Михаил Серегин - Алмазы Якутии
На все эти операции он потратил несколько часов, но зато теперь у него снова была сухая одежда и он был сыт. Правда, глаза от усталости и напряжения пережитого дня начали слипаться. Егор оделся и прошел несколько шагов туда, где он оставил карабин. Нога болела, но идти было можно. Ветки, которые он то и дело подбрасывал в костер, прогорели, но толстый ствол дерева обуглился только на четверть или чуть меньше. Он будет тлеть до самого утра, давая тепло и небольшой свет. Положив карабин рядом со своей импровизированной лежанкой, которую он перенес поближе к костру, Егор придвинул горячие угли и золу вплотную к тлевшему стволу.
Он устроился на мягких ветвях, повернувшись лицом к дереву, от которого шла теплая живительная волна. Он уснул почти сразу же, как только закрыл глаза.
Все же Егору пришлось несколько раз за ночь просыпаться, чтобы подкинуть в костер ветки. Не столько даже для тепла, которое давал продолжавший тлеть ствол дерева, сколько для света, который мог отпугнуть хищников. В эту ночь они все же не беспокоили Родионова. То ли их распугала винтокрылая машина, то ли стрельба, а может, и то, и другое. Во всяком случае, сегодня их даже не было слышно.
* * *
Егор проснулся на заре. Небо светлело, а под деревьями еще таилась предрассветная темень. Первым ощущением было ощущение холода и резкой пульсации в руке. Огонь не совсем погас, и Егор, шевельнувшись на своем убогом ложе, понял, что нарастает внутренний озноб. У него поднялась температура. Кожа на лбу была раскалена, как уголья, а изнутри его трясло. Голова болела, слепило глаза. Словно на лбу выросла гигантская опухоль.
Этого еще не хватало! Егор кое-как сел на ветках и приложил ладонь ко лбу. Он горел. Егор заставил себя подняться и подбросить ветки в огонь. От полыхнувшего жара озноб его не прошел.
Чертовы волки!
Ему нужно было идти, но воздух неестественно дрожал перед глазами, кроны деревьев медленно кружились. Тем не менее Егор затушил костер, присыпав его снегом, взял карабин и пошел. Он сильно хромал, используя карабин вместо палки. Для этого ему приходилось сгибать колени.
Пройдя несколько сотен метров, Егор свалился. В мозгу пронеслось: надо хотя бы костер разжечь… Сейчас за ним прилетят, и тогда уже никто и ничто его не спасет. Он замерзнет или попадет в лапы Карагодину.
Егор потерял сознание.
* * *
Шепелев сидел в кресле в своем кабинете. Лицо его было багровым от едва сдерживаемого гнева. Он ослабил узел галстука и вперился не предвещавшим ничего хорошего взглядом в сидевшего сбоку Карагодина. Николай Павлович, хоть и прослужил большую часть жизни в органах, не сумел научиться выдерживать такие взгляды начальства.
Карагодин только что сообщил шефу об очередной неудаче с Родионовым. Сам-то он был уверен, что сбежавший парень никуда не денется – рано или поздно попадет к ним в руки, но шеф почему-то так не считал.
– Ты его уже пятый раз упускаешь, Кутузов недорезанный. – Шепелев вскочил с кресла и принялся мерить шагами длинный, роскошно обставленный кабинет.
– Третий, Семен Никанорович, – с неуверенностью в голосе поправил его Карагодин.
– Считать научился?! – взревел Шепелев. – Кто Таныгина кончил?
– Так ведь он сбежать хотел, – снова пробормотал Карагодин, – вот Владик его и подстрелил.
– Сгною всех, паршивцы! – кипел негодованием Шепелев, расхаживая по кабинету. – Владика вместе с тобой. Ты его на работу брал или я?
– Семен Никанорыч… – попробовал что-то вставить Карагодин, но начальник не дал ему договорить.
– Что «Семен Никанорыч»? Работать надо, работать. Сволочи, Таныгина убили, Родионова, который сам к ним пришел, – упустили…
Он замолчал, остановился у шкафа, достал оттуда бутылку «Реми Мартен» и налил себе полстакана. Выпив коньяк в три глотка, он задержал дыхание и, поморщившись, взялся левой рукой за сердце. Потихоньку выдохнув, опустился в свое кресло.
– Таныгин все равно бы ничего не сказал, – подождав, пока начальник немного успокоится, посмотрел на него Карагодин, – темный человек. Вбил себе в голову, что там какое-то проклятие, то да се…
– Коля, кончай мне лапшу на уши вешать, – немного спокойнее произнес Шепелев.
Он откинулся на спинку кресла и уставился в потолок.
– Чего лапшу, Семен Никанорыч, – поняв, что теперь самое время успокоить начальника, Карагодин заговорил смелее, – я его сразу раскусил. Он упертый как валенок. Я ему и долю обещал, и пугал, все впустую. А этого бегуна мы рано или поздно схватим. Ну, сами подумайте, куда ему деться? Он у ментов в бегах числится, если где вынырнет, его быстренько заластают. А схорониться ему негде. Тайга, зима. Сам к людям выйдет. У него ни припасов, ни оружия…
– А кто моего пилота ранил? – снова побагровел Шепелев. – А майору твоему кто руку прострелил? Он что, из пальца стрелял? Откуда у него карабин?
– Черт его знает, Семен Никанорыч, – покачал головой Карагодин.
– Не знаешь… – презрительно бросил Шепелев. – А тебе физиономию он расквасил, а?
Он усмехнулся, как будто ему понравилось, что беглец начистил морду его подчиненному. Снова наполнив стакан, он еще раз выпил. Теперь пил не торопясь, смакуя.
– Это ему даром не пройдет, – сквозь зубы процедил начальник охраны.
– Ты свои фордыбасы оставь, – метнул на него свирепый взгляд Шепелев, – он мне живой нужен. Живой. И, желательно, здоровый. Знаешь, сколько его голова стоит? Миллионы. Много миллионов. Десятки миллионов. Ты столько никогда не видел и не увидишь никогда. Если с ним что-то случится, я с тебя не семь, а семьдесят семь шкур спущу и за яйца на морозе подвешу. Будешь вертеться и молить, чтобы тебя пристрелили, как собаку.
Сделав еще несколько маленьких глотков, он сбавил тон.
– Ладно, не бери в голову, – вздохнул он через нос, сжимая ноздри, – это я так, для острастки. Налей вот себе, – он двинул пальцами бутылку по полированному столу в сторону Карагодина.
Бутылка проехала пару сантиметров и остановилась. Карагодину пришлось встать и обойти стол, чтобы наполнить себе стакан. Он вернулся на свое место и, опустившись на стул, посмотрел на начальника. В его взгляде были и злоба на Родионова, смешанная со злобой на Шепелева, и желание отомстить, и покорная преданность.
– Да пей, чего застыл? – выпятил губы Шепелев.
Карагодин выпил дорогой коньяк как самопальную водку.
– Итак, – Шепелев снова вздохнул, – что думаешь делать? Как действовать?
– Родионов ранен – далеко не уйдет. Завтра с утра возьмем ваш вертолет…
– Где я тебе пилота возьму, Коля, твою мать? Он теперь оклемается не раньше чем через неделю. И почему это Родионов ранен, а? – Шепелев снова направил свой тяжелый взгляд на Карагодина.
– Случайно получилось, Семен Никанорыч, – опять залебезил Карагодин, вертя пустой стакан в руках, – но это даже к лучшему. Легче его достанем. Мы знаем, где он, знаем.
– Ну, Николай, – покачал головой Шепелев, словно журил нерадивого сына, – а если он замерзнет в тайге, он ведь раненый, что тогда?
– Не замерзнет, – уверенно произнес Карагодин, – он бывший полярник, знает, как себя вести в таких условиях.
– Полярник? – вскинул брови начальник. – Чего ж ты мне раньше не сказал?
– Так вы не спрашивали, Семен Никанорыч…
– Выходит, что не новичок… – задумчиво произнес Шепелев.
– Все равно мы его…
– Значит, так, – словно генерал на параде, докладывающий маршалу, гаркнул Шепелев, – возьмешь вертолет. Мой вертолет. С пилотом сам договоришься в авиаотряде.
– Понял, Семен Никанорыч.
– Бери Владика, мать его, Эдика, еще пару человек. Всех без оружия.
– Как же без оружия, Семен Никанорыч?
– Так, – огрызнулся Шепелев, – еще подстрелите с перепугу. Ну все, – он устало откинулся в кресле, показывая, что беседа закончена, – иди, действуй.
Карагодин тяжело поднялся и, кивнув начальнику, направился к двери.
* * *
Эдик с Владиком сидели в гараже на табуретах рядом со стеклянной будкой. Между ними стоял еще один табурет, выкрашенный суриком, на котором лежали засаленные, перепачканные машинным маслом карты. От нечего делать бойцы играли в подкидного.
В гараже было тепло, поэтому куртки Эдика и Владика висели на вбитых в оштукатуренную стену гвоздях. Братья шлепали картами по табурету и негромко переговаривались.
– Шесть.
Шлеп.
– А мы твою шестерку – валетиком.
Шлеп.
– Валет.
Шлеп.
– А мы его карлом.
Шлеп.
– Король, – собирался подкинуть Владик, да так и застыл с поднятой рукой, в которой сжимал карту.
Двери лифта разъехались. В гараж молча ввалился Карагодин. Молчать-то он молчал, но это его молчание ничего доброго не предвещало. Владик заметил у него в руках хрустальный стакан, о котором Карагодин вспомнил только тогда, когда остановился лифт.
Не доходя до игроков нескольких шагов, начальник охраны замахнулся и что было сил запустил стаканом во Владика, целя ему в голову. Владик поднял вторую руку, прикрываясь от летящей посудины, но стакан просвистел мимо. Ударившись в стену, он разлетелся на мелкие осколки, посыпавшиеся на обоих игроков.
