Сергей Зверев - Таежный спрут
– Ты, земеля, темный, как бомбоубежище. Да такие хреновины на западе у каждого мента за поясом. Ушедший век – радиус действия пятьдесят метров. Тоже мне, открыл Америку… Ладно, иди, забирай хреновину.
«У нас хреновины называют средством принудительной остановки авто– и мототранспорта «Диана»…» – проваливаясь в беспамятство, успел прозреть страдалец.
Он очнулся от жуткой болтанки. Машину подбрасывало и колотило, как на вибростенде. Отбитые внутренности тупо болели. Чувство времени отсутствовало. Однако странно, он ожидал более суровых последствий – не этой тупой боли.
Но жить все равно не хотелось.
Он лежал в кузове грузовика, у левого борта – поперек движения. Грузовичок был каким-то маленьким – не «шестьдесят шестым», а скорее «Газелью». Сиденья слева отсутствовали, лавка справа – доска о двух кронштейнах – болталась из стороны в сторону, держась на одном шурупе. Слева в оконце хорошо наблюдалась подпрыгивающая макушка сидящего рядом с шофером. Напротив – за брезентовым пологом – плывущие стволы деревьев. Знакомая дорога…
Запястья были привязаны ремнями к продольной балке кузова. Получалось, он лежал, а руки тянулись вверх и образовывали вместе с телом угол в девяносто градусов. Можно попробовать встать и даже повернуться лицом к брезенту, перекрестив руки, но что это даст? Он все равно не сумеет освободиться. Метод проверенный. Очевидно, кто-то из местных бандюг служил на Северном Кавказе. Так привязывали транспортируемых из зоны боевых действий боевиков. Клали густо, в один присест влезало человек двадцать, а то и больше, и на все хватало одного охранника. Никто не убегал.
Единственное, что оставалось при нем – голова. По кумполу не били. Это, бесспорно, достижение. Но приходилось держать ее на весу, чтобы не билась о пол, а это создавало дополнительные неудобства. Впрочем, напряжение, способствующее притоку крови к голове, играло и во благо. Голова работала.
Туманов не владел искусством эскапизма. Одному Гудини удавалось освобождаться от наручников. (Хотя, как вскрылось спустя десятилетия, самый знаменитый фокус его был и самым надувательским. До тридцатых годов любая серия наручников открывалась одним ключом! Конечно, об этом знали немногие, и потому для Гудини вся сложность представления заключалась в том, чтобы незаметно вытрясти ключик из рукава и, отвлекая внимание зрителей, эффектно сбросить оковы.)
У Туманова ключика не было. Зато была небитая голова, много злости и отрадное подозрение, что захватившие его парни – не такие уж профессионалы. Настоящие спецы обыскивали бы тщательнее.
Работать предстояло быстро – неизвестно, где кончается дорога. Он попробовал пошевелить ногами – получилось. Согнув в коленях, подтянул к себе. На боль уже не отвлекался. Переможем. Напряг пресс и, взвыв от усилий, потащил колени к рукам. Неудача – ему показалось, будто лопнул пресс: в пояснице пугающе хрустнуло, и ноги, пройдя полпути, как неживые свалились на пол.
Лоб прошибло пóтом.
Он отдышался. Всё не так. Надо выполнять упражнение одним махом: пройти критическую точку с максимальной скоростью, а на излете будет легче. Он так и сделал. Совершил рывок, оторвал задницу от пола и, сжав зубы, бросил правую щиколотку в район пальцев правой руки. За считаные секунды.
Есть! Боль свирепствовала. Выгнув спину дугой, он опустил ноги на пол (только не шуметь!), а в правой руке остался миниатюрный, острый как бритва «Брайзерс», который он осторожно (не дай бог уронить…), стал разворачивать хватом вниз – лезвием к запястью.
Нож – неотъемлемая часть руки… Он сделал это! Вернее, он почти это сделал, практически перерезав первый рамень и в нескольких местах поранив руку, как вдруг автомобиль тряхнуло. Повело кабиной вниз. Мост! – осенило Туманова. От толчка нож выпал (вот тебе и неотъемлемая…), ударив рукояткой по голове, упал на грудь. Павел в бессилии застонал.
Грузовик остановился. Развязные голоса слились с журчанием ручейка по дну ущелья. Хлопнула дверь. Макушка сидящего рядом с шофером исчезла – он вышел из машины и зашуршал вдоль борта.
– Привет чуркам! – лошадиное ржание.
В ответ в два голоса – матерная брань с характерным не то кавказским, не то среднеазиатским акцентом. Туманов перевернулся на бок. Нож упал на доски кузова. Он сместил положение тела: лезвие оказалось под позвоночником.
Брезент поехал в сторону, и образовались две одинаковые чернявые рожи с бычками в зубах. Пуштуны какие-то. Шлагбаумом работают. Позади вклинилась третья рожа – русская и типично наглая.
– Что, братан, не спится? – рожа подмигнула. – Не устал совсем?
– Вот этот, что ли? – лупая глазами, спросил чернявый.
– А че, Хаким, тут есть еще кто-то? – озадачился русский.
– С-сука, – сказала вторая рожа. Фактически у нее вышло: «С-сюка».
– Молодец, Саиб, – наглый хлопнул второго чернявого по плечу, – правильно понимаешь момент. И Хакиму объяснишь. А эту суку молчаливую, – он заговорщицки подмигнул Туманову, – я лично урою. Со света сживу. Вот закончат с ним в лаборатории – лично кишки выпущу да на шею намотаю.
Не понравилась Туманову последняя фраза. Было в ней что-то… не такое.
– Проезжай, – важно сказала первая рожа.
– И проеду, – гоготнул наглый.
Брезент вернулся на место. Опять зашуршала трава – сопровождающий возвращался в кабину. Шофер выжал газ.
«Ну что ты лежишь, придурок? – пронзило Туманова. – Действуй, Маня!» Надрез должен поддаться. Там осталось-то совсем ничего. Твоя ведь рука – владыка! Он напряг мышцы и, приготовившись к затяжной борьбе, повел запястья на отрыв. Но кожа лопнула практически без усилий – она и впрямь держалась на честном слове. Рука освободилась! Он пошарил под собой, выудил «Брайзерз» и уже без усилий перерезал второй ремень. Нож убрал в левый рукав – там в обшлаге имелся соответствующий кармашек с кнопкой.
Грузовик между тем уже плелся по настилу. Перевалит на ту сторону – считай конец. Там полно врагов, уже не отвертеться. План у Туманова имелся (озарил минутой ранее), но настолько, прости господи, безумный, что не укладывался в голове. Не хотелось даже думать о нем. Делать надо, а не думать…
Он оторвался от балки и шагнул к правому борту. Поднатужился, выдрал из стены лавку – шуруп повис в кронштейне вместе с мясом. Тяжела дубина народного гнева… Взяв наперевес (эдакий «Восставший раб» Микеланджело), устремился к переднему борту и ударил с оттягом в стекло. Промазал (трясет же), но шуму понаделал. Он увидел, как стремительно обернулся сопровождавший. Испуг мелькнул в наглых глазах. Отступил, напряг мышцы – просто нечеловечески – и опять с разгона ударил – наверняка. Вот вам, парни, та палка, что раз в год, по праздникам…
Брызнуло стекло. Доска вошла в кабину – Туманов протащил ее глубже и стал раскачивать – как гребец раскачивает весло… Испуганный вскрик – доска зацепила шофера. Выпустил на миг управление – машина вильнула. На таком мосту разок вильнуть – второй уже не надо… Еще разок навалившись на доску и резко отведя ее от себя, он бросился к заднему борту, перекатился наружу и выпал на настил, заорав от вспарывающей боли в ребрах. «Газель» уходила вбок…
Картина, представшая взору охранявших мост братьев, была странна и неожиданна. А учитывая особенности их национального менталитета, просто невероятна.
Ползущий по накату автомобиль, преодолев треть пути, вдруг потерял управление и выписал «восьмерку». Спохватившись, шофер хотел выправить положение, но переборщил – слишком круто вывернул руль. «Газель» пошла замысловатым «коньковым ходом», рывками – то влево, то вправо. Из кузова, через борт, выпал человек. Съехал на настил и остался лежать. Автомобиль дал крен. Хлипкое ограждение из прогнивших брусьев не выдержало: с треском разлетелось. «Газель» стала заваливаться набок, оторвала левые колеса, правые – и как-то замедленно полетела вниз с высоты пятнадцати метров.
От удара развалился кузов, крыша кабины смялась в лепешку. Взрыва не было – взрыв противоестествен и происходит только в картинах со спецэффектами. Но эффект и без взрыва был потрясающим. «Пуштуны» на заставе вылупили зенки. На той стороне моста появились новые люди: отделившись от строений, подошли к склону и удивленно уставились на лежащий в ручье металлолом. Видимо, зрелище медленно крутящихся, издающих тихий скрежет колес завораживало…
Человек поднялся. Неуклюже переставляя ноги, двинулся к берегу, где ошарашенные «пуштуны» приходили в себя. Один поднял автомат, другой что-то гортанно выкрикнул: типа «хенде хох!», но по-таджикски. Человек остановился. До поста оставалось метров двадцать. Лицо его было совершенно белым. Он начал судорожно хватать воздух, затряс головой. И вдруг упал навзничь, отбросив правую руку за голову. Один из охранников остался на посту – дальше изображать штангу от ворот, другой, с автоматом наперевес, отправился к лежащему. На противоположной стороне люди также пришли в движение – кто-то полез с обрыва вниз, а трое или четверо ступили на мост. Но до них еще было далеко. Таджик в камуфляже подошел к лежащему и заслонил солнце, светящее человеку в лицо. Наклонился, ткнул стволом в грудь.
