Данил Корецкий - НАСТОЯЩЕЕ ИМЯ
Он вышел из дворика и, запахнув изодранную болоньевую куртку, которая в далеких шестидесятых была последним писком моды, а теперь почти сгнила и потемнела, – пошел по направлению к вокзалу. Зимуха загадал, что если через сто шагов не придумает ничего путного, то отправится на товарную и будет разгружать мешки с мукой или грузить доски – что дадут. Работа тяжелая, но другой
Зимуха шел и считал, и насчитал, кажется, девяносто семь или девяносто
– Глухой, что ли?..
Он остановился и поднял голову. У крыльца продуктового магазина стоял невысокий молодой человек в черной куртке. Он смотрел на Зимуху, и лицо у него было по-крестьянски серьезное, сосредоточенное, а в руках он держал пакет, с
– Что застыл? – сказал он. – Иди сюда, говорю. Не бойся.
– Ты меня? – уточнил на всякий случай Зимуха, ткнув себя пальцем в грудь.
Парень тихо ругнулся в сторону, что было справедливо расценено Зимухой,
– Заработать хочешь? – спросил парень.
Зимуха слегка насторожился, промычал:
– Ну-у, это… А что?
– Что-что. Деньги, конечно. Поможешь дело одно провернуть. Это на
По Казанскому давно ходили легенды о банде некоего Паши, которая занималась отловом бомжей с последующей их переработкой в донорские почки, селезенки и другие полезные органы. Говорили, что после того, как французские медики где-то там у себя сумели пришили одному типу донорскую руку, теперь в ход идут даже конечности, ничего не пропадает. Все это брехня, конечно, Зимуха понимал. Тем не менее смертность среди бомжей была высокая, и не только из-за болезней, холодов или каких-то "внутренних" разборок. Он сам видел Шилу и Бабкина, раздавленных дрезиной на запасных путях. Свои это сделать не могли; но ведь кто-то сделал? И сделал скорее всего просто так, со злости или из
Но этот парень не был похож на какого-нибудь изверга или маньяка. Точно. Зимуха присмотрелся к нему и понял: обычный парень. Серьезный такой. И дело у него серьезное: цемент надо набрать. Ремонт, наверное, дома затеял, плитку кладет, чтобы красиво было. Бомжей иногда просят умыкнуть что-то со стройки, цивильным самим лезть туда влом, да и грязно. Клыш на прошлой неделе за ворох
– Ладно, – сказал Зимуха. – Хорошо. Сколько положишь?
– Сколько положу, все твои будут, – сказал парень. – Идем.
Они прошли два квартала, потом ещe два, причем Зимуха успел разглядеть у него пакете примерно треть батона вареной колбасы и половинку ржаного хлеба с треснувшей корочкой, и банку с консервированной капустой, и… точно, это была бутылка, ноль-семь, зелено-белая этакетка с темным золотом. "Московская". Зимухин желудок под курткой издал протяжный вопль – парень услышал, наверное,
– Жрать хочешь, что ли? – спросил.
Зимуха не стал мяться и сказал прямо:
– Ага.
Они подошли к переулку, заставленному кривыми строительными заборами с козырьками и табличками "Реставрацию проводит СУ такое-то", в дальнем конце
– Здесь, – сказал парень, легко отодвигая одну штакетину. Видно было, он
Зимуха первый пролез в щель, парень последовал за ним. Здесь стоят дома старого московского предместья, неведомо кем и когда выстроенные; реставрационные работы велись не первый год, но как-то не слишком бойко, а после Нового Года строители сложили свои пожитки, погрузили бытовки на тягачи и вообще отсюда смылись. Здание, у которого оказались Зимуха со своим провожатым, было обскублено до кирпичей и дранки, вместо крыши вверху торчали крест-накрест потемневшие от снега доски, внизу валялись кучи строительного мусора. А в глубине, за обломками лестничных маршей, высился похожий на ракету цементный
– Видишь? – спросил парень.
– Вижу, – сказал Зимуха. – Но оттуда, наверное, весь цемент вывезли.
– Не боись. На нашу долю тоже осталось кое-чего… – парень оглянулся на
Зимуха от неожиданности отвесил мокрую нижнюю губу.
– Ну это… Конечно.
– Молоток, – похвалил его парень. – Как зовут?
– Зимуха.
– А что, человеческого имени у тебя нет?
– Есть, почему же… – Зимухе стало вдруг стыдно. – Георгием меня зовут.
– Другое дело. А меня зовут Василий. То есть Вася.
Руки ему, правда Вася не подал. В одной он держал пакет, а другую прятал
– Холодно, – сказал он, поежившись. – Пошли, Жора, примем по сто
Это была в высшей степени здравая мысль. Они вошли внутрь дома, здесь были только мусор и голые перегородки, да в одной из комнат по углам насыпаны невысокие холмики из засохшего раствора, притоптанные сверху, там остались ровные следы от лески и вмятины от пальцев. Зимуха вдруг вспомнил, как это
Вася остановился в одной из угловых комнат, здесь лежали крашеные полусгнившие доски. Он достал из пакета газету, расстелил еe на досках, поставил банку с салатом, разложил колбасу и хлеб. Потом появилась бутылка. "Московская", сорок "оборотов", языкастые орлиные головы на акцизной марке грозно таращатся в стороны. Настоящей водки Зимуха не пробовал очень давно, полгода, а может и год. Если человеческое милосердие иногда снисходит до того, чтобы накормить бомжа свежей горячей едой, то предложить тому же бомжу качественной водки оно не считает нужным. Пили на Казанском чаще всего самопальную брагу (варенье крали на дачах или в городских подвалах), иногда желтоватый технический спирт, от которого во рту начиналась судорога, и через
Пока Зимуха смотрел и радовался, Вася успел нарезать колбасу и хлеб, и
– Погоди, – сказал Зимуха. – Это надо не так.
Он взял у Васи банку, установил еe хорошенько на доску и, выбрав нужную точку на крышке, надавил сверху своим острым локтем. Здесь нужна только ювелирная точность, никакой силы. Крышка бесшумно вогнулась, края еe сорвались
– Молоток, – похвалил снова Вася.
Он уже держал в руке распечатанную бутылку "Московской". Заводчики налили от души, под самое горлышко, на поверхности плавали два крошечных пузырька,
– Значит, Жора, за знакомство, – сказал Вася. Он сделал длинный глоток,
Потом бутылка перешла к Зимухе, Зимуха тоже отпил, у водки был вкус сырого зерна и жаркого сухого огня, у него даже дух захватило, как это все-таки здорово – настоящая водка. Он поставил бутылку на доску, натолкал в рот хлеба, колбасы и салата, вспомнил широкомордого работника "Гороховской кормилки", и ещe хлеба сверху натолкал. А тут Вася ткнул его в бок, показывает открытую
– Будешь?
Почти полная пачка, и фильтры на концах белоснежные, а не коричневые и не
Счастье, оно ведь такое маленькое бывает, скукоженное, и все равно – счастье. Наверное, это и был звездный час Зимухи, самый счастливый момент его бродяжьей жизни. В желудке водка, во рту хлеб-салат-колбаса еле помещаются, а перед ним стоит ещe водка, и ещe колбаса, а когда он прожует, то достанет
– Спасибо, – сказал Зимуха, глуповато улыбаясь. Он вдохнул полной грудью дым, а потом выдохнул. Перед глазами все поплыло, стал тепло и приятно. Он
Вася кивнул, глядя в окно – не за что, мол.
– А цемент, наверное, для ремонта? – с несмелой развязностью спросил
Вася взял бутылку, сунул ему в руки.
– Пей и жри, не болтай.
– А ты?
– Я потом.
Добрая душа! Зимуха не заставил себя уговаривать. Второй глоток, потом третий. В голове покатились, зазвенели колесики. Обожженный язык настойчиво
– А я ведь тоже когда-то работал на стройке. Вон ту самую громадину, универсам этот… "Московский", – Зимуха проглотил, почти не жуя, огромный кусок колбасы. – Это мы строили. Финский кафель в подсобках… Через мои руки его столько квадратных километров прошло… Белый, как снегурочка. Этот кафель днем с огнем тогда было… По четвертному за ящик, эх!.. Как я загудел тогда, e-о-о… А?
Под нос Зимухе ткнулось прозрачное горлышко – пей! Вася смотрел исподлобья, над бровями изогнулись морщинки. Сам не пьет, брезгует, наверное, после бомжа-то… Но хоть не говорит ничего, не обижает. Воспитанный. Зимуха глубоко запрокинул в себя бутылку, чувствуя, как теплым винтом стекает по
– Нет, Ва-ась… ты неправильно на все это смотришь, честно. Ты хороший чело… век. Не хмурься так, Вась. Я ведь универсам этот… "Московский", да? Я его строил! Хочешь, я тебе тоже плит… ку эту выложу на кухне от и до? До потолка! И в ванне, и в туалете, везде?… А? Вась. У меня ведь руки… – Зимуха с преувеличенной осторожностью, тщательно целясь, поставил бутылку на доску, поднял грязные ладони с растопыренными пальцами, громко икнул. – Золотые! У
– Молоток, – сказал Вася довольно хмуро.
– Я такое могу!.. Хочешь плит… ку? – пьяно вопрошал Зимуха. – До потолка!
Вася молчал. Конечно, хочет. Кто ж в наше время не хочет плитку?
– Правильный ты человек, Вась. Серь… езный. Ты хочешь, чтоб… красиво. У тебя лицо такое хмурое. Не хмурь… ся, пожалста. Ты все правильно делаешь. У тебя курт… ка. Эти… джинсы, да? Квартира. Девуш… ка, да? Все серьезно. Все
Зимуха вдруг понял, что сейчас заплачет, нет, он уже плачет, сидя жопой на грязном земляном полу, поджав ноги. Он смотрит и видит себя как бы со стороны, как в кино: жалкий придурок, отброс, развалина. Почему он раньше себя не видел? Вот рядом стоит Вася, Василий, хороший правильный человек, как все нормальные люди, он тоже смотрит на него, на Зимуху, внимательно так. Хмурится.
