Вячеслав Денисов - Тюремный романс
– Что за ерунда?..
Полчаса назад, распрощавшись с Мариным, Струге дошел до остановки, сунул руку в карман и отключил подавитель электромагнитных устройств «белым шумом». За последние пять лет постоянного ношения в карманах он затерся до такой степени, что сам стал белым.
Дома его ждали Саша с Рольфом и… Пащенко.
Вездесущий, никогда не отдыхающий Быков закончил «чистку» стоматологических клиник, и теперь на столе перед судьей и заместителем областного прокурора лежал список из двухсот сорока фамилий. Девять десятых этого числа были вычеркнуты рукой Быкова с его же пояснениями. В первую группу исключенных из тех, кто за последние полгода производил протезирование зубов с использованием драгоценных металлов, вошли женщины. Их оказалось больше всего. Семьдесят шесть. Пусть изменил, пусть в постели с бабой застукала, но не могла… Не могла евоная баба, теряя зубы, волочь его по песку с привязанной к ноге кроватью, чтобы затопить!..
Вторую группу Быков решил исключить на том основании, что ветераны Великой Отечественной войны вряд ли станут заниматься уничтожением милицейских «подсосков» с последующим утоплением их в реке Терновке.
Третья категория оказалась самой малочисленной. Всего пять фамилий. Мэр Тернова, заместитель Судебного департамента Страхов, начальник ГУВД, член Союза писателей России Заякин и руководитель Сибирского отделения «Яблока» Подвышников…
– Быков алиби проверил? – съязвил Струге.
Милиционеров, таможенников, фээсбешников и налоговых инспекторов оказалось восемь.
Пощадил подчиненный Пащенко и чемпиона мира по спортивной гимнастике Польникова.
– Он на сборах в Вологде был, – предупреждая очередной интерес Антона, подтвердил Вадим.
Оставалось восемнадцать.
– Пятеро из этих золотозубых судимы, – подвинув лист так, чтобы на виду оставались лишь эти восемнадцать фамилий, продолжил просветлять ситуацию зампрокурора. – Остальные пред законом чисты. На отработку уйдет не менее недели. Какие будут предложения?
Антон Павлович тяжело вздохнул и стал рисовать на бумаге рожицы. Пащенко мог ошибиться со сроком установки протеза. Это подтвердила и экспертиза. «От года до двух месяцев» – если бы знать, что эксперт именно так определит возраст имеющейся части протеза, то этих результатов можно было бы и не дожидаться.
– А что вы хотите? – удивился тот в ответ на возмущение Быкова. – Этот фиксатый может быть как диетчиком, так и обжорой! Он может быть нервным и иметь привычку скрипеть во сне зубами, а может оказаться меланхоликом, открывающим рот раз в день, когда просит продать ему молока.
Все правильно. Пащенко любит мясо, а этот растяпа, теряющий на ходу зубы, может оказаться поклонником манной каши. Но это полбеды. Зуб на песке мог оставить любой из отдыхающих, в приступе голода укусивший шампур.
При любых других обстоятельствах этот принцип поиска возможного преступника, дающий конец нити, ведущей к разгадке ареста Пермякова, можно было забыть. В лучшем случае – оставить на потом. Когда будут отработаны все версии, включая межгалактическое вмешательство. Но сейчас обстоятельства складывались так, что обломок золотого моста, хранящийся в вещдоках Быкова, был единственным пунктом, от которого приходилось «плясать». Единственным, потому что арест Пермякова явно не укладывался в рамки борьбы с «оборотнями в погонах». Во всяком случае, в ладоши по этому поводу еще никто не хлопал.
Струге скользил по списку беспомощным взглядом и с тоской думал о том, как плохо сейчас Пермякову. Естественно, с ним обращаются так, как он того не заслуживает. «Зеленорубашечникам» совершенно наплевать, кто сидит во вверенных им помещениях. Раз сидит, значит, все правильно. Вспомнив характер Пермякова, Антон был почти уверен в том, что Александру уже перепало. Представив, как это могло выглядеть, Струге понял, что рука, лежащая на списке, начинает дрожать в бессильной ярости. Пермяков там, а они – двое здоровых, умных мужиков, друзья – не в силах сделать ничего, что приблизило бы его свободу.
Водя взглядом по бумаге с комментариями Быкова, судья вдруг замер и напрягся.
– Что? – Мгновенная «стойка» Антона не ускользнула от внимания Пащенко.
– Назови еще раз фамилии милиционеров, задержавших Кускова в универмаге.
– Гонов и этот… Как его… Тьфу ты, черт!
Струге ждал, и Вадим понял, что подсказки не дождется. Он напрягал память, хотя совершенно не понимал, зачем судье это нужно.
– Зелинский, – наконец-то бросил он. – Точно – Зелинский. Сержант милиции Александр Сергеевич Зелинский.
Струге рывком придвинул к нему лист и ткнул в список пальцем. Под его ногтем значилось: «Зелинский А.С., 2-я стомат. п-ка, 30.04.2003 г.».
– И ты в это веришь? – растерялся Пащенко.
– А ты веришь в то, что Пермяков вымогал дом?
Рольф с унынием в стоне и тоской во взгляде смотрел на то, как Великий Хозяин собирается у порога, но, по всей видимости, брать его с собой опять не собирается.
– Ты хоть пса возьми с собой! – в сердцах воскликнула Саша. – Все равно в нормальных людских местах не показываетесь! Возьми, иначе он мне всю душу вымотает!
Один из самых счастливых дней в жизни Рольфа. Великая Хозяйка дала команду, и Великий Хозяин, превратившись в карлика, стал снимать с вешалки поводок. «Немец» за свои два года жизни так и не мог понять, кто управляет этим домом и остальной Вселенной.
– На черта он нам сдался? – шипел зампрокурора.
– «Волгу» твою стеречь.
До отдела вневедомственной охраны Центрального района они доехали довольно быстро, минутная стрелка едва успела пересечь десятиминутный рубеж.
– Он сегодня отдыхает, – заявил дежурный. – Он вчера работал.
Пащенко, кивнув головой, вышел и вернулся в машину, где его ждали Струге и Рольф.
– Он сегодня отдыхает. Он вчера работал, – повторил зампрокурора слова дежурного. – Где может отдыхать одинокий вневедомственный охранник? Дома. Или у своей бабы. В любом случае нужно ехать на улицу… Где он живет?
Еще десять минут – и они у дома, где трое суток назад караулил Зелинского Кусков. Артур и Вадим уже давно перестали считать в сутках часы. Они считали минуты. И каждый временной отрезок они определяли, как дизайнеры коробок для видеокассет. Шестьдесят минут, сто двадцать минут, двести сорок, конец рабочего дня – начинаются сверхурочные по собственной инициативе… А Сашка Пермяков считает не минуты, а секунды. Он там.
Зелинский выбрался из подъезда почти в восемь часов. А начиналось все просто. Сначала Пащенко сходил к адресу и быстро вышел из подъезда. Нужны были окна, точнее – свет в них. И ожидания судью и зампрокурора не обманули. Свет в квартире Зелинского был. А вот без четверти восемь свет погас. И еще через пять минут из подъезда вышел сержант милиции.
– Что-то рожа у него, как после Масленицы, – заметил Пащенко.
– Тебе зачем его внешний вид? Куда это он? – добавил Антон, сообразив, что милиционер направляется в сторону, противоположную дворам и остановке.
С десяток минут они крались за Зелинским, как воры. Тот уверенно шел в сторону пустыря, то переходя дорогу, то, пропуская мчащиеся машины, снова возвращался на сторону, где со скоростью пять километров в час бесшумно передвигалась «Волга» областной прокуратуры.
– У него что, бортовой компьютер из строя вышел?! – чертыхнулся Пащенко, видя, как Зелинский, оглядываясь, в пятый, наверное, раз пересек дорогу и вернулся обратно. – Что он мечется, как раненый?
Струге усмехнулся.
– Пащенко, так «проверяются» лица, незнакомые с правилами оперативно-розыскной деятельности. Наш друг полагает, что таким образом он держит ситуацию под контролем.
– Нормально он держит! – возмутился Вадим. – Мы за ним уже два километра тащимся!
Он хотел еще что-то добавить, но оборвал себя на полуслове.
– Гаражи, Струге… Мы в гаражи едем… Значит, у нашего мальчика там машина?
Да, у Зелинского там была машина. «ВАЗ-21093», хранящаяся в гараже под номером 1285. Открывая замок, он в последний раз оглянулся и, конечно, никого не заметил. Пащенко и Струге остановили «Волгу» за первым из пяти рядов гаражей и сейчас терпеливо ждали, пока герой из вневедомственной охраны скроется в чреве своей недвижимости.
Антон сейчас не думал о том, что Зелинский знает его в лицо. За стремлением помочь другу он потерял одно из главных качеств судьи – умение оставаться незамеченным на улице. По мнению Антона Павловича, судья должен исчезать из поля зрения способных узнать его людей сразу, едва его мантия скроется в кабинете после оглашения приговора в зале заседаний. Это как работа телевизора: нажал кнопку – он включился. И на экране – Струге. Судья Струге. Процесс закончился – снова нажатие кнопки. Экран чист. А где все это время обитает судья – от нажатия до нажатия, – никто не должен знать.
Вряд ли Зелинский, распахивая ворота гаража, нажимал какие-то кнопки. Скорее он нажал давно, а сейчас был вынужден расплачиваться за это. Как бы то ни было, усевшись за руль и включив для прогрева двигателя зажигание, Зелинский никак не ожидал увидеть рядом знакомое лицо.
