сиверов как бы говорил: да бросьте, все это чепуха! Это временное явление, мелкое неудобство, на которое такому человеку, как генерал ФСБ Потапчук, наплевать с высокого дерева. Рано, товарищи офицеры, ходить вокруг его превосходительства на цыпочках, говорить шепотом и поправлять у него на груди одеяло, держа наготове кислородную подушку! Он еще повоюет, еще даст нам с вами сто очков вперед. Еще бы не дал – глядите, каков орел!
И вот теперь – электрочайник, фарфоровый чайничек для заварки и пачка зеленого чая того самого сорта, к которому в последнее время на безрыбье пристрастился Федор Филиппович. Сверкающая стеклом и хромом новенькая кофеварка высокого давления свидетельствовала о том, что предпочтения Глеба остались неизменными, а затеянное чаепитие прозрачно намекало, что изменился не вкус Слепого, а его отношение к состоянию здоровья генерала. Причем последнее изменилось настолько, что Глеб Петрович даже взял себе за труд быть тактичным. «Неужели я так скверно выгляжу?» – подумал Федор Филиппович.
В нем немедленно пробудился бес противоречия, и генерал с огромным трудом поборол искушение потребовать чашку эспрессо, а заодно – чего там, семь бед, один ответ! – и сигарету.
Пока генерал сражался с лукавым, Сиверов порылся в бренчащей стопке компакт-дисков и, поиграв клавишами музыкального центра, включил воспроизведение. Из динамиков живым, то бурлящим, как весенний ручей, то плавным, как течение равнинной реки, потоком полилась музыка – на взгляд Федора Филипповича, чересчур вычурная и сложная для восприятия. Как человек воспитанный и образованный, он имел некоторое представление о наиболее известных шедеврах мировой музыкальной классики – весьма, впрочем, поверхностное, поскольку меломаном себя никогда не считал и становиться им не собирался. Он вообще не жаловал музыку, для него она всегда была просто упорядоченным шумом, без которого проще обойтись, чем научиться получать от него удовольствие. Увлечение Сиверова классикой его всегда немного раздражало – так же, примерно, как если бы Глеб взял за правило беседовать с ним, стоя на голове или, к примеру, вальсируя по комнате. Сухо кашлянув в кулак, Федор Филиппович поудобнее устроился в кресле. Нога при этом задела стоящий на полу портфель, и генерал отодвинул его в сторонку.
Покосившись на него из-под темных очков, Слепой убавил громкость до минимума и с любопытством спросил:
– Что это у вас в портфеле, товарищ генерал? Часом, не голова поверженного врага?
Федор Филиппович машинально покосился на портфель. Портфель был матерчатый, черный, основательно потрепанный и выглядел так, словно в него затолкали мяч – как минимум, волейбольный, а возможно, что и футбольный.
– Голова, – подтвердил он. – Только не врага, а чересчур любопытного подчиненного.
Сиверов неодобрительно поджал губы.
– Разбазариваете ценные кадры, – озабоченно хмурясь, сообщил он. – Нелюбознательный офицер ФСБ – это же просто бревно со служебным удостоверением в одном кармане… то есть, в дупле, и с пистолетом в другом. Вы же не какой-нибудь Пагава! Вот если бы Ираклий Шалвович имел портфель, сумел бы меня поймать и положил бы в этот портфель мою голову, его поступок выглядел бы вполне логично. Любопытный моторист на корабле, везущем контрабанду, – плохая примета, хуже женщины на борту.
Чайник закипел, побурлил секунд десять и автоматически выключился. Глеб по всем правилам ополоснул кипятком фарфоровый чайничек, насыпал в него заварки, залил и, накрыв сложенным вдвое полотенцем, оставил настаиваться. Стол был придвинут к окну, и, наблюдая за манипуляциями своего агента, генерал попутно мог видеть, как в безоблачном ярко-голубом небе порхают и кружат гонимые ветром листья. Заплутавший в каменном лабиринте улиц и дворов ветер дул, казалось, со всех сторон сразу, и листья, едва коснувшись земли, снова взмывали в воздух, напоминая чаинки в стакане, где только что энергично размешали сахар.
– Ну, – вытряхивая из пачки сигарету, снова заговорил Сиверов, – а что нового на родине? Разумеется, я имею в виду не те новости, которые можно услышать по телевизору или прочесть в интернете, а настоящие.
Федор Филиппович пожал одним плечом.
– Честно говоря, я не испытываю большого желания пересказывать тебе свой доклад на последнем совещании у руководства, – сказал он. – Если хочешь, могу поведать об одном недавнем казусе, по теме близком к твоему последнему заданию.
– Честно говоря, – непочтительно передразнил старшего по званию Слепой, – своим последним заданием я сыт по горло. Но казус – это, должно быть, любопытно.
– Более чем, – заверил его генерал. – Этакая история в стиле милитари с налетом мистики. Вообрази себе картину: ранняя осень, тихая лунная ночь в маленьком провинциальном городке…
– Где-то орут матерные частушки, пахнет навозом… – мечтательно подхватил Сиверов.
– Возможно, – суховато согласился Потапчук. – И вот на этом буколическом фоне неожиданно появляется «тигр».
– Тигр?
– Я имею в виду немецкий танк Т-VI, а не экспонат, сбежавший из передвижного зверинца, – внес необходимую ясность генерал. – Появляется, заметь, своим ходом, и это при том, что никакие художественные фильмы о войне в окрестностях не снимаются, ближайший военный музей находится в Москве… ну, и так далее. В общем, взяться ему неоткуда, но он все же откуда-то появляется. Появляется, выезжает на центральную площадь и делает два выстрела: один по «тридцатьчетверке» на постаменте, другой – по зданию местной администрации.
– Надеюсь, холостыми? – вставил осторожную реплику Глеб.
– Зря надеешься. Обе цели поражены и уничтожены. Причем здание управы дешевле окончательно сровнять с землей и построить заново, чем отремонтировать. После попадания там начался пожар, и оно выгорело начисто, дотла.
– А «тигр»?
Сиверов задал вопрос безмятежно-ровным тоном человека, которому пересказывают сюжет скучноватой художественной книги или фильма – тоже, разумеется, не документального.
